Евгений Зубарев - 2012 Хроники смутного времени Страница 38

— Значит, Тошка будет давить, а мы — извиняться,— подвел итоги Палыч, разгоняясь по неожиданно свободному проспекту.

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

Глава пятнадцатая

Выезжать из Москвы решили тем же неформальным способом, что и въезжали, — Палыч резонно рассудил, что от добра добра не ищут. А еще мы вспомнили про три автомата Калашникова, отобранные у милицейских оборотней на московской трассе. Автоматы так и лежали в багажном отделении, небрежно завернутые в брезент, и при неверном развитии событий могли стать реальным поводом для ареста. Бросать же такое славное оружие рука не поднималась — днем я все-таки купил автомобильный телевизор, поэтому о том, что ждет нас южнее Москвы, у нас уже имелось вполне отчетливое представление.

Пока Палыч созванивался с логистиком Василием, а потом аккуратно проталкивал микроавтобус через бесконечную череду столичных пробок на юго-восток, мы с Валерой неотрывно таращились в телевизор. Федеральные каналы новостями не баловали, а если новости и появлялись, то, в основном, зарубежные. Впрочем, сюжет про ночные беспорядки в Париже я посмотрел внимательно и еще потом выслушал комментарий Васильева — тот заявил, что увидел на лицах французских полицейских неподдельную решительность и это его успокаивает.

Что он там мог увидеть на экранчике размером в пять дюймов, я не понял, но успокоительные речи никогда не бывают лишними…

Потом на одном из дециметровых каналов мы увидели окончание любопытного репортажа — правительство Москвы организовало для целой кодды журналистов экскурсию за Кольцевую автодорогу, каким-то чудом доставив в аэропорт Домодедово и обратно сразу три автобуса борзописцев и телеоператоров. Судя по опасливо-восторженным лицам журналистской братии, они испытали от этого приключения сильные эмоции, но в самом репортаже событие преподносилось как рядовая поездка. Тоненькая девушка с огромным микрофоном в руках храбро зачитала в камеру текст про «бессмысленные и лживые слухи о толпах мародеров, окруживших столицу по всему периметру».

— За моей спиной вы можете видеть пассажиров аэропорта, которые спокойно садятся в комфортабельные пассажирские автобусы, чтобы уже через тридцать минут оказаться в Москве. Мы свидетельствуем: Подмосковье под контролем властей, здесь все спокойно…

За спиной у девушки действительно стоял пассажирский автобус, но когда он поехал, камера успела зацепить в кадр две бронемашины сопровождения и необъятной длины забор из мешков с песком, выложенных с обеих сторон шоссе.

Заканчивался репортаж нарезкой из благостных солнечных картинок — люди безмятежно загорают прямо на газонах перед зданием аэропорта (на крыше были отчетливо видны силуэты грубо сваренных пулеметных кабинок), в поле бесстрашно работает одинокий трактор (мне показалось, он вытаскивал застрявший в канаве джип), телерепортер с косичкой а-ля Стивен Сигал берет интервью у чистенькой девочки с букетиком полевых цветов в сжатом от волнения кулачке (в шаге от девочки, спиной к камере, стоит рослый мужчина в темном костюме и напряженно смотрит по сторонам).

Нам с Валерой быстро надоело глазеть в прыгающий от тряски экран — начинали слезиться и даже болеть

глаза. Поэтому я выключил дьявольский ящик и стал смотреть в окно, на какие-то нереальные в своей наглости огни магазинных витрин и рекламных стендов.

— Ну, что там в мире делается? — заинтересованно спросил со своего места Палыч.

— Все под контролем властей,— откликнулись мы с Валерой хором, не сговариваясь.

На встречу жизнерадостный логистик Василий явился не один. У знакомой уже просеки микроавтобус поджидали две фигуры — одна, в примелькавшемся ватнике, накинутом на тельняшку, нас не взволновала, но вот высокий и грузный мужчина в строгом костюме насторожил не только Палыча.

Васильев вдруг потребовал остановить машину, не доезжая до подозрительной парочки метров пятидесяти, и отправился на встречу пешком. В сгущающихся сумерках мы видели, как Валера проверил документы у напарника Василия и несколько минут с ним разговаривал. Потом Валера обернулся к нам и махнул рукой.

Высокий и грузный мужчина в костюме оказался тестем Василия, и логистик весь издергался, уговаривая Палыча пойти на сделку — вместо оплаты стандартной таксы в тысячу долларов за проводку в обход милицейских кордонов мы доставляем тестя к теще в Волгоград.

— Да нафига он нам сдался? — недоумевал Игорь, с недоумением и недоверием разглядывая бесстрастное лицо пожилого гражданина, молча ожидающего завершения переговоров.

— Олег Меерович Аронович, между прочим, известнейший врач. На «скорой» сорок лет отработал. Вам же по дороге. Подумаешь, одно кресло займет! Зато вы врача в дорогу получите! Мало ли что случится, а у вас уже врач тут как тут,— уговаривал логистик, едва не разрывая на груди грязную тельняшку.

Мне тоже не хотелось брать в дорогу незнакомого мужика, хоть бы и врача, и дело было даже не в лишнем

весе или месте в салоне — в своих друзьях я был уверен на все сто, а что за фокус выкинет этот дедок, случись в дороге очередное приключение, знает только он.

— Короче, если не согласны, я вас проводить отказываюсь за любые деньги,— поставил точку Василий.

Он демонстративно отошел от машины метров на пять,увлекая с собой и деда.

Мы трое стояли возле «форда» и растерянно смотрели на друг на друга.

— Блин, придется соглашаться,— развел руками Палыч.

Мы с Валерой пожали плечами, принимая это решение как неизбежное, но минимальное зло.

— Ладно, поехали,— буркнул Игорь в сторону Василия, и тот вернулся к машине почти бегом, радостно подгоняя деда и буквально заталкивая того в салон микроавтобуса.

Мы тоже вернулись в салон, а Палыч и Василий заняли привычные места в водительской кабине.

Дед уселся в самом конце, возле ящиков, и, прислонив седую голову к окну, спокойно задремал, так и не сказав нам ни единого слова. Обиделся, видимо, на неласковый прием.

Зато Василий, едва Палыч тронул «форд» с места, начал, как и в прошлый раз, трендеть без умолку — никакого радио не надо:

— Слыхали, вчера в Москве прошел марш «Десяти тысяч»? Ну, эти, самые либеральные либералы, самые демократические демократы.

— Дайте мне сто тысяч, и я проведу вам марш десяти тысяч,— откликнулся Васильев.

— Чего хотели? — с вялым интересом спросил Палыч, вглядываясь в полутьму лесной дороги.

— Как чего? Чтоб, значит, правительство соблюдало права мародеров. А то военные, понимаешь, повадились в последнее время их по-тихому отстреливать — приезжает, значит, взвод солдатиков на место погрома

в какой-нибудь Рязани, делает залп-другой, а потом смывается, как будто не было никого. А в телекамеры все затем руками разводят — не мы, дескать, наши в казармах спали мертвым сном, сами видите — до сих пор храпят.

— Хороший метод,— одобрил Васильев.— Только ведь там свидетели, наверное, остаются.

— Не, свидетелей теперь не оставляют,— успокоил Василий.— После тамбовской истории военные всем раненым контрольные в голову делают, причем из «левого» оружия.

— А что за история?

— Да вы из деревни, что ли, приехали, орлы? — удивился Василий.— Месяца полтора назад в Тамбове погромщики городскую больницу разобрали на запчасти — наркотики искали и все прочее… Туда роту десантуры направили, срочников. Нуте, молодые, глупые, не сдержались — отстрелялись по живой цели от души. Так потом эту роту в полном составе в городской СИЗО этапировали, а показания против них уцелевшие наркоманы давали. Трибунал был, впаяли солдатикам от семи до пятнадцати, все аж вздрогнули, когда по телевизору показали. Зато прогрессивная европейская общественность потом очень наше правительство хвалила — дескать, гуманизм у вас цветет и пахнет, не то что в Америке.

— А чего в Америке?

— А в Америке негров линчуют,— отмахнулся Василий.

— Как — опять?! — поразился я.

— Ну, не всех, наверное,— пожал плечами логи-стик.— Но по телику показывали — дяди в белых балахонах ходят по улицам, как у себя дома, кресты палят и все такое выделывают, как в фильме про Гекльберри Финна.

— Да-а, цивилизация, блин,— протянул Валера задумчиво.— Растут духовные запросы человеков, все больше духовности и благости лезет наружу.

— Про духовный рост человечества — это, конечно, абсурд безусловный,— раздался вдруг спокойный голос сзади, и я обернулся посмотреть на нашего проснувшегося пассажира. Хотя он, конечно, не спал—. слушал наш треп. — Человеческую натуру изменить невозможно, можно изменить лишь поведение,— негромким, но твердым лекторским тоном продолжил дед.— Стена поведенческих норм удерживает в человеке зверя, но в такой системе страх наказания — главный сдерживающий фактор. Только страх останавливает людей. Так что отказ от насилия в отношении мародеров является роковой ошибкой правительства. Ведь люди, если их предоставить самим себе, немедленно возвращаются к своим истокам — к животным, стремящимся выжить любой ценой. Это аксиома психоанализа, незнакомая, к сожалению, нашим министрам и политикам.