Борис Толчинский - Боги выбирают сильных Страница 38

Власть — это божество, которому поклоняются слабые, чтобы стать сильными, и сильные, чтобы не стать слабыми.

Я обожаю власть, я вожделею власть, и я ее добуду!

Еще я жажду иметь детей от Марса; оказывается, я жажду не напрасно, я заблуждалась, год пребывания в Мемноне не сделал меня бесплодной, я могу иметь детей от Марса, и ради одного этого стоило ехать к риши!

Они освободили меня от моих страхов; я чувствовала себя стократ более сильной, чем до визита к ним.

Размышляя так, я не предполагала, какие испытания меня ждут. Это и неудивительно: я не была профессиональным ментатом и не могла провидеть даже собственное близкое будущее.

Выйдя из дромоса, я столкнулась с комендантом аэропорта. Он ждал именно меня.

— Вас желает видеть губернатор, — сразу сказал он.

— У меня нет времени на светские визиты, — отрезала я. — Его Высочество Эмилий Даласин и я вылетаем немедленно.

— Это невозможно. Его Высочество отбыл в Темисию несколько часов тому назад.

— Что вы несете, претор?! Кесаревич ждет меня.

— Если вам кажется, что я способен лгать, прошу вас, обследуйте взлетные полосы лично. Я повторяю вашему сиятельству: моноплан Его Высочества покинул Астерополь несколько часов тому назад.

— Дайте мне другой моноплан и пилота.

— Губернатор официально воспретил мне это делать. Я могу показать вам приказ.

— Не верю своим ушам! Это обструкция? Берегитесь, претор!

— Напрасно вы мне угрожаете, ваше сиятельство.

— Я ничего не делаю напрасно. Почему вы избегаете смотреть мне в глаза?

— Вашему сиятельству лучше поговорить с самим губернатором.

Исполненная удивления, возмущения и самых мрачных предчувствий, я отправилась в резиденцию губернатора. Я собиралась вправить мозги Ларгию Марцеллину, который зашел чересчур далеко. Но я могла его понять, он отец Корнелия. А вот по какой причине Эмиль меня оставил, я не понимала.

Мое недоумение усилилось, когда референт губернатора сообщил, что князь Ларгий занят и просит меня подождать. Меня, которую без доклада принимают принцепс, понтифик и первый министр! Такое создавалось впечатление, что эти злосчастные нарочно злят меня. Им это удалось: я оттолкнула референта и стремительно вошла в кабинет губернатора.

Ларгий Марцеллин спокойно восседал в своем губернаторском кресле и пил чай. При моем появлении он даже не сделал попытки встать и приветствовать старшую по чину, а лишь улыбнулся, и эта улыбка бескровных губ показалась мне донельзя гадкой. Мысленно я определила, что этот человек служит губернатором Астерополя последний день.

— Князь, — начала я, — вероятно, в силу возраста у вас проблемы с памятью и зрением. Вы, прокуратор, забыли, что перед вами министр имперского правительства, и не видите калазирис логофета, в который я облачена!

— Боюсь, вы правы лишь отчасти, княгиня, — саркастически отозвался он.

— Отчасти?!

Ларгий встал из-за стола и подал мне запечатанный конверт.

— Его Высочество Эмилий Даласин просил передать это вам, как только вы появитесь.

Я метнула в Ларгия гневный взгляд, но конверт взяла. Внутри было короткое письмо:

«Софи! Тит позвонил из космополиса и попросил срочно вернуться.

Он подает в отставку. Я пытался отговорить его, но он сказал, что все уже решено, и он не намерен ждать тебя. Понимаю, ты будешь злиться, но я обязан был уважить просьбу Тита. Прости. Эмиль».

«Ты будешь злиться», — пусть заберет меня Гадес, если я просто буду злиться! Я в ярости! Стоило уехать из Темисии, как состоялся заговор!..

Он, видите ли, уваживает просьбу Тита! А Тит? Как мой отец мог столь гнусно предать меня?!

— Вы желаете воды? Или, может быть, позвать врача? — участливо спросил Ларгий.

Нет, я не доставлю ему такого удовольствия. Эмоции — на завтра.

Сегодня нужно действовать. Я обязана добраться до Темисии и сокрушить заговор.

— Я желаю немедленно отбыть в столицу.

— У вас есть разрешение на полет?

— Вы прекрасно знаете, прокуратор, что членам имперского правительства не требуется разрешение.

— Вы больше не член имперского правительства, — с наслаждением, растягивая слова, произнес Ларгий Марцеллин.

Он стоял передо мной, этот мелкий человек, в сию минуту равный громовержцу, слова его разили, как перуны. Я не нашлась, что ответить, мне не хотелось ему верить, но внутренне я сознавала: он не настолько безрассуден, чтобы лгать…

— Ах, так вы ничего еще не знаете? — усмехнулся он. — Ergo, мне выпала честь первому сообщить вам последние новости. Божественный Виктор принял отставку вашего отца и распустил его правительство. Вы больше не министр!

Он замолчал, упиваясь моим унижением. Следующий вопрос напрашивался сам собой, но я безмолвствовала, собираясь с мыслями… Наконец негодяй не выдержал и провещал:

— Вам, полагаю, интересно знать, кому Его Величество доверил исполнять обязанности первого министра. О, вам хорошо известен этот достойный человек…

— Да, мне он известен слишком хорошо! — воскликнула я. — Он такой же мерзавец, как и вы! Qualis pater, talis filius![59]

— Agnosco veteris vestigia flammae,[60] — Ларгий, как триумфатор, скрестил руки на груди, — и меня это радует. Вы нынче только и можете, что изливать свой бессильный гнев. Юнона проиграла!

Ошибаешься! Но я пока не стану тебя разубеждать.

— Корнелия Сенат не утвердит, — заметила я.

— Вы полагаете, мой сын берется за дело, не будучи уверенным в успехе?

— Я должна быть на заседание Сената!

Ларгий ядовито улыбнулся.

— Вы не успеете на заседание Сената. Оно назначено на семь часов вечера по столичному времени, то есть начнется через час…

Молодец, подумала я. Это следует признать. Мой дядя — молодец.

Еще вчера я была всем, он — никем; сегодня я — никто, а он — ad interim первый министр. И сегодня же его утвердит Сенат. Эти геронтократы утвердили бы его в любом случае, я не смогла бы их переубедить. Они не жалуют Юстинов, особенно после знаменитой речи Корнелия. Они рады отставке отца. Итак, сегодня дядю утвердит Сенат, а послезавтра — голосование в Плебсии… У меня еще есть шанс! — …Не будьте наивны, княгиня, — продолжал мой враг и отец моего врага, — вы не успеете никуда, до той поры, пока я не получу копию императорского эдикта о назначении моего сына полноправным первым министром.

— Вы сошли с ума, князь. Это самоуправство! Пусть я не министр больше, но я княгиня! Я дочь Юстинов! Я логофет! Или император лишил меня чина логофета?

— Насколько мне известно, он не лишал вас чина. И вы действительно княгиня; утешьтесь этим!

— Разве я не имею права вернуться домой?

— Имеете такое право. И вы вернетесь. Как только мой Корнелий вернется из Палатиума с подписанным эдиктом.

— Вы, что же, сударь, собираетесь силой удерживать меня?!

Творилось странное! Я говорила с ним таким тоном и смотрела на него таким взглядом, что он должен был позеленеть от страха. Я умела внушать трепет. Но этот человек отказывался понимать очевидное. Он меня не боялся…

— Вам будут предоставлены все привилегии, подобающие вашему титулу и чину, — ответил он. — Никто не посмеет обвинить меня, что я отнесся к вам без должного уважения. Но из Астерополя вы не улетите! Впрочем, — здесь на его губах вновь возникла гаденькая ухмылка, — если гордая дочь Юстинов брезгует моим гостеприимством, она вольна воспользоваться трансаморийским экспрессом.

— Вы редкий негодяй, князь Ларгий. Со мной не смел бы поступать так даже ваш сын. Вы прекрасно знаете, что трансаморийский экспресс идет от Астерополя до Темисии трое суток![61]

— И следовательно, вы не успеете. Смиритесь! Нам, потомкам Фортуната, надлежит с достоинством принимать поражения.

— Да… да, пожалуй, вы правы, князь. Я проиграла.

— Рад это слышать.

— Ваш сын заслуживает власти. Он получил ее по праву.

— Ну наконец-то!

— Я не смогу помешать ему.

— Еще лучше!

— Вы с этим согласны?

— С чем?

— С тем, что я не смогу помешать вашему сыну.

— Вы?

— Я. Как я помешаю ему, если Сенат в эти минуты утверждает Корнелия первым министром, а в Плебсии у него твердое большинство? Не в силах человеческих помешать Корнелию получить то, чего он столь упорно добивался!

— Зачем вы это говорите мне?

— Чтобы вы поняли, князь: у вас нет причин удерживать меня. Позвольте мне отбыть домой. Я так устала от борьбы… меня ждут дети… моя семья… в сей горестный час мне надлежит быть вместе с родными… О, неужели в вас нет ни капли жалости к несчастной женщине?!

— Вы закончили?

Я горестно кивнула и достала платок, чтобы утереть слезы. Если бы здесь было зеркало, то не смогла бы в него смотреть: никогда я не выглядела столь жалкой! Лишь бы он мне поверил…