Зимний Мальчик (СИ) - Щепетнёв Василий Страница 38

— Скажи, что нужно доработать. А в таком виде нельзя. Правый уклон.

— Что за уклон?

— Первомай — праздник международной солидарности трудящихся. Международной! А у него — только русский. Под интернационализм копает. Шучу, шучу. Попроси его мемуары написать. О жизни, о трудовой деятельности, обо всем. Их, мемуары, можно долго писать. А вдруг что толковое и выйдет?

Тему мы развить не успели. Приехали. Девять вечера, время не чтобы слишком позднее, но и не раннее.

Обедали мы сегодня в городе, потому я только освежился и переоделся к вечернему чаю. Шелковая рубаха, бархатная темно-синяя куртка, клетчатые штаны, вместо галстука — бант. Прямо Карандаш из «Весёлых картинок». Не факт, что девочки придут, никаких договоренностей, тем более, обязательств, не было, но самовар я поставил. Электрический. А сам, захватив сегодняшнюю почту, прошёл в кабинет.

Пишут мне не то, чтобы очень много, но и не сказать, чтобы мало. Причиной тому публикация в «Огоньке». У «Огонька» большой тираж, его выписывают и школы, и библиотеки, и дома культуры, и детские дома, и простые подписчики. Прочитали обо мне — и пишут. Пишут разное. Часто просят. Переслать ноты и слова арии Эсмеральды (эту арию в маменькином исполнении показывали по телевизору). Приехать с театром — непременно Большим! — в село Горопьци и дать там представление для тружеников села. Рассказать, что было дальше. Написать оперу на уже готовые стихи автора, деньги пополам. Познакомиться и подружиться с ученицей восьмого, девятого, десятого класса, студенткой, швеёй, текстильщицей, просто попавшей в затруднительное положение. Оказать материальную помощь. Купить телевизор, стиральную машину, можно деньгами. И так далее.

Я отвечал. Собственно, для этого я и разбудил машинку «РейнМеталл» — отвечать на письма. На деловые — с сохранением копий для себя. На бездельные — без сохранения. На совсем уже глупые или попрошайнические не отвечал вовсе.

Печатал я быстрее, чем писал от руки. Быстрее, чем сочинял ответ. Хотя сочинять приходилось мало, наработались шаблоны. Триста знаков на письмо. Минута. Еще минута — вложить листок в конверт, надписать адрес (это уже от руки), и заклеить. За час я отвечал на двадцать писем. Плюс, минус. Иногда помогали Лиса с Пантерой, выбирая письма с предложениями дружбы, лети с приветом, вернись с ответом. Ответ тоже был шаблонный: учитесь, учитесь и учитесь. Будете хорошо учиться — сможете поступить в наш медицинский институт, там подружитесь и с нашим Чижиком, и с другими славными ребятами и девчатами. Ну, или что-то вроде этого. Стараясь не оскорбить нежные души. Отвечали не просто так, это действо называлось работой с молодежью по профориентации. Комсомольская инициатива. Большой плюс нашей славной первой группе. Ещё больше писем Лиса отдавала девушкам нашей группы — по одному, по два. Пусть отвечают, комсомольский вожак должен делегировать полномочия. А те и рады. Чему — не знаю, но брали в охотку.

Только я поменял ленту и пустил первую очередь (триста знаков в минуту — это немало, хотя и не предел), как в кабинет зашли девочки. Как зашли? Обыкновенным путем. Дверь-то я оставил открытой. В ожидании гостей. У нас здесь не город, чужие не ходят. А ходит милицейский патруль. Он, конечно, не за моим домом следит, за обкомовскими, но, получается, и за моим. А ещё я резервный ключ храню на даче Андрея Николаевича. На всякий пожарный случай. Пусть будет, вдруг я свой потеряю, и вообще.

В конце концов, я всегда могу запереться на засов.

— Мы тебе не мешаем?

— Вы мне помогаете, — и я передал им стопку писем.

Поработали четверть часа. И пошли пить чай. Самовар как раз закипел. Он, самовар, когда закипит, начинает присвистывать. Очень удобно.

— Мы тоже думаем пишущую машинку завести, — сказала Ольга.

— Дело нужное, — согласился я.

— Какую модель посоветуешь? Как твою, «РейнМеталл»?

— Можно и «РейнМеталл», бывает в комиссионках. Или «Эрику».

Желание обзавестись пишмашинкой меня не удивило. Ольга поэт, для неё это профессиональный инструмент. Ну, и пишут Ольге ничуть не меньше, чем мне. Больше. Особенно солдаты и сидельцы. Почта к Ольге на мой адрес приходит. Обкомовские адреса светить вот так просто не рекомендуют, а мой — пожалуйста.

— А как тебе «Москва»? Мы в магазинах «Москву» видели.

— Если печатать мало, то можно и «Москву». Но в ней клавиши потуже. Пальцы быстрее устают. Мужская машинка.

— Ты быстро печатаешь. Долго учился?

— Не очень.

— А вот за сколько ты можешь напечатать, скажем, двадцать страниц?

— Ни за сколько. Этим занимаются в машбюро. Двадцать страниц — это рублей пять или около того. За срочность надбавка. Можно просто договориться с машинисткой.

— Нет, я по времени.

— Часа два, два с половиной, если текст плотный. Только у меня таких текстов нет. И вряд ли будут. Откуда? Ты что, Ольга, роман затеяла писать? Тогда только «Эрику» покупай. А я тебе учебник по машинописи дам. Нормальный учебник, сам по нему научился.

— Учебник — это хорошо… — но энтузиазма я не услышал.

Чай был выпит, пирожные, домашние «картошки», съедены.

— У нас к тебе дело, Чижик. Мы тебе хотим кое-что почитать дать. Особенное.

— «Пикник на обочине»?

— Нет, «Пикника» у нас нет. У нас есть…

— Погодите, девочки, погодите. Сеанс логической магии с последующим… — Я встал из-за стола. Подошёл сначала к Наде, одна ближе. Обнюхал волосы. Шампунь «С хной». Точно так же подошел к Ольге. Шампунь «Московский».

Вернулся, сел, состроил печальное лицо.

— Так и знал.

— Что ты такое знал, Чижик!

— То самое. Знаете, чем от вас пахнет?

— Ничем таким от нас не пахнет, — сказала Надя.

— Шампунем, — сказала Ольга.

— От вас пахнет тайной, — сказал я.

— Ну, может быть. Немножечко.

— Не очень хорошей тайной. Не буду тянуть, скажу прямо, — и я сделал паузу.

— Ну, Чижик. Сейчас мы тебе наваляем.

— Ладно, не буду мучить. Логика подсказывает, что пахнет от вас Солженицыным.

Если бы я вдруг достал из шляпы кролика, они удивились бы меньше. Хотя у меня и шляпы никакой нет. Завести, что ли?

— Но как?

— Но как ты узнал, Чижик? — вторила Ольга.

— Логика. Логика и наблюдательность. Вам, а скорее, только Ольге, дали «на почитать» что-нибудь солженицынское, я прав?

— Ну, прав, но как…

— Причем попросили размножить и передать дальше. Чтобы народ читал и проникался. Я опять прав?

— А, поняла, это ты по нашим вопросам о машинке догадался! Но почему Солженицын?

— И по машинке тоже, — не стал спорить я. — Поскольку купить, это одно, а научиться печатать — немножко другое, я понял, что время поджимает. В простых случаях можно просто отдать текст в машбюро или машинистке. Если это не делают, значит, дело тайное. Итак, мы имеем как бы тайный текст, это первое, текст с заявкой на высокую художественную ценность — это второе…

— Почему «с заявкой высокую художественную ценность»? — перебила Ольга.

— Потому что обратились к тебе. За порнушку ты бы не ухватилась. Вряд ли.

— Спасибо и на этом.

— Продолжу. Поскольку на дворе тысяча девятьсот семьдесят третий год, логично предположить, что речь о Солженицыне. Девять против одного. Нобелевский лауреат, чьё творчество скрывают от народа — к вам обратились с примерно такими словами.

— И не примерно, а с точно такими, — призналась Надя.

— И вы решили подставить под это бревно свои девичьи плечи.

— Почему бревно? — обиделась Ольга.

— Хорошо, не бревно. Впряглись в бурлацкую бечеву — годится? Тянуть корабль Солженицына по матушке по Волге. Так ли, иначе, понесли правду в народ. Обыкновенное дело. Всем почему-то кажется, что народ дурак, но стоит только ему разъяснить, дать почитать брошюрку или романище, и тут же… ладно, не об этом речь.

— Но Солженицын…

— Просто к сведению: в начале шестидесятых рассказы Солженицына публиковали в «Новом Мире». В пяти номерах, что ли. Сама понимаешь, Оля, это много для начинающего автора.