Юрий Корчевский - Пилот штрафной эскадрильи Страница 39

— Так они на женщину напали, ножами ей угрожали! Я только оборонялся и женщину защищал, — совсем растерялся Михаил. Он не ожидал, что вооруженный грабеж в подворотне будет иметь такую защиту у милиции.

— Не нашли ножей у трупов – ни в одежде, ни рядом, — возразил ему милиционер.

— Не может быть – я же не слепой.

— Гражданочка Вяземская утверждает…

— Это кто? — перебил милиционера Михаил.

— Которая Людмила – ну у которой вы в гостях были. — А…

— Она тоже говорит, что нож у одного видела. Это свидетельствует в вашу пользу.

Михаила допрашивали долго, выясняя подробности. Потом пилот расписался в протоколе допроса. К слову сказать, всерьез ситуацию он пока не воспринимал.

Милиционер вызвал конвойного:

— В камеру его.

— Как в камеру? — в который уже раз за вечер растерялся Михаил. — Мне в полк надо, у меня же предписание…

— Какой тебе полк? Ты – убийца! Мы созвонимся с особым отделом твоего полка, а там уж пусть они сами решают – под трибунал тебя или как!

— Руки за спину, иди вперед! — скомандовал конвойный.

Михаил был оглушен событиями. Как же так? Выручил женщину, защитил от преступников, а оказалось – сам преступник, более того – убийца! Что же теперь будет?

Дальнейшие события он воспринимал смутно – как в тумане. Загремели замки на двери, и он вошел в камеру, тускло освещенную лампочкой. Ни табуретки, ни нар не было.

Михаил уселся в углу на корточки и долго сидел в прострации. Сколько, он даже не знал. Часы отобрали вместе с ремнем и документами, а за крохотным оконцем, забранным частой решеткой, было темно.

Как сквозь сон услышал – загремели засовы, конвойный буркнул:

— Выходи.

Михаил с трудом поднялся – занемевшие от неудобной позы ноги слушались плохо. Вышел, покачиваясь, и тут же услышал в спину осуждающую реплику часового:

— Эк тебя развезло! — Конвоир потянул носом.

— Я не пил, — понял его Михаил. — Ты скажи лучше, как вы меня так быстро нашли?

Конвоир воровато оглянулся:

— Баба тебя твоя сдала – по телефону позвонила.

И тут же гаркнул:

— Шагай вперед, руки за спину!

В кабинете, куда завели Михаила, кроме милиционера был еще один – в военной форме, но околыш на фуражке – васильковый. Видел уже Михаил таких – особист из НКВД.

— Вот он, красавчик. Борисов Сергей Иванович, принимайте.

Милиционер передал особисту документы Михаила, протокол допроса и еще какие-то листки.

— Что же ты, Борисов? Боевой офицер, летчик, воевал, ранен был, кровь за Родину проливал, а дров наломал? Под трибунал теперь тебя! Иди вперед! И не вздумай бежать – застрелю!

Они вышли из отделения милиции. Прямо перед входом стояла крытая полуторка.

— Лезь в кузов! — скомандовал особист. — Охрана, принимайте!

Михаил ухватился руками за борт, его тут же подхватили две пары рук и втянули в кузов.

— Садись на пол! — сказал невидимый летчику человек в кузове машины – после света в отделении милиции здесь было совсем темно.

Михаил сел на дно кузова. Хлопнула дверца машины – это особист уселся в кабину.

Машина тронулась. Она долго петляла по улицам и наконец остановилась.

— Выходи!

Михаил, опершись рукой о борт, спрыгнул.

Летчика провели в здание, обыскали, хотя в милиции его уже тщательно досматривали, и завели в камеру.

В небольшом помещении на нарах лежали несколько человек – все в военной форме. Михаил выбрал пустой лежак и улегся, положив руку под голову. Понемногу пришел сон.

Утром громыхнул замок двери:

— Подъем!

Узники вставали с нар, умывались у единственного крана в углу.

На завтрак дали по куску черного хлеба и чуть теплый, едва заваренный чай. А потом стали вызывать по списку.

— В трибунал! — разнеслось среди сокамерников Михаила.

Дошла очередь и до Михаила. Его завели в небольшую комнату, где за столом восседали три человека – общеизвестная «тройка». Все в военной форме, у одного на рукаве – красная звезда. «Из политорганов», — догадался Михаил.

— Ваша фамилия, имя, отчество, год рождения? Михаил ответил.

— Вам понятно, в чем вы обвиняетесь?

— Да, но ведь я оборонялся. Эти двое грабили женщину, я вмешался.

— Мы читали протокол допроса и показания свидетельницы.

«Тройка» пошушукалась между собой.

— Борисов Сергей Иванович, за совершенное преступление, а именно – убийство двух лиц, учитывая смягчающие вину обстоятельства, вы приговариваетесь к отбытию наказания сроком на шесть месяцев в штрафной роте. Вам понятен приговор?

— Понятен.

— Однако скажите спасибо товарищу Сталину. Для летчиков штрафная рота заменяется штрафной эскадрильей – согласно приказу номер двести двадцать семь.

— Спасибо, — растерянно проговорил Михаил.

— Конвой, уведите осужденного.

Вся процедура длилась не более десяти минут. Этим же вечером его вместе с другими осужденными погрузили в теплушку «сорок человек – восемь лошадей», как прозвали ее солдаты. И в самом деле – на стенке вагона была такая надпись.

Ехали долго, останавливаясь у каждого столба и пропуская воинские эшелоны.

По прибытии на небольшую станцию всех вывели из вагона и разделили по спискам. Группу, в которую попал Михаил, погрузили на полуторку и в сопровождении конвоя доставили на место. Куда – никто не говорил. Выгрузили, разрешили оправиться по нужде и загнали в барак.

Утром объявили подъем и построение. Все восемь человек построились в одну шеренгу. Перед строем появились капитан в летной форме и особист. Энкавэдэшник сверил наличие людей по списку, выкрикивая фамилии, и передал бумаги летчику. Капитан сделал шаг вперед.

— Граждане осужденные! Родина дала вам шанс кровью смыть позор преступлений, которые вы совершили. Я – капитан Федоров, командир группы штрафников, эскадрилья которых приписана к тридцать второму истребительному авиаполку. Вы подчиняетесь непосредственно мне. Забудьте свои прежние звания и награды. «Кубари» и «шпалы», у кого они еще остались на петлицах, снять. Отныне вы все – рядовые красноармейцы и подчиняетесь распорядку боевой работы полка. Личное оружие – запрещено, выход за пределы расположения эскадрильи приравнивается к побегу. За побег, трусость в бою, невыполнение боевого приказа – расстрел. Личные победы в воздушных боях не засчитываются. Вопросы?

— На чем летать будем?

— Хороший вопрос. На Як-1, как и все летчики полка. Разойдись!

Ошарашенные услышанным, штрафники потянулись назад, в барак, — снимать с петлиц знаки различия. Вид у всех был нестроевой: ремней нет, оружия нет, знаки различия сняты. Не военнослужащие, а группа дезертиров каких-то.

Сидевший на нарах рядом с Михаилом летчик снимал «шпалы». Михаил сразу же избавился от «кубарей» – долго ли снять по одному «кубику» с петлицы.

— Вы откуда, товарищ? — спросил Михаил сидящего рядом летчика.

— Мы теперь все граждане, а не товарищи, — буркнул в ответ штрафник.

— Не собачьтесь, — сказал с соседних нар штрафник, снявший с петлиц по три «кубаря», — он был старшим лейтенантом. — Мы теперь все в равном положении – что лейтенанты, что майоры. Просто красноармейцы. И в бою должны прикрывать друг друга, чтобы не быть сбитым. Только представьте – ваш самолет подбит над немецкой территорией. Выпрыгнули вы с парашютом или сели – не принципиально. Вопрос в другом: в эскадрилье могут посчитать, что вы к немцам переметнулись. А чего еще от штрафников ждать? И застрелиться в таком случае нечем будет, поскольку личное оружие нам не, положено.

Штрафники притихли. Каждый осмысливал услышанное. Перспектива быть сбитым над занятой немцами территорией ужасала. И не столько собственной гибелью – свыклись на фронте с мыслью, что «косая» рядом ходит, и даже не пленом. Страшно было от одной мысли, что сочтут перебежчиком, предателем, по своей воле приземлившимся у немцев. Тогда и на самом пятно позорное, несмываемое будет, и родственников репрессируют.

В наступившей тишине бывший батальонный комиссар, споровший с рукава красную суконную звезду, сказал:

— При каждом фронте созданы по три штрафных эскадрильи – бомбардировочная, истребителей и штурмовиков. — Чуть помолчав, он добавил: – Я сам приказ Сталина читал – в политотделе армии. Опытных летчиков не хватает, большие потери личного состава несем, потому отсидку в лагере заменили штрафными эскадрильями.

В бараке царила тишина. Все были угнетены услышанным и потому не сразу услышали, как вошел Федоров:

— Выходи строиться.

Летчики опять построились в неровную шеренгу.

— Сразу видно – летуны. Вольница, мать вашу! Даже построиться ровно не можете.

Пилоты подровняли строй.

— Сейчас пойдем получать шлемофоны и обмундирование – не в шинелях же вам летать. Нале-во!