Ивакин Геннадьевич - Мы погибнем вчера Страница 39

– Не сбит п-рицел, на этот раз, – криво ухмыльнулся он. – О, еще один!

Этого сняли все сразу, аж серо-красные ошметки брызнули во все стороны.

– Интересно, – буркнул Паша. – А где у них тут боевое охранение?

Боевое охранение не замедлило выскочить из леса. И тут же легло, в количестве двух человек, под пулями партизан.

– Лежать, бляха муха, всем! – крикнул дед – из узкого окна землянки высунулся ствол автомата, – гранатой его!

– Нельзя, Василич, там же генерал датский! – крикнул Вини.

– Да хер на него, гранатой! Уй, млять твою побоку… – и дед высадил всю обойму трехлинейки, то и дела передергивая затвор, в щель. Автоматчик в ответ шмальнул длинной очередью. Однако обзора ему не было никакого – все пули ушли верхом. В этот момент к входу подползли Юра Семененко и политрук. Тимофеич красный лицом, а Долгих, наоборот, побледнел:

– Ой, мать ой мать, – громко шептал политрук, вытаскивая гранату дрожащими руками. – Ой, мать! – и киданул ее в проем двери блиндажа.

Грохот еще стучал по деревьям, когда Юра и политрук рванули внутрь. Дверь внесло разрывом внутрь, размазав по полу какого-то фрица. Еще один лежал у телефона, растекаясь темной лужей из-под живота. Третий, схватившись за ухо, пальнул из пистолета.

Промазал!

И тут же получил кулаком в арийское таблище, немедленно потеряв сознание.

– Этот? – спросил непонятно кого дед.

– А кто ж знает! – подал голос Еж снаружи. – Быстрее давайте!

– Эт… Эт…

– Чего? – оглянулся

– Эт-тот… – просипел Юра, зажав рукой окровавленный живот, и улыбнулся. – Шт… Штурм…

– Юра! Твою…

Он сглотнул кровавую слюну:

– Попал, сволочь, надо же…

– Валера! Млять, Валеру давай!

– С девками он остался! – почти крикнул Вини, склонившись над Юркой.

Тот попытался приподняться, опершись рукой на земляной пол.

– Сиди уже! – Леха осторожно положил ему руки на плечи. – Сильно?

– Т-терпимо. Ф-фрица…

– Да хер с ним… Куда тебя?

Вместо ответа Юра протянул окровавленную руку:

– Б-богом клян-нусь… Арии…

– Юра! – суетились вокруг него товарищи. – Понятно, что арийцы, кто ж еще то! Ты лежи, лежи!

Тот мотнул головой и вытянутым пальцем:

– Арисака! – выдохнул он. – Ей-Богу, ар… арисака.

– Юра, чего ты городишь? Парни, наверх его тащим! Быстро!

О притолоку входа стукнулись каждый по очереди – Еж, тащивший Юру под руки, Хомяк-Прокашев – взявший раненого за ноги, и даже маленький Вини, взявший винтовку Юры.

– Там это… – Шептал Семененко, улыбаясь кровью и как-то виновато смотря на друзей, – там арисака, на стене арисака!

– Да понятно, Юр, понятно! Ты лежи, давай, не дергайся! – наперебой говорили Вини и Еж. Леонидыч в стороне кусал губы. Дед мрачно смотрел на раненого. Прокашев вытер лоб, оставив кровавый размазанный след. Политрук с танкистом вязали оглушенного штурмбанфюрера. Паша стоял чуть поодаль с винтовкой наперевес, вслушиваясь в лес.

– Ух-ходите… Слышите меня? Уходите, а?

– Тихо, Юра, тихо… – Вини прижал тампон к ране, придерживая Юру за шею, а Еж бинтовал.

– Немцы! – вдруг крикнул Паша и пальнул куда-то в лес, упав плашмя. В ответ раздался резкий стук немецких карабинов и крик, видимо офицера:

– Fremad, hurtigt, hurtigt!

Дед рявкнул:

– Уходим! Леха! Философ! С политруком Юру! Ганса, ганса, млять, вперед!! Еж, твою меть!

Юра вытащил лимонку из кармана и резким движением, давшимся ему с огромным трудом вырвал зубами кольцо:

– Уходите! Зад-держу я их! Б-бегом, мать вашу!

Вини отшатнулся:

– Ититть твою!

– Сил нет… Разожму сейчас!

Вини прикусил губу до крови, пятясь задом к лесу, дед кивнул, Еж отвернулся, а Леонидыч зажмурился…

…Надо же как бывает! Ведь не больно совсем. Жарит только. Сердце – раз! – и плеск жара по животу – два! – и снова волна по глазам. Странно? Почему в живот, а красно в глазах? Почему пить-то хочется? Фильмы смотрел, помнишь? – раненые в живот пить хотят все время. Почему? Теперь понимаешь, почему? Пить, хочется, да. Во рту сухо и железом отдает. Да, что же слюны-то сколько? Слюны много, а пить хочется… Почему, интересно? Ушли, ли мои? А почему я не заикаюсь? А откуда "Арисака" на стене, наверно с наших складов, до войны еще… остатки… ополчение… сапоги… тридцать три гвоздя… тут уже… на носке травинка прилипла…

Отошли они не далеко, Взрыв резанул по ушам.

– Да идите вы на хер! – вскрикнул вдруг Еж и рванул обратно, но получил удар кулаком в лицо и рухнул в траву.

– Тащи эту суку! Понял?! – Паша Колупаев отер руку о штаны. – Идите. Я останусь.

– Я с вами, если не возражаете! – тяжело дышавший Прокашев снял пилотку.

И оба посмотрели на командиров – на унтер-офицера царской армии и майора запаса армии советской.

Не сговариваясь, те кивнули. И отряд пошел дальше. Оглянулся лишь Вини…Не сговариваясь, те кивнули. И отряд пошел дальше. Оглянулся лишь Вини…

– …Лежи. Не стреляй. И по сторонам смотри! Понял? С флангов прикрывай. Сейчас я этим сволочам…

Паша не стал прицеливаться. Чего тут прицеливаться? Оппа! Первый пошел!

Десантник дернул веревочку немецкой колотушки и аккуратно бросил ее под ноги первому эсэсовцу, выскочившему из кустов.

– Видал? Обе ноги в разные стороны!

– Ага… – флегматично ответил философ, приноравливаясь к стрельбе.

Раненый фриц заорал, что есть мочи, оплескивая зеленую молодую травку датской – или какой там еще? – кровью из оторванных ног…

…Через несколько десятков метров опять заистерил Еж:

– Да не может, млять, такого быть! Я не тут! Я не тут, слышите? Не Юра это. Это не я! Млять, дома я! Сон это все! Слышите? Это все сон! Так, нах, не может быть! Я назад! Я лучше в лицо…

…– Фланги, фланги держи! Эх, пулемет бы! Фланги держи, самка собаки!

– Чем держать! У меня еще обойма и аллес капут!

– А мне похер! Зубами держи! Я больше в плен не пойду, учти!

– Сам учти! Я тоже не пойду! На, фриц, гостинец!

– Уй, мляааа…

– Что???

– В плечо, суки…

– Держись, философ, держись! Недолго уже…

– Иди, скотина, иди, неси эту сволочь! Терпи, Ежина ты кучерявая, мне, думаешь, легко, – орал Леонидыч на ревущего в голос Андрюху Ежова. – Из-за этой млядины мы Юрку потеряли! Тащи эту суку, тащи, я сказал!

– Эй, Хомяк! Жив?

– Жив, а ты?

– Глупый вопрос, не считаешь?

– Ага… У меня патроны кончились.

– У меня тоже.

– Гранаты, Паш, есть?

– Кончились. Увлекся. А курить есть, Лех?

– Нету. Не курю я так-то. Мама ругается. Хотя сейчас бы я покурил… О! патрончик есть. Один.

– Один на двоих.

– Ага…

– Ну и че?

– Че, че… Плечо!

– Че плечо?

– Болит…

– Отпусти ты меня, Леонидыч, сил моих больше нет. Назад… К пацанам, отпусти, а? Не могу я так больше.

– Тащи… Тащи! Тащи! – Сквозь зубы, но тащи! Вини, продернись вперед! Бабы пусть подымаются!

– Лех…

– М?

– А ты женат?

– Не… Все думали успеем… Детишек планировали…

– И чего?

– Ничего, Паш. Не успели. Дооткладывали. Война, какие дети?

– А я успел… Сынишка – Андрюшка. Стреляться кто будет? Ты или я?

– Стреляйся. Я не буду…

– И я не буду! Лучше по этим кабанам. Как на охоте, млять…

– Бегом, девки, бегом! Да хер на твою сумку положи! Уходим! Валера, волоки ты свою ногу!

– … Эй! Их бин капут!

– Унд их тоже! – заржал в ответ десантник.

Из кустов, в ответ, чего-то проорали.

– Чего говорят?

– Хрен его знает. Я бы сказал, мол, будьте любезны, положите свое оружие вон туда и медленно-медленно подойдите…

– Пойдем?

– Пойдем! Интересно, сколько мы положили?

– Одного точно! Который ногами раскинул. Больше не видел.

– Эх, покурить, бы!

– Ты ж не куришь?

– Сейчас можно…

Два бойца со штыками наперевес бросились навстречу кустам, в которых лежали эсэсовцы. Добежать, конечно, не успели…

– Погоди, Василич… Куда бежим-то? Да стой ты, скотина датская! – Леонидыч дал тумака связанному штурмбанфюреру, который только-только пришел в себя. Пилотка, забитая ему в рот кляпом, медленно окрашивалась кровью из разбитого носа. Из ушей тоже скатывались красные струйки, впрочем, уже подсыхавшие.

– Куда, куда… Темнеть где-то через час будет? Значит к передовой. И сразу на прорыв. Германцы нас там в последнюю очередь искать будут.

– Не факт, Василич! Подумают разведка и…

– А в тылу эсэс гуляет! – сказал Еж.

– Мужики, а Юра-то где? И этот… философ с Пашей-десантником? – спросила Маринка. А Рита уже все поняла и только прикусила нижнюю губу.

Вместо ответа дед посмотрел на Марину, потом похлопал ее по плечу:

– Пошли, девочка! Самое главное у тебя сейчас впереди. А все остальное… Потом все остальное! Таругин! Немца тащи, твоя очередь! Вперед!