Мари Клармон - Возрожденная любовь Страница 4

Смотрители дотащили Пауэрза до постели и повалили на нее, – раздался глухой стон. Его серебристо-светлые волосы, словно нимб, сияли вокруг ошеломленного, пронзенного болью лица. Его широкая грудь поднималась, как у готового броситься в атаку быка, он издавал стоны нечеловеческой тоски.

Наконец, санитарам удалось полностью уложить Джеймса и привязать ноги и грудь ремнями. Кожаным ремнем они привязали его голову, чтобы пациент перестал биться ею о постель и не повредил себе череп.

Это было лучшее во всем Лондоне обращение, но Мэгги и от него тошнило.

Она внимательно следила за тем, как Пауэрз начинает успокаиваться, а его тело расслабляется. Звуки неожиданно прекратились, как и его буйство, и затем один из санитаров вытащил шприц и длинный кусок резины. Он обмотал жгут вокруг руки Пауэрза, щелкнул по шприцу и ввел морфий.

Маргарет стиснула зубы. Это должно прекратиться. Он никогда не поправится под воздействием опиатов. Помимо всего прочего, это опиум довел его до безумия. Но доктора были убеждены, что Пауэрз превратился в буйного сумасшедшего с периодами просветления, и настаивали на том, что таких пациентов надо держать на лекарствах. Маргарет сомневалась в этом.

В ледяных глазах виконта Пауэрза по-прежнему оставались проблески ума и сознания. И ее задача – оживить их и заставить безумие отступить. Если она решит заняться им… что и сделает.

С этим заданием она справится. Должна. Ей крайне необходимы средства для ее целей в Ирландии. И Мэгги хотела помочь виконту. Она подняла руку и положила ее на холодную дверь, словно прижимая ее к плечу Пауэрза. Она хотела хоть как-то успокоить его, даже через разделявшую их железную дверь.

Маргарет сжала руку в кулак и отодвинулась от двери. Утешение – это, конечно, хорошо, но на самом деле ему нужен контроль, и это она ему обеспечит. Маргарет вздернула подбородок и двинулась по коридору, ведущему во врачебные кабинеты.

Быстрыми, ровными шагами она миновала вторую дверь, находившуюся за первой, запертой, скрывавшей безумие. Если бы только боль Пауэрза не вылилась в разгул насилия на улицах, его бы никогда не отправили в такое строгое заведение.

Маргарет не обращала внимания на грохот цепей, маниакальный смех и стоны тех, кто все еще пребывал на этом свете, но уже не принадлежал ему. Она привыкла к звукам, отвратительным запахам бесконтрольных тел и к тусклому, мигающему освещению. По крайней мере, здесь чисто. Гораздо лучше, чем было, когда она только стала сиделкой.

Пятнадцать лет в окружении того или иного сорта безумия выработали в сиделке состояние непоколебимого спокойствия. Она всегда полагалась на него и прибегала к нему в моменты встреч с пациентами. Разве не это произошло? Что же ее так потрясло? Она никогда не встречала такого человека, как Пауэрз. Никогда.

И каким-то образом ирландка почувствовала, что ее быстро затягивает в его мир, и испытывала желание вытащить его в свой.

Оказавшись перед дверью красного дерева, ведущей в приемные покои, Маргарет пригладила ладонями волосы, убедилась, что все в полном порядке и встреча с виконтом не наложила на нее никакого видимого отпечатка. Она резко повернула ручку и вошла через открытую дверь.

Граф Карлайл стоял перед потрескивающим камином.

Как и его сын, он был потрясающе привлекательным мужчиной. Только заботы и возраст наложили на него соответствующий отпечаток. Он повернулся к сиделке, как только она вошла в уютную и довольно нарядную комнату, предназначенную для успокоения совести семей, помещающих сюда своих близких. Черный сюртук превосходной шерсти свободно болтался на высокой фигуре графа – явный признак того, что в последнее время он похудел. Его впалые щеки покрылись едва ухоженной серебряной бородой, а глаза, обычно голубые, как у сына, сейчас были темными от страха.

– Мой сын? Вы видели его?

Маргарет закрыла за собой дверь, оттягивая момент. Она изучала кружево, покрывавшее небольшой столик у камина. Помощь членам семьи в понимании разрушительных действий их близких никогда не была легкой или приятной задачей. Маргарет встретилась глазами с его полным надежды взглядом.

– Видела, милорд.

– И вы поможете ему? – Сомнение сделало голос старика совсем тонким. Его руки слегка тряслись, то ли от напряжения, то ли от болезней, Маргарет не знала. – Никто больше не поможет.

«Никто больше не поможет».

Разумеется, поэтому он к ней и обратился. Ей было грустно от того, что часто слишком много времени требовалось сильным мира сего, чтобы обратиться за помощью к женщине, какой бы квалифицированной она ни была.

Спокойно сложив руки перед собой, она утешительно кивнула:

– Да, я помогу, милорд.

Нарушив все приличия, граф бросился через комнату и сжал ладони Мэгги в своих. Он быстро поднес их к губам и поцеловал так, словно кающийся целует пыльные останки священной реликвии. Его усы резко касались ее кожи, пока он бормотал:

– Спасибо вам, дорогая, спасибо.

Маргарет уставилась на склоненную седую голову старика и на мгновение задумалась о своем отце. О лорде, лишенном реальной власти и средств, лорде, который подвел своих людей. Он был так раздавлен отчаянием.

Комната начала сжиматься, надвигаясь на нее, высасывая воздух из легких. В отличие от графа их отец был в отчаянии не из-за одного человека, а из-за миллионов, которых видел в общих могилах на пышных зеленых склонах или отосланных, словно скот, на переполненных грязных кораблях.

Земля Господа. Ее земля. Такая прекрасная, что захватывает дух… Но красота служит только болезненным фоном для тел, которые едва кажутся человеческими, когда их все вместе закапывают в землю. На короткое мгновение запах щелочи обжег ноздри Маргарет, и она выдернула руки, пока темные годы ее юности не всплыли в бóльших подробностях.

– Это непростая задача, милорд. Он в плохом состоянии, но это возможно.

Он кивнул, решительно соглашаясь.

– Ведь он не сумасшедший? Только пристрастился к выпивке и опиуму?

Она помедлила, стараясь быть честной.

– Я не думаю, что он безумен, но им управляет боль, и нам придется разобраться с этим.

Граф нахмурился, а затем выдавил слабую нервную улыбку.

– Будьте уверены, леди Маргарет, у него получится. Он сильной породы.

Порода. По ее опыту, это мало что значило, хотя англичане были так уверены в ее важности.

Она кашлянула.

– Для начала мы должны сократить, а со временем прекратить полностью употребление им дьявольского зелья.

Кустистые брови графа сошлись на переносице.

– Дьявольского зелья? – переспросил он.

– Мак. Маковый сок. Конек. Белая пыль. Порошок от моли. Китайский цветок. – Так много имен для одной смертельной субстанции. – Опиаты.

– Понятно. – Граф глядел недоверчиво, пальцы теребили цепочку на сюртуке. – Какие у вас познания.

Маргарет пожала плечами и мягко сказала:

– Мне необходимо знать об этом. А у вашего сына зависимость. Как и у многих. В любом случае, будет непросто освободить его от нее, и потом мы посмотрим, справится ли он со своей душевной болью без наркотика. Боль очень могущественная сила.

– Да. – Граф вздрогнул. – Доктора все пришли к заключению, что он причинит себе… вред.

– Поэтому я здесь, – уверила она, – чтобы убедиться, что он не опасен для себя самого.

Плечи графа поникли, и он отвернулся.

– Господи, я не должен был привозить сына сюда. Он наверняка меня ненавидит. Но я хотел, чтобы он понял, в каком ужасном состоянии он находится. Сам он, кажется, этого не видит.

Маргарет шагнула вперед, желая объяснить графу, что он вовсе не ошибся.

– Милорд, вы поступили правильно. Если бы вы не вмешались, лорд Стенхоуп скорее всего был бы мертв. Я видела отчеты. Его злоупотребление опиатами достигло такой степени, что легко могло бы его убить. А также тот факт, что он, одурманенный, бродит по самым опасным местам в городе, мог привести к смерти.

Граф поднял ладонь и прижал к глазам.

– Если бы только я узнал о вас раньше. Я мог бы отвезти его за город. Держал бы его там…

– Если б желания были лошадями, нищие бы скакали. – Маргарет слегка улыбнулась. – Через несколько месяцев упорной работы, когда ваш сын будет готов, все эти неуместные вопросы о его здоровье больше не будут иметь значения.

Граф стремительно обернулся, его лицо напряглось.

– Вы должны понять, как это важно. Он мой единственный сын. Мой наследник. Если он не сможет о себе заботиться, наш род исчезнет…

И это единственное, что его волнует? Необходимость передать груду камней и старый, как сама Англия, титул? Возможно, он просто сам себя уговаривает, но Маргарет видела также и искренние эмоции. Поведение и холодность англичан всегда были для нее загадкой. И всегда будут.

– Все нормализуется, милорд. Я не верю, что ваш сын желает умереть или что он поставил на себе крест. Вы должны мне довериться.