Евгений Красницкий - Внук сотника Страница 4

Пока он возился, один из волков, почему-то не самый крупный, заметно вырвался вперед. Мишка упер приклад в плечо и попытался прицелиться, ожидая, когда попадется хотя бы небольшой ровный участок дороги и сани перестанут подпрыгивать.

Приклад… Не было еще тогда прикладов – обычно при стрельбе самострел зажимали под мышкой. Да и вообще в XII веке самострел (арбалет, как называют это оружие на Западе) был редчайшей вещью. А уж в руках тринадцатилетнего паренька… Только вот и пареньков таких на Руси тоже днем с огнем не сыщешь. Кто еще может похвастаться, что живет уже вторую жизнь, а в первой прожил, вернее, проживет девятьсот лет спустя сорок восемь полноценных лет? Но сейчас эта вторая жизнь может запросто закончиться, в сущности толком и не начавшись.

Сани наконец пошли ровно, давая возможность прицелиться. Мишка нажал на спуск… Есть! Передний хищник кувырнулся через голову и остался лежать на дороге. Стая хором взвыла и, кажется, даже прибавила ходу!

«Почему? Должны же остановиться и начать рвать упавшего? Неужели волчья свадьба, и я грохнул волчицу? Ну теперь действительно – приехали! Будут гнать, пока всех не перебьем… или они нас».

Мишка торопливо нажал ногой на рычаг, но, вместо того чтобы взвести самострел, поехал на заднице к середине саней – прямо матери под ноги. От неожиданного толчка под коленки у той подогнулись ноги, и она всем весом осела Мишке на плечи, даже в спине что-то хрустнуло, и некоторое время, показавшееся Мишке вечностью, мать и сын барахтались, пытаясь придать своим телам нормальное положение.

Буквально физически ощущая, как уходят драгоценные мгновения, Мишка наконец смог поднять голову и взглянуть на дорогу. Волки приблизились еще больше. Теперь впереди несся самый крупный волчара, и Мишке показалось, что гонится тот уже не просто за санями, а именно за ним – убийцей волчицы.

Чтобы снова не поехать, Мишка просунул левую ногу под поперечную жердь, а правой все-таки взвел тугой рычаг. Болт, словно сам, прыгнул на направляющие, Мишка нажал на спуск, и в этот самый момент сани тряхнуло на очередном ухабе. Болт взрыл снег перед передними лапами волка.

Снова возня с рычагом, тягостное ожидание перерыва в тряске… Выстрел! Болт вошел прямо в оскаленную пасть переднего зверя.

«Пять болтов в сумке, их – тоже пять. Нельзя мазать!!!»

Скрип рычага, щелчок стопора, пауза, выстрел… Есть! Снова повторение всего цикла, выстрел практически в упор… Есть! Опять скрип рычага… Слева сплетаются в клубок серое и черно-рыжее тела – Чиф принял бой… Болт… Наложить болт Мишка не успел: ближайший к саням зверь прыгнул на него, целясь клыками в горло. Машинально прикрывшись самострелом, Мишка от толчка непроизвольно нажал на спуск, и освобожденная тетива, словно саблей, рубанула по попавшей под нее волчьей лапе. Мишка изо всех сил ударил волка зажатым в правой руке болтом. Наконечник вошел в шею, прямо в глаза брызнула кровь.

Больше ничего он сделать уже не успел, слишком быстро все произошло: прыжок в сани еще одного зверя, отчаянный крик матери, взмах топора в ее руке и сумасшедший прыжок саней на ухабе.

Внезапно почувствовав, что остался в санях один, Мишка, размазывая по лицу кровь, протер глаза и огляделся. Волков не увидел, Рыжуха по-прежнему неслась галопом, мать… Матери не было! Не было в санях – за намотанные на левую руку вожжи Рыжуха волокла ее по дороге.

Разрывая лошади рот, Мишка изо всех сил тянул на себя вожжи, пока не заставил Рыжуху сначала перейти на шаг, а потом и вовсе остановиться.

– Мама! Мама! Слышишь? Мама, очнись!

– Мишаня, – мать открыла глаза, – у тебя кровь…

– Это – волчья. Мама, ты как? Болит что-нибудь?

– Это ничего, сынок, пройдет, помоги подняться. Сам-то цел?

«Господи, на ней, наверно, живого места нет, а она обо мне. Надо ее в сани поднять как-то. Волков не видно, неужели отбились?»

Напрягая все невеликие силы тринадцатилетнего тела, Мишка помог матери приподняться и перевалиться в сани.

– Мишаня, волков не видишь?

– Нет, живых не вижу, только побитые лежат.

– Я топор обронила, сходи поищи, Рыжуха назад не пойдет.

– И я самострел потерял тоже, и Чиф еще…

– Вот и сходи.

Топор обнаружился не очень-то и далеко, рядом с окровавленным трупом волка с перерубленным хребтом. Рядом, пытаясь отползти, возился еще один зверь, правая передняя лапа, перебитая тетивой, безжизненно болталась, из пробитой наконечником болта шеи хлестала кровь. Тут же валялся и самострел.

Мишка подобрал топор и, хотя ясно было видно, что волк – не жилец, мстительно хрястнул его обухом по голове. С топором и самострелом вернулся к саням. Мать лежала, закрыв глаза, лицо было бледным.

– Мам, ты как? Плохо тебе?

– Уже легче. – Мать приоткрыла глаза. – Рыжуха отдышится немного, и поедем.

– Мам, мне бы болты собрать… И Чифа поглядеть, вдруг живой? Может, еще и волков заберем? Зимний мех хороший.

– Как же ты их соберешь? – Мать говорила хотя и слабым голосом, но вполне отчетливо. – Мы же версты две проскакали. Попробуй Рыжуху под уздцы взять, если пойдет с тобой на волчий запах, тогда соберем, если нет – ничего не поделаешь.

– А может, не надо? Тебе, наверно, к лекарке нужно…

– Легче мне, легче. – Мать с Мишкиной помощью села в санях. – А вон и Чиф, смотри!

Весь перемазанный своей и чужой кровью, с располосованным волчьими клыками плечом, Чиф, прихрамывая, рысил по дороге, скалясь и порыкивая на попадавшиеся по пути волчьи трупы. Добравшись до хозяев, Чиф забрался в сани и улегся у матери под боком. Тут-то и стало понятно, как крепко ему досталось – обычно таких вольностей он себе не позволял, да и в сани он именно залез, а не запрыгнул, как сделала бы это на его месте любая здоровая собака.

«Какое, на хрен, собирание болтов и трофеев – двое тяжелых, а до дому не меньше часа пилить. Но болтов жалко до слез – с каждым как с ребенком намаялся, пока до кондиции довел. Опять же шкуры. Малышне теплую одежонку пошить. Что ж делать-то?»

Мать, видимо почувствовав его колебания, снова предложила:

– Попробуй Рыжуху под уздцы повести, ее все равно после такой скачки вываживать надо, и снег не давай ей глотать – застудится.

Мишка заставил лошадь развернуть сани и повел ее по дороге назад. Как только они приблизились к первому волчьему трупу, Рыжуха было заупрямилась: начала храпеть и вырываться, но тут из саней раздалось грозное рычание, и кобыла сразу же присмирела. Чиф – золото, а не пес – «въехал» в ситуацию, даже пребывая в весьма плачевном состоянии, и быстро напомнил лошади ее позицию в дворовой «табели о рангах».

Как это у него получалось, понять Мишка не мог, но примерно с год назад, как только Чиф превратился из щенка в молодого кобелька весьма приличных размеров, он быстро и, как показала практика, очень доходчиво объяснил всем обитателям подворья, не относящимся к виду гомо сапиенс, что подчиняться ему следует беспрекословно. Сделал он это очень умело, не нанося серьезных травм и не задавив даже самого маленького цыпленка, и с тех пор поддерживал дисциплину в рядах «скотского контингента», что называется, железной рукой, хотя рук-то у него как раз и не было. В общем, имя свое Чиф оправдывал стопроцентно.

Только две группы проживавшей на подворье живности ему своей воле подчинить не удалось. Первая – безмозглая демократия насекомых. Эти, напрочь пренебрегая субординацией, кусали диктатора так же, как и всех остальных. Вторая – диверсионные отряды грызунов. Попавшихся ему крыс и мышей Чиф давил беспощадно, но настоящие специалисты по антитеррору – кошки – в XII веке на Руси еще были чрезвычайной редкостью.

А два года назад… Мишка шел по улице, по каким-то своим делам, и, проходя мимо распахнутых ворот подворья старосты Аристарха Семеныча, услышал сначала отчаянный щенячий писк, затем энергичное ругательство, произнесенное голосом хозяина дома, а потом и увидел, как староста пинком ноги вышвыривает за ворота черно-рыжий комочек. Щенок шлепнулся на утоптанный снег и замер без движения и звука. Перед мордочкой на снегу расплылось маленькое кровавое пятнышко.

Какая сила кинула Мишку на колени перед щенком и заставила, осторожно подняв его, сунуть за пазуху? Мишка потом долго над этим размышлял, но к однозначному выводу так и не пришел.

– Дядька Аристарх! Можно я заберу его?

– Да провалитесь вы оба, глаза б мои вас не видели!

Не был староста ни злым, ни вспыльчивым, наоборот, считался человеком спокойным и рассудительным. Видимо, так уж случай распорядился: скверное настроение или какая-то неприятность, да еще щенок не вовремя под ноги сунулся, да все это на глазах у мальца…

В общем, все остались при своих интересах: староста душу отвел, щенок обрел доброго хозяина, а Мишка задаром заполучил пса таких статей, что в иных обстоятельствах за него пришлось бы отдать трех-четырех овец, да, может, и еще чего-нибудь в придачу.