В. Бирюк - Парикмахерия Страница 4

Посланная вдогонку стража нашла обоих спящими под деревом. Юноша счастливо улыбался во сне и бормотал всякие ласковые глупости. Лев тоже… мурлыкал. Обоих повязали и доставили к шаху. Подробности того, что именно геройского совершил вдребезги пьяный жених со своей гривастой и хвостастой «невестой» до широкой публики не дошли, но юноша получил пожизненное право каждое утро чесать у льва за ухом. А народ возрадовался отмене «сухого закона». Ибо шах оценил проявленную молодожёном храбрость. И — «население вздохнуло свободно». Наконец-то! Поскольку смогло, наконец-то, выдохнуть. Не опасаясь распознавания накопленного запаха.

Аналогом храброго жениха у меня тут выступил Звяга. Видимо, как самый пьяный, он проявил и наибольшую отвагу — осмелился говорить со мной. Даже не хватая меня за уши. Утвердившись в дверном проёме в позе «колхозница» из всемирно известного монумента скульптора Мухиной, что позволило ему опущенной левой рукой как бы незаметно держаться за дверной косяк, он вздел вверх правую, где вместо советского серпа пребывала святорусская кружка. И провозгласил:

– Эта… вот… да!

После чего смело отхлебнул. Потом подумал, ткнул кружкой куда-то вверх и обосновал:

– Крыша! Ну!

– Глава 90

Мне потребовалось несколько секунд, чтобы понять: а и правда — звезды сквозь поварню не видны. Так эти… пьяные долбодятлы… перевели два десятка приличных сухих брёвен на крышу поварни?! Да, тесовая крыша — это круто. Это, конечно, признак богатства, процветания и, где-то, даже вятшести. Но два десятка добрых брёвен…

– Вот только охлупень не поставили. Не сыскался.

Кто у них не сыскался?! Ах да, охлупень. Ну, тогда всё понятно. Как же без него, без охлупеня? Или без неё? Ёкарный бабай! Даже спросить прямо нельзя — незамедлительный и существенный урон авторитету «предводителю угрянских команчей». Вождь должен всё знать и на всё иметь готовый ответ. Или хотя бы — вид сделать. Придётся выяснять про охлупень как-то косвенно, как-то иносказательно.

– Ну, тогда — выпьем.

Народ, испугавшийся, было, моей непонятливости насчёт крыши, которая (непонятливость) была воспринята как гнев господский «психа мутного», почувствовал себя прощённым, расслабился и устремился. Естественно — к столу. Кружку с пивом я у Ивашки по дороге отобрал. Кулеша нам с Суханом навалили полную миску. Правда, как здесь и принято — одну на двоих. Набивая брюхо чем-то там с дымком, и прихлёбывая пивко жиденькое, я благосклонно принимал отчёт о проделанной работе.

Прежде всего, начальственный вопрос:

– Ну, так чего там у вас с этим… с как его… с охлупенью вашей?

Поток последовавших междометий, объяснений и взаимных оскорблений позволил существенно расширить собственные познания в деревянном зодчестве. Впрочем, слово это — «зодчество» в сочетании со словом «деревянный» воспринимается местными как полная бессмыслица. Типа «сапоги всмятку». В этом древнерусском понимании — «зодчий» — это гончар, каменщик, кирпичник. Занятие называется — «зьдати», результат деятельности — «здание».

А деревянные строения, как и стога сена, либо ставят, либо смётывают. Ещё говорят: «рубят». Но отнюдь не «зьдят». Столь озадачивший меня «охлупень» — это просто бревно с выбранным снизу пазом, которое накрывает верхний стык тесин деревянной кровли. Комлём оно выводится на фасад дома, и часто этот комель вырезается в виде птицы, или зверя, или конской головы. Отсюда другое название этого бревна — «конёк». Концовка известной, ещё советской, экранизации «Понедельник начинается в субботу», содержит реализацию мечты одного из персонажей: «я буду в этом здании на коне». Вот на охлупене с конской головой он и оказывается.

А остались мы не охлупленные (или охлупененные?) из-за появления в команде второго плотника. В какой-то момент два мастера деревоповала и щепадёра — Чимахай и Звяга — сошлись у одного бревна. И начали тесать его с двух сторон. С, как потом выяснилось, разными целями. Что именно каждый из них имел в виду, я так и не понял, но общий результат коллективной деятельности состоял в куче щепок. Поскольку, по «всемирному закону подлости», бревно было последним, то и… «охлупень не сыскался».

Наблюдая за постепенно увеличивающейся загруженностью мужиков алкоголем, я сообразил, что вижу некоторую неправильность.

– Ивашко! Где Хотен с Филькой и его бабой?

– Дык… Как ты сказал, господине, так и сделали. Как Звяга коней с Рябиновки привёл, так я этих и погнал. Ну. Филька-то без своей кобылы ни в какую… А так мы на неё ещё и мёртвого Пердуна нагрузили. Пованивает, однако. Филька клялся — нынче же закопают.

Наконец-то! Дотащат, не обломаются. Там, вроде, и могила выкопана. Гроба нет, ну пусть так, в рубахе положат. Всё едино — попа-то нет, некому за правильностью блюсть. Поп приедет, над холмиком молебнов отмолотит. А что там… То ли «макинтош деревянный», то ли рубаха льняная…

– А Макуху-вирника привезли?

– Дык… привезли. В сарае лежит. Вместе с Кудряшком и бабой. Мужики сперва хотели его сюда. Дескать, на поварне ему удобнее. Но я так смекаю, что если ты его в родник с мёртвой водой окунать будешь, то… — всё едино.

– Понятно. А чего здесь Звяга делает? Почему он назад в Рябиновку не идёт?

Ивашка как-то замялся, кинул вопросительный взгляд на спорившего о чём-то с мужиками Звягу. Тот, видимо услышав своё имя, повернулся к нам, рыгнул, вежливо прикрыв рот, и… рухнул передо мной на колени. Ё! Ой! Когда такая туша рушится в ноги — основное инстинктивное желание — чтоб не задавило. И не оглушило. Потому как орёт оно… как турбины Ту-22М при отрыве от ВПП. Ну, чуть тише.

– Господине! Заступник наш и благодетель! Воитель ярый и славный! Победитель и истребитель! Погани лесной и болотной! За веру православную ревнитель! Сирых и малых защититель! Аки святой Георгий! На дракона огнедышащего! Воздвигся ты! И рухнули заговоры колдовские! И… и чертоги премерзостные. Свет очей моих…

– Ага. И сера ушей моих. Вы что, все вместе сочиняли? Звяга, ты сколько раз текст повторял, пока запомнил?

– Эта… Ну… И воздел ты десницу свою! Подобную молнии небесной…

– Стоять! Молчать! Николай, твоя работа?

– Так я только помочь. Он чуть не на коленях просит — помогите. А я что, я ничего, чего вспомнилось…

– Кто-нибудь! Можно рассказать мне просто, по делу — что случилось?

– Дык… выгнали дурака. Вот он и просится.

Мне пришлось ещё трижды прерывать литературно аранжированные монологи присутствующих. Всё-таки, чувствуется влияние Николая — такая несколько восточная цветистость. «Восток — дело тонкое, Петруха». Наше тоже… цветистое. Но с самоуничижением и обязательно с «гробовым» оттенком.

Мономах, к примеру, начинал письмо к своему противнику по очередной междукняжеской разборке очень выразительно и иносказательно: «О я, многострадальный и печальный! Много борешься, душа, с сердцем и одолеваешь сердце мое; все мы тленны, и потому помышляю, как бы не предстать перед страшным судьею, не покаявшись и не помирившись между собою». Это — про размежевание феодальных владений, и обмен заложниками из числа захваченного гражданского населения.

«Дураком просящим» в нашем случае был Звяга. «Запад рождает дураков каждую секунду, но Нью-Йорк мечет их просто как икру». Добавлю от себя: только наша Отчизна производит дурней в промышленно значимых масштабах. Или они нам лучше видны?

Понятно, что моя бурная дискуссия с батюшкой родненьким в «цапленутом гнездовье» — не прошла незамеченной. Включая разбитый нос, потрёпанную моей детской ручонкой бороду, и специфическое влезание на коня вверх ногами. Понятно, что «унижение спасением» всеми было замечено и отмечено. Но зачем же это акустически воспроизводить? Да ещё — живописать?

Я, честно говоря, махая косой, представлял себе в роли «Наш репортёр на месте событий» — Любаву. И заранее грустил по поводу последствий. У той-то точно: ни глушилки, ни соображалки. Зря грустил — в лауреаты местного «Тэфи» устремился Звяга. Собирая бедного вирника к месту экстрасенсорного лечения, он поделился с остальной дворней подробностями. Включая «на камне — торчало, у торчалы — мочало». Кто именно был «торчалом», и что именно — «мочалом» было разъяснено с волнующими и душещипающими подробностями.

Чем хороша информация — сколько ей не делись — меньше не станет. Старинная русская загадка: «Чем больше из неё берёшь, тем больше она становиться?» кроме общепринятой отгадки — «Яма», имеет и второй правильный ответ — «Сплетня».

Последовательность реакций — последовала. Вполне стандартная: до Акима донесли, Аким возбудился, рушничок — пожевать, виновника — вышибать. Я и сам на днях это проходил.

Звяга вылетел из усадьбы мгновенно, на рысях, чуть не уронив принайтованного к коням вирника и даденный Домной, по доброте души на «победу отметить», бочонок с бражкой. Но недостаточно быстро — успел словить последнюю фразу владетеля: