Александр Прозоров - Змеи крови (Слово шамана) Страница 40

– Что? – приподнял брови гость.

– Наместник небольшого городка далеко не всегда способен повлиять на дела целого ханства…

– Это можно понять, – согласился гость. – Но если султанский наместник в крымском ханстве, полновластный паша дал бы обещание, что после его назначения доблестные османские воины двинутся на север и не остановятся, пока не намочат свои войлочные туфли в холодных морях, на него можно было бы положиться?

– Османские войска двигались бы на север каждый год, верста за верстой до тех пор, пока паша оставался бы жив, – твердо заявил наместник Балык-Кая.

– Да, – поджал губы монах, – ваша уверенность вселяет в меня надежду, уважаемый Кароки-мурза. Но паше следовало бы, наверное, знать, что во владениях великого султана есть очень маленькая страна Трансильвания. И правит в ней коренастый, кривоногий, низкорослый воевода по имени Стефан Баторий. Этот человечек поедает султанское золото лопатами, но в обмен обещает добиться для империи того, что многие лежащие на севере и востоке отсюда земли попадут в лоно империи сами собой, без всяких стараний со стороны крымского ханства. И если наш доблестный паша станет медлить, то может оказаться так, что его услуги не понадобятся вовсе.

– Вы хотите напугать поверившего вам пашу?

– Нет, – мотнул головой монах. – Я хочу его предупредить, что на пути на север могут встретиться самые неожиданные… друзья. И он может оказаться лишним, а сипахи – под стенами Венеции. Вы меня понимаете, уважаемый Кароки-мурза? Как раз я предпочел бы воинскую славу отважного паши всем успехам некоего трансильванского воеводы.

– Угу, – усвоил предупреждение Кароки-мурза. – И когда Баторий предполагает начать свой поход?

– Насколько мне известно, он просил у своего благодетеля пять лет для собирания сил.

Хозяин дома, забыв про одышку, весело рассмеялся:

– Какой лентяй! Молодой хан, о котором мы сегодня говорили, сможет начать наступление ближайшим летом после своего назначения. И не остановится, пока не сядет на царский трон в главном дворце Москвы.

– Что же, я очень рад вашей уверенности, уважаемый Кароки-мурза, – поднялся гость и протянул османскому наместнику свои четки. – Примите этот скромный подарок, дорогой единоверец. Поверьте, подобные четки встречаются очень редко. И если вы увидите их у кого-то еще, то… То может быть, это буду я. И большое вам спасибо за кофе.

– Кофе! – спохватился хозяин. – Сейчас…

– Ни к чему, уважаемый Кароки-мурза, – остановил его гость. – Беседа с вами доставила мне куда большее удовольствие, нежели любое возможное угощение. И… И не нужно вам будущим летом покидать этот прекрасный полуостров. Честное слово.

Глава 9

Фирман

Боевая галера османской империи: черная, низкобортная, узкая и длинная – двадцать весел с каждой стороны, шесть хищно смотрящих вперед крупнокалиберных бомбард на носу, над окованным железом тараном – прошла через узкое, с поворотом, горнило бухты, осторожно обогнула две торчащие из воды обугленные мачты и нацелились тараном на скальный отвесный берег порта. Деревянные лопасти, последний раз ударив по воде, поднялись в воздух, замерли, роняя на спокойную гладь жемчужные капли, после чего весла с грохотом втянулись в отверстия на бортах.

Галера тем не менее продолжала двигаться вперед, постепенно теряя скорость. Рулевой с силой навалился на кормовое весло, не столько поворачивая, сколько гребя им, ускоряя поворот – и вот уже судно повернулось боком к причалу, каковым после пожара стала служить сама скала, отвесно обрывающаяся глубоко в воду, и очень медленно накатывается на нее. Полуобнаженные моряки торопливо выбросили за борт несколько деревянных чурбаков на длинных веревках, не давая корпусу ободраться о камень, выпрыгнули на берег, торопливо разматывая веревки.

С грохотом упали на берег сходни, двое одетых в рубахи и шаровары слуг вывели по толстым доскам тонконого вороного жеребца, тут же принялись его седлать. Следом сошло еще несколько коней – но этих вели уже вооруженные ятаганами воины.

Последними на сходнях появились пятеро сипахов в обычных арабских доспехах: островерхие шлемы, кольчужные рубахи с вплетенными в гибкую броню большими округлыми дисками на груди и продольными пластинами на животе; обшитые железной чешуей, похожей на большие медные монеты, подолы и короткие рукава. На поясах висели кривые сабли и длинные кинжалы – копья и небольшие легкие щиты ожидали османских рыцарей у седел.

Поднявшись на коней, кавалькада сорвалась с места и помчалась через город, нещадно сбивая с ног зазевавшихся людей, да еще и огревая их плетьми, дабы в следующий раз были внимательны и почтительны.

Охраняющие ворота янычары не только не попытались задержать всадников или хотя бы узнать, кто они такие – воины дружно навалились на груженую изюмом и вяленой рыбой повозку, оказавшуюся на дороге, сворачивая ее в сторону, после чего вытянулись в струнку, выпятив грудь. И только когда сипахи умчались вверх по дороге, один из янычар почтительно пробормотал, глядя им вслед:

– Султанский гонец прибыл…

Тридцать верст – смешное расстояние для застоявшегося коня арабской породы, и гонец преодолел его широкой рысью всего за пару часов, вскоре после полудня спешившись у окаймленного двумя высокими, островерхими минаретами желто-коричневого ханского дворца.

Стоящая у дверей стража, нутром учуяв важного гостя, посторонилась, пропуская сипахов внутрь.

– Где хан? – одними губами спросил начальника караула один из гостей.

Десятник, кивнув, первым побежал вперед.

По счастью, Сахыб-Гирей в этот час не нежился в гареме, не спал, и попивал кофе. Он как раз собрал свой диван – калги-султана, калмакана, гурэддина, верховного муфтия, кырым-бека рода Шириновых, самолично Барын-бека и Аргин-бека и двоих богатых греческих откупщиков.

Охраняющая покои стража крымского хана так же догадалась не вставать на дороге османских рыцарей, и сипахи без стука ворвались в усыпанную подушками комнату.

Над диваном повисла мертвая тишина. Первый из вошедших сипахов расстегнул поясную сумку, извлек из нее деревянную трубку, закрытую крышкой и запечатанную воском со свисающей печатью, почтительно поцеловал и двумя руками протянул Сахыб-Гирей.

– Великий султан Селим, сотрясатель вселенной, мудрейший и величайший посылает тебе свой фирман, уважаемый хан.

Сахыб-Гирей, в чьих жилах смешалась кровь генуэзских поселенцев, русских невольников и татарских завоевателей, давших новому народу свое имя – черноволосый, кареглазый и светлокожий, поднялся навстречу, с поклоном принял письмо и тоже почтительно поцеловал футляр. Годы иссушили хана, успевшего дважды побывать на троне Казанского ханства и почти треть века – на крымском престоле. Он стал худощавым, щеки ввалились, лицо покрылось мелкими морщинами, веки казались пергаментными и полупрозрачными. Но суставы его по-прежнему оставались подвижными, а разум еще не покинул старое тело.

– Сим он повелевает тебе, хан Сахыб, – продолжил воин, – не медля собрать свои кочевья, своих воинов и вассалов, направиться в земли черкесские, карачаевские и касогские, дабы к осени добыть для него десять тысяч молодых невольников на весла для строящихся ныне в Гелиболе галер.

– Слушаю и повинуюсь, – опять поцеловал султанский фирман Сахыб-Гирей и повысил голос: – Повелеваю немедленно разослать призыв во все подвластные мне улусы, дабы все воины, услышавшие его приготовили с собой припасы на три месяца похода, трех запасных коней, оружие и собрались… – хан покосился на калги-султана.

– Ор-Копа, – подсказал военачальник.

– В степи у крепости Ор-Копа! – закончил хан.

И еще прежде, чем султанский посланник покинул стены дворца, из него во все стороны один за другим помчались нукеры из тысячи ханских телохранителей, каждый с двумя заводными конями и единственным требованием: к оружию!

Правда, имелся в этом приказе один небольшой момент, малопонятный простым татарам, но вызвавший широкую улыбку Кароки-мурзы: Сахыб-Гирей отводил на подготовку к набегу не обычные три или четыре недели, а целых семь – полтора месяца. Это означало одно: крымский хан рассчитывал дождаться, пока Девлет-бей вернется из своего обычного весеннего набега на русские окраины и либо включить ушедшие с ним сорок тысяч нукеров в свои ряды, либо вовсе поручить руководство войной получившему за последние годы немалую известность племяннику.

По всему Крымскому ханству стар и млад, не пошедший добровольно с Гиреем-младшим, ныне доставали запылившиеся от безделья кожаные мешки, сушили на огне пшено, затем толкли его или обжаривали с солью, а некоторые – мололи на небольших ручных мельничках. В те же мешки укладывались обычный или кобылий сыр, мясо, баранье, козье или лошадиное, копченое, или вяленое, или сушеное, изрезанное на мелкие кусочки и лишенное костей.