Дмитрий Тараторин - Волкодлаки Сталина. Операция «Вервольф» Страница 40

— Ну, что, полковник, вам все ясно? — предельно нагло и вызывающе, даже не глядя на Козлова, поинтересовался трансплантолог Булдаков.

— Куда уж больше? — как мог спокойно и холодно, ответил чекист. Хотя внутри у него все буквально клокотало. Ведь в левом ухе еще звучала визгливо-истеричная ругань его верховного шефа, начальника Службы демократической безопасности. Бывший правозащитник Адам Северьяныч Колдуновский был назначен на этот пост Парламентом год назад. И сам, кстати, придумал новое название, чем крайне гордился. За этот недолгий, в общем-то, срок он сумел развалить практически все. Большинство функций было передано самым разным ведомствам. Практически первым попавшимся, буквально хоть кому.

И это была принципиальная позиция Колдуновского. «Комитет должен быть разрушен», — повторял он всем встречным на манер несгибаемого римлянина Катона Старшего, который, как известно, столь же страстно ненавидел Карфаген.

Мало того что Колдуновского уже давно бесила манера полковника Козлова нарочито игнорировать демократические перемены в работе «Конторы», так его еще угораздило наехать на клинику Булдакова. И это в то самое время, когда сам Колдуновский стоял уже который месяц в очереди на пересадку члена. Его, естественно, подбирали тщательно, в строгом соответствии с заказом, каждый раз с ним консультируясь. И вот теперь какой-то недобитый пособник диктатуры вламывался в сапогах и портупее, что называется, прямиком в этот тонкий и деликатный процесс.

Разумеется, обматерив Козлова и пригрозив расследованием его деятельности в прошлые годы, Колдуновский прямиком сообщил полковнику, что тот уволен без выходного пособия. «Очередным кирпичом в стене этой поганой лубянской системы меньше стало», — умиротворенно подумал Адам Северьяныч. Вспомнил о грядущей операции, восхитительных надеждах, связанных с ее итогами, и улыбнулся, радуясь торжеству научного прогресса. При этом Колдуновский с удовлетворением отметил, что личное далеко не всегда противоречит общественному. У подлинных демократов как раз наоборот.

— Ну и долго я еще буду наслаждаться вашим присутствием? — между тем снова нетерпеливо нахамил чекисту Булдаков.

— Да нет, доктор, я уже… — Козлов на самом деле не находил уже слов. Мир, который и так был для него изрядно накренившимся, просто рухнул в никуда. Смысл жизни, который он кое-как выуживал из своей ежедневной верной и самоотверженной службы, теперь исчезал начисто. «Да, кстати, и семью чем кормить? — озадачился теперь уже бывший полковник. — Суки эти демократические наверняка ведь и частной практикой заниматься не дадут». Он по тону Колдуновского понял, что задел его за живое, а это означало, что кислород ему перекроют всерьез и надолго.

Козлов медленно и как-то неуклюже вытащил из кобуры пистолет. Посмотрел на него внимательным и долгим взглядом, словно бы видел в первый раз и поднес вороненый ствол к виску. Тот уткнулся в него тупо и холодно. Трансплантолог оторвался от своих бумажек и, как показалось Козлову, с профессиональным интересом стал следить за его манипуляциями.

— А что, доктор, если я сейчас себе мозги свои недоразвитые вышибу, вы же там моей печени, селезенке, сердцу опять-таки пропасть не дадите, прихуярите олигарху какому-нибудь или, блядь, парламентарию? — криво и предсмертно усмехнувшись, спросил Булдакова чекист.

— Ни в коем случае, — без тени улыбки, угрюмо-оценивающе его рассматривая, заверил трансплантолог. — Вид у вас, прямо скажем, не ахти. Думаю, и состояние внутренних органов соответствующее. В любом случае мы слишком уважаем наших клиентов, для того чтобы предлагать им подобный неликвид.

— Ах, вот как? — Палец Козлова замер на спусковом крючке, уже было чуть сдвинув его. — Значит, совсем я никчемный, даже на запчасти не гожусь?

— Именно так, жаль, что вы не поняли этого раньше, — не оставил ему надежды беспощадный доктор.

— А вот хрен тебе, упырь, не тварь я дрожащая! — заорал Козлов и выстрелил трансплантологу прямо в его широкий, лоснящийся лоб.

Палач не узнавал родную ему некогда столицу и ее обитателей. Москва и москвичи выглядели исключительно ублюдочно. С другой стороны, он не был уверен в том, что они и прежде такими не были. Ведь теперь у него изменился не только угол зрения, но и вообще, в целом, способ мировосприятия. Впрочем, иначе после всего, им пережитого, и быть не могло.

Уйдя невредимым из хищных рук кровожадного Лома-Али (как это произошло он, кстати, сам понимал не вполне, да и не заморачивался насчет рациональных объяснений, просто решил — чудо). После, ведомый своим могучим небесным куратором, он оказался в одном из древних монастырей Палестины. Годы, проведенные там в посте и молитве, произвели в нем духовную революцию, результаты которой теперь сказывались. Кстати, там наставник, явившийся ему в тонком сне, сообщил, что именно и как нужно поднимать из глубин на самом деле…

Первого демона он встретил на Чистопрудном бульваре. В глазах незнакомца при этом откровенно читались его намерения на ближайшие час-полтора. Купив сигарет, он должен был, гонимый населявшими его бесами, свернуть в какой-нибудь укромный дворик, притаиться в подъезде, а затем изнасиловать и расчленить нескольких симпатичных девушек. Вся цепочка событий возникла в мозгу Палача явственно и безальтернативно. И сразу же очевидным стало задание, с которым он был делегирован на родину высшими силами.

Палач, ни слова не говоря, подошел к объекту и молниеносно свернул ему шею. Тут же из казненного с хрюканьем, кваканьем и посвистом полез никак не меньше чем легион бесов. Они сгрудились вокруг Федора и принялись всячески поносить его за то, что он так грубо, без предупреждения лишил их жилплощади.

Твари вытаскивали из окружающей московской пустоты свитки с горящими письменами, излагавшими прегрешения их обидчика. Их было более чем достаточно, для того чтобы схлопотать бессрочное заключение в одной из адских колоний строгого режима. Однако тут же, у чертей на глазах, только что полыхавшие вроде бы негасимым пламенем буквы пеплом посыпались на грязный асфальт.

И бесы разом поджали хвосты, осознав, что Федор находится под патронажем кого-то для них совершенно недосягаемого. Поэтому экзекутор легко растолкал адское воинство, сбил с ног нескольких зевак, тупо глазевших на убитого, после чего, сверившись с путеводным голосом, направился по Маросейке к Садовому кольцу.

По дороге ему повстречалось еще несколько подобных персонажей, с которыми он обошелся столь же безжалостно. Стоит отметить, что, поскольку действовал он голыми руками и к тому же исключительно натренированно быстро, свидетели происшедшего виновником его не считали. Прохожие, ко многому зловещему давно привыкшие, воспринимали внезапное падение замертво того или иного гражданина как явление естественное и обыденное.

Палач прекрасно понимал, что, будь на его месте святой, он изгонял бы всю эту нечисть, не уничтожая при этом ее носителей. Строго говоря, они, возможно, были не до конца потеряны для общества. Однако Федор на подобное был неуполномочен, во-первых, а во-вторых, и не умел толком. Зато ремесло ликвидатора он в свое время освоил основательно. Сам для себя он объяснял тот факт, что как раз в этом качестве сейчас и пригодился, исключительной запущенностью ситуации. Тут явно требовались радикальные хирургические меры, то есть массовая зачистка. Такой опыт у него имелся в изобилии.

Надо отметить, что, добираясь до родины, Палач пересек многие страны (в основном на попутной бронетехнике), но нигде такой плотности духов тьмы на единицу человеческой плоти не встречал. То ли шариатское право, активно внедрявшееся ваххабитами там и тут, не давало им развернуться, то ли перманентные боевые действия всех против всех создавали более здоровую обстановку. Палач подумал, что решит эту дилемму позже, когда второй из упомянутых сценариев реализуется в России. По его наблюдениям, это было неизбежно.

— А ну-ка, притормози, ебырь-террорист, — гнусно осклабился майор и со всей дури шарахнул рукояткой пистолета депутата Кабанова по затылку.

Из-под разом обмякшего, а оттого еще более грузного тела, матерясь, вылезла Ефросинья — самая элитная из проституток, курируемых упырем. Была она по-русалочьи зеленоглаза и крутобедра, чем и завлекла доверчивого депутата в хитроумно расставленную ловушку.

Майор успокоил ее длительным, замогильным поцелуем и отправил к подружкам на улицу. До конца ее рабочей смены оставался немалый срок — ночь была еще в самом разгаре. Сам же склонился над начинающим приходить в чувство депутатом, перевернул на спину и заглянул своими красновато поблескивающими в темноте глазами ему в лицо. Изуродованная нечеловеческими пороками, жирнощекая физиономия производила тошнотворное впечатление. Такого даже грызть не хотелось. Майор плюнул в эту неаппетитную рожу и брезгливо отшатнулся.