Кир Булычев - Наследник (1914 год) Страница 40

– Можно подумать, что это ты извозчик, а я студент. Пускай все приезжают. И русские, и турки, и англичане. Мы всем продадим виноград и еще таких понастроим отелей, что из Америки приедут.

– У них есть Гавайские острова.

– Если тебе нравится приезжать, значит, им тоже понравится.

– А что вы сделаете со мной, с тетей Маней, с Беккерами?

– Кто хочет, пускай уезжает, кто хочет – пускай живет. Тетя Маня останется, мы ее уважаем.

– Глупо это все и наивно, – сказал Андрей. – Хватит двух дивизий, чтобы всю вашу независимость растоптать. Придут казачки, ударит из крупного калибра «Императрица Екатерина», вот и кончилась ваша независимость. Будет только лишняя кровь и жертвы.

– Любопытно бы тебя послушать Вашингтону.

– Кому?

– Вашингтону. Или лорду Байрону. Им бы сказать – у Англии есть линкоры, а у Турции янычары. Пускай греки и американцы живут как жили, иначе будет кровь и жертвы.

– В то время не было линкоров.

– Вот видишь, когда ответить нечего, придираются к мелочам.

– Но вас же мало! Среди татар почти нет политиков, адвокатов, ученых, наконец! Кто создаст цивилизованное государство?

– А зачем нам цивилизованное государство? У тебя и у меня совсем разное понимание цивилизации. Для меня мечеть – цивилизация, а для тебя церковь. Для тебя пристав – цивилизация и казаки – цивилизация, а для меня дворец в Бахчисарае и Коран.

– Ты тоже споришь не по существу. Оттого, что вы разрушите церкви, вы не станете умнее.

– А может, и не разрушим. В Турции есть церкви.

– А погромы армян – это цивилизация?

– А погромы евреев – это цивилизация?

Они почти кричали, а мотор авто рычал спокойно, ровно, и, когда наступила неловкая пауза, Андрей подумал, что за рулем сложной современной машины, которую он сам водить не умеет, сидит татарчонок, с которым они еще недавно дрались в гимназическом саду и который, может быть, прав, потому что если империя не выдержит этой войны и рухнет, то на развалинах ее, как на развалинах Римской империи, возникнут другие государства, большие и маленькие, которые почитают себя вправе быть независимыми и добьются этого права, а какое-то из них через пятьсот лет создаст новую, свою, скажем мордовскую, империю. Какое право у него, Берестова, волей судьбы жителя этой татарской страны, претендовать на владение этими темными горами, этими золотыми октябрьскими лесами, этим крутым берегом? Но такое понимание и примирение с историей вызывало в самом же желание спорить и сопротивляться будущему, которое пугало, потому что никак не исходило из установленного и упорядоченного прошлого.

– У нас выгодное положение, – сказал Ахмет. Он копировал кого-то, своего наставника, вождя, который вложил в него эти слова и мысли. – Если перекопать перешеек за Джанкоем и восстановить крепость у Арабатской стрелки, Россия может кинуть против нас несколько дивизий, но они в Крым не прорвутся. Финнам никогда не добиться независимости – у них с Россией слишком большая общая граница – маленькому народу такую длинную границу не защитить. А мы, татары, всегда этим пользовались. Помнишь, как царица София посылала к нам своего любовника князя Гагарина?

– Голицына.

– Вот именно. Войско, обессиленное в степях, наталкивалось на Перекоп. Вот и конец похода.

– У вас все рассчитано.

– Мы думаем, – сказал Ахмет.

– А каковы планы Турции? – спросил Андрей.

– Турки – наши старшие братья, – ответил Ахмет. – Скоро Турция вступит в войну на стороне Германии. У меня точные сведения, прямо из Стамбула. И мы можем рассчитывать на помощь.

– Как же ты себе это представляешь? Десант на турецких броненосцах? Ты забыл о Черноморском флоте, который потопит все турецкие броненосцы за полчаса. Я думаю, для турок будет страшной глупостью вступать в войну. С их армией и флотом они тут же потеряют Карс и Трапезунд. И наши войска наконец-то снова прибьют щит к вратам Царьграда.

– Тебе с такими мыслями надо сидеть в окопах, – сказал Ахмет. Он рванул машину вперед, и она отчаянно завизжала шинами по гравию, чтобы не слететь под откос.

– Осторожнее, – сказал Андрей. – Татарская революция потеряет своего солдата!

– Турция не одна. За Турцией Германия. Ты об этом подумал?

– Честно говоря, мне сейчас обо всем об этом неинтересно думать. Российская империя, татарская империя, Чингисхан. А через два-три часа я увижу дом отчима. Мне даже страшно, честное слово.

Ахмет ответил не сразу. Дорога стала круче, и в наступившей темноте Ахмету приходилось внимательно смотреть вперед, чтобы не проскочить поворот.

– Ты, наверное, все-таки подозреваешь, что это сделали наши люди? – Ахмет все еще по инерции продолжал спор. – Чтобы купить бомбы…

– И кидать их в губернаторов, – докончил Андрей.

– Не в наших принципах заниматься грабежами. Наша партия серьезная. Если она станет якшаться с бандитами, мы потеряем моральное право говорить от имени народа.

– Чепуха, – сказал Андрей. – Все революционеры, как бы они ни вели себя, оправдывают свои дела любовью к народу.

– Русские – да! Татары – нет!

Стало холодно. Ветровое стекло не защищало от жгучего ветра, который бил сбоку, стараясь столкнуть машину с дороги. Андрей не взял впопыхах шинели – в Москве было еще тепло.

– Возьми на заднем сиденье кошму, – сказал Ахмет. – Накройся.

– А ты?

– У меня кожаная куртка, ее не продувает.

Андрей накрылся кошмой. Войлок как щит защищал от ветра. Сразу стало тепло.

– Я все равно ничего не понимаю, – сказал Андрей. – Мой отчим никому не мешал, жил небогато. Если у него и были деньги, то никому он их не показывал.

– Те, кто грабил, знали, что искать.

– А может, они только подозревали? Может, они его пытали, чтобы он признался? И он признался.

– Ты сам себе противоречишь, русский Иван. Совсем голова слабенький стал. Как так – ни с того ни с сего – люди приходят в бедный дом и думают, а не попытать ли нам этого ботаника-мотаника? Может, у него припрятана шкатулка… Интересно, что в ней было?

– Ценности, – сказал Андрей.

– Это я и без тебя знаю. А ты уверен? Может быть, там были какие-то секретные бумаги? Может быть, твой отчим был шпион?

– Этого еще не хватало!

– Слушай, Андрюша, я тебя давно знаю, ты меня давно знаешь. Ты ведь не молчальник – у тебя язык нараспашку. Тебе даже тайны доверять не стоит… Не сердись, я не ругаюсь, я константирую.

– Констатирую.

– Брось меня учить, поздно. Я уже образованней тебя. Я чуть в Сорбонну не уехал. А ведь ты о своем отчиме ничего не знаешь. Что он за человек? Ты даже не знаешь, откуда он родом, какая у него фамилия настоящая.

– Значит, и у меня ненастоящая?

– Конечно, ненастоящая. Но ты не хозяин жизни, ты жертва обстоятельств. А твой отчим себе на уме. Может, он большая фигура, может, он немецкий резидент в Крыму. Не мигай, пока ты мне не докажешь, что это не так, я буду прав. Скажи, куда твой отчим делся? Ну пришли грабители, пришли бандиты или кто хочешь. Откуда-то они догадались, что у отчима есть деньги? Может, побили его, а то и прикончили. Но зачем увозить его с собой? Зачем и кому ограбленный человек нужен? Не нужен никому ограбленный человек. А вот шпион, который что-то знает, он нужен. Его еще пытать и пытать…

– Кончай, Ахмет, пожалуйста.

– Неприятно тебе слушать? Конечно, неприятно. Все-таки не чужой человек. А у тебя воображение развито – картину представляешь. Но возразить мне не можешь.

– Ты думаешь, что он жив?

– Нет, не думаю. А если жив, то уже в Турции. Я, конечно, что смогу, узнаю – у меня в Ялте свои люди. Но не надеюсь.

– Может, Глаша знает?

– Если она знает, ничего не скажет, – возразил Ахмет. – Тут большая политика.

Переехали перевал. Слева мелькнули огоньки ресторанчика. Но останавливаться не стали. Мощный мотор работал как часы. В Алуште остановились, и Ахмет наполнил бензином бак из запасной, прикрепленной сзади плоской фляги, в которую вмещалось, по словам Ахмета, пять галлонов бензина.

Дальше ехали быстро, по верхней дороге. Андрею было жалко Глашу. Глаша должна жить, он сделает все, чтобы она осталась жива. Потом мысли перекинулись на встречу с Лидочкой. Он не хотел бы, конечно, чтобы встреча произошла именно в такой день… Последние письма Лиды были коротки и вежливы.

В деревне, верстах в двадцати за Алуштой, Ахмет остановил машину и, сказав, что вернется через десять минут, ушел. Возвратился он через час – Андрей успел задремать. Очнулся от тихих голосов. Говорили по-татарски. Невидимый в темноте человек помог положить в машину парусиновый мешок, в котором было что-то железное. Когда поехали дальше, Андрей спросил у Ахмета:

– Ничего нового не узнал?

– Я и не спрашивал. Здесь они ничего не знают.

– А в Крыму турецкие агенты есть?

– В Крыму все есть.

– Не бойся. Я тебя не выдам.

– Разве камень с горы можно остановить? А камни уже посыпались. Только ты не слышишь.