Марик Лернер - Мусульманская Русь Страница 40

Отведав обеда и вовремя вспомнив, что здесь отрыгивать, показывая сытость, не положено, особенно под голодными взглядами, слегка подумал и предложил компромисс. Я плачу дополнительно еще пару марок — и пища в дальнейшем варится на всех. Взамен меня знакомят с местной жизнью, отвечая на вопросы и служа Вергилиями по здешним кругам ада. Не скрывая неприятных подробностей и без стеснения. Мне, как русскому журналисту, очень любопытно увидеть, как живут простые немцы (чистая правда), побывать на собраниях Народной партии (тут не надо было быть провидцем, чтобы догадаться: Вилли разгуливал по дому в коричневой рубашке, черном галстуке и черных брюках с очень черными ботинками). Знакомят с активистами и соседями. Последнее предполагало поход в пивную, и я намекнул, что оплата за мной. Пиво я не слишком уважаю, водка лучше, но чего не сделаешь для хорошего репортажа. Бары и пивные (а также поезда) — лучшее место для налаживания дружественных отношений.

Все праздники я провел, шляясь по пивным в сопровождении Пауля. Он меня обычно представлял и молча сидел рядом. Молод еще взрослых перебивать. Ничего не поделаешь, так здесь отдыхают. Собираются вместе и, медленно потягивая слабоалкогольную радость, трындят о политике. Немцы — самый политизированный народ из всех, кого я знаю. Про свою личную жизнь они стараются не распространяться, а вот обсудить различие между Эрнстом Леманном и Людвигом Мерцем, а также императором Австрии, Баварии, Богемии-Моравии, Тюрингии, Гессена, Баден-Вюртемберга и вновь воссоединенных с Отечеством в прошлом году в результате референдума Рейнских и Саарских провинций Францем Третьим — самое милое дело.

Я и раньше кое-что почитывал на эту тему, а перед поездкой полистал пару серьезных трудов. Сложно в наше время про немцев, с их заскоками и обидами, ничего не знать, но множество мелких подробностей от меня раньше ускользало. Со стороны сложно разобраться, в чем разница программ всех этих деятелей. Все дружно поют про иностранное засилье, объединение и изгнание всех лиц не немецкого происхождения. Приходится выслушивать речи от первого лица и тщательно фильтровать информацию.

У всех свои отдельные пивнушки. Разные профессии, разные партии и разные товарищества. Бывшие военные (здесь я позавидовал, потому что служили земляки в одном полку, а не разбрасывали их как попало, как у нас), бывшие учащиеся университетов и вообще страшное разнообразие на любой вкус. Кончались такие посиделки нередко мордобитием. Социал-демократы против народников, правые против левых, артиллеристы против пехотинцев, продавцы против строителей и так далее и тому подобное. Кровь лилась самая настоящая. Бывали и убитые.

Сейчас я старательно погружался в тонкости взаимоотношений двух немецких государств с очень схожей идеологией и абсолютно разными лидерами. На удивление, узнав, что я русский, они не только не зажимались, но радостно приветствовали возможность сделать все для просвещения необразованного иностранца. Старые счеты их особо не волновали, зато многие прекрасно понимали, что без Руси, торговли с ней и ее заказов было бы намного хуже. Местный руководитель партийной ячейки Народной партии, с красной рожей законченного алкоголика, но совсем не дурак, продемонстрировал мне свои шрамы с войны, пересчитал мои и остался доволен. Русь в этой компании уважали и ссориться, с ней не желали.

— Вот смотри, — говорил он мне, — гражданином Германии может быть только тот, кто принадлежит к немецкой нации, в чьих жилах течет немецкая кровь, независимо от религиозной принадлежности. Разве это неправильно?

— Ну про евреев я молчу, — соглашался я с ним. — Но есть же чехи в Австрии!

— Какие чехи? — изумленно спрашивал он под радостное ржание собутыльников. — Они все прекрасно онемечились, и если бы Габсбурги не заигрывали с разными придурками с целью получить поддержку местного населения, давно бы забыли про свое происхождение. Вот этим, — доверительно поделился он, — императоры нам и не нравятся. Никогда не хватало у этого семейства характера правильно поступать. Вся территория еще с незапамятных времен входила в Священную Римскую империю. Там одно название, что Римская. Государственным языком всегда был немецкий, и никто не протестовал. А почему?

— Почему? — послушно переспрашиваю.

— Потому что немцы принесли в отсталые области культуру! — добивает он меня неразумного. — В городах кто жил? Немцы! Ремесло и образование кто? Немцы! Священники и университеты? Немцы! А эти… Только и могли, что в навозе ковыряться. Умные перековались и стали немцами. Ассимилировались и растворились в великом народе. К таким у нас никаких претензий нет и быть не может. Они приняли более высокую культуру и сознательно поддерживали германизацию.

— А гуситы с этим не согласились.

— А после Тридцатилетней войны их уже никто особо и не спрашивал, — ехидно заявил он.

Ну если не считать того, что протестовать некому было, подумал я. Уцелел один из четырех живших в Чехии до войны. Неудивительно, что ее немцы заселили. Да, мне бы помалкивать в тряпочку. Множество их прибежало из Восточной Пруссии и Польши, удирая от нас. Земли у них отбирали и передавали русским поселенцам. На чехах и аукнулось.

— Нет ничего страшного в германизации, — убежденно продолжает говорить вождь. — Вон у нас имеется генерал фон Белоф. И множество патриотов Германии кроме него имеет славянские корни. Они немцы, а что там было двести или вообще тысячу лет назад, никого не волнует. Кто помнит, что пруссаки или поморы были не германские племена? Разве что ученые. Другое дело — евреи! Они никогда не растворятся окончательно в немецком народе. Потому что мы — арийцы, а они восточного происхождения. Абсолютно разное поведение и воспитание. Ни один еврей не может быть отнесен к немецкой нации, а так же являться гражданином Германии. — Он завелся, вычисляя проценты вредоносной нации, оккупировавшей банки, заводы, газеты и магазины. Не забыл и адвокатов с докторами.

Даже те, кто в третьем поколении крещеные, скептически подумал я, не пытаясь перебивать. Они сами не замечают, как себя же унижают. Капля еврейской крови способна отравить помыслы и, без сомнения, наследственность истинного арийца. Психи. Сами себя записывают в неполноценные и при этом говорят о высшей культуре. Если минимальные родственные связи с другим народом могут испортить высокодуховный потенциал, то где преимущество? И притом непробиваемые. Это вера, а верующие не рассуждают и фактов не видят. Интересно, у меня в роду были? Вроде нет. Все равно в чистопородные арийцы не попаду, даже при наличии предков немца и шведки. Там намешались хрен знает кто кроме них. Полячка была, из шапсугов была, татарка была, перс был, и вроде бухарец присутствует. Кто он там был по происхождению, в те времена никого не волновало. В правильную саклавитскую мечеть ходил — вполне достаточно.

— Да, оставим это, — говорю вслух. — Что там с приездом Леманна? Можно его послушать?

В зал кинотеатра, где ожидалось выступление специально приехавшего пообщаться со своими избирателями депутата рейхстага, пускали по пропускам. Меня не развернули только потому, что я правильно смотрелся: в небогатой одежде и кепке, одолженной у моей хозяйки, фрау Шульце. Пришлось наступить на горло принципам и перестать ходить с непокрытой головой. Слишком холодно, и меньше в глаза бросаюсь. Таких, в рабочей одежде и потертых пальто, здесь был каждый второй. Каждый первый явился в неизменной коричнево-черной форме. Но важнее было знакомство с партийным начальником. По блату можно пройти куда угодно, главное — знать, к кому в компанию набиваться.

— Сегодня я пришел сюда, чтобы, как всегда, сказать несколько слов, посвященных предстоящему объединению трудовых людей города и села, — сказал, выдержав внушительную паузу и переждав продолжительные аплодисменты. Леманн.

— Это он про предстоящий съезд, — просветил меня Пауль.

Леманн был мужик колоритный. Широкие плечи, полное лицо, крепкие руки и кряжистая фигура крестьянина, всю жизнь пахавшего землю. На самом деле он был из очень зажиточной семьи и в деревню выезжал только в поместье отца — погулять. Жена тоже была не из бедных, так что было на что жить и без политики. В войну дослужился до капитана пехоты и имел несколько наград.

— Я обращаюсь к вам от имени миллионов тех, для кого существует лишь одна цель. Она всегда была у меня перед глазами, цель, которая в основном была намечена в программе нашей Народно-социалистической партии. Я никогда не предавал эту цель и никогда не отступал от моей программы. Я старался содействовать внутреннему возрождению народа, который, не по своей вине проиграв войну, оказался в глубочайшей за всю свою историю пропасти, — это сама по себе гигантская задача!