Роман Буревой - Боги слепнут Страница 40

Логос рассмеялся.

– Зачем Гету есть золотое яблоко?

– Ну как же! Ты же сам сказал: яблоко из сада Гесперид. Молодильное яблоко. А Гет так боится умереть.

– Малыш мой! Радость моя! Дай я тебя поцелую! Ну конечно же! Сад Гесперид!

Как я раньше не подумал! Дай-ка мне сюда это яблоко.

– Оно моё!

– Ну что ты, малыш, конечно же, твоё. Я прошу дать на время. На минуту.

Или на две.

– Ладно, но только на две. Логос взял яблоко, прижал к щеке и тут же отдёрнул руку.

– Что с тобой?

– Ничего. – Логос огляделся. Нянька как раз вышла из комнаты. – Эй, Гет, – позвал он бывшего гения.

Вентиляционная решётка сдвинулась в сторону, и наружу высунулась плоская змеиная голова.

– Держи яблоко и никому его не отдавай. Никому, пока я не позволю. Ни человеку, ни богу. Ты понял?

– А как я справлюсь с богом? – спросил змей.

– Как-нибудь обхитришь.

– А мы с тобой ещё поговорим об Элии? – спросил Постум.

– Ну разумеется, – пообещал Логос.

Вечером нянька обыскала детскую. Все игрушки были на месте – и погремушки, и лошадки, и крошечные куклы-гении, – а золотого яблока не было. Тотчас нянька побежала к Летиции, позвали слуг. Искали. Малыш Постум смотрел на переполох и улыбался.

Глава 17

Апрельские игры 1976 года (продолжение)

«По заявлению посла Чингисхана, Танаису ничто не угрожает. Разграбление Иберии варвары объясняют вероломством самих жителей этой страны».

«На девятидневной тризне по диктатору Пробу не смог присутствовать его внук Марк Проб. Бенит же не сменил траурные тёмные одежды на белую тогу, чем поверг всех присутствующих в недоумение».

«Напротив Капитолия на правом берегу Тибра установлена база статуи Геркулеса и бронзовые ступни будущей огромной фигуры».

Поезд тащился мимо станций, деревушек, городов. Люди входили и выходили. Шустрый чернявый парень уселся на скамью напротив. От него пахло чем-то приторно-сладким. Ярко-синяя туника была вышита красным шёлком.

– Ты римлянин, – сказал он Элию и похлопал по яркому рекламному проспекту с фотографией Колизея.

– Возможно, – ответил тот. Было жарко. Ноги болели после перехода по пустыне. Хотелось спать.

– Куда едешь?

– Туда же, куда и поезд. Элий не выдержал, наклонился, потёр правую голень.

Парень захохотал, обнажая белые зубы.

– Я Марк Библ. А ты?

Элий помедлил, затем сказал тихо:

– Я – Гай Элий Перегрин.

– У меня контора в Танаисе, торговое дело, – Марк Библ сунул карточку. —

Будешь в Танаисе – заходи. Все струсили, думали, монголы грабанут Готию. ан не вышло. Слабоваты оказались.

– А ты уехал из Танаиса на всякий случай? – поинтересовался Элий.

– Бродяга, на что ты такое намекаешь?

– Я не намекаю, а говорю: ты уехал, когда опасность была близка, но теперь хочешь вернуться. Вполне закономерный поступок.

Торговец расхохотался, в преувеличенном восторге хлопнул ладонью по столу.

– Все рвали когти. И римляне, и варвары. Ты бы видел, что творилось.

Билеты на теплоходы подскочили втрое в цене. А ты, ты сам-то! Небось был где-то далеко.

– Да, я был далеко, – согласился Элий.

– А теперь возвращаешься?

– Нет, просто еду на встречу.

– Так чего же попрекаешь?

– Я не попрекаю, а констатирую.

– Куришь? – спросил торговец и достал из кармана серебряную плоскую коробочку. Элий отрицательно покачал головой.

– Это не табак, кое-что получше. – Из серебряной коробки торговец извлёк тонкую палочку. – Попробуй.

– Ты этим торгуешь?

Марк Библ опять взъярился, преувеличенно, фальшиво:

– Слушай, ты, без фокусов. Кури. А не то я велю ссадить тебя с поезда. Я могу.

– Староват ты для торговца в розницу, – заметил Элий, беря палочку и закуривая. Сделал затяжку и выбросил палочку в открытое окно.

– Ты что! – Торговец даже привстал с места, будто глазам не поверил.

– Ты сказал: закури, или высадишь. Вот я и закурил.

– Ну ты даёшь! – то ли восхищённо, то ли осуждающе покачал головой Марк

Библ, достал палочку и сунул меж зубов.

Элий выхватил из рук торговца коробочку и вытряхнул её содержимое за окно.

– Э-э-э… – только и провыл кратенько Библ, выронил изо рта наркотическую палочку, позабыв, что хотел закурить. Потом завизжал тонко и зло. В смуглом кулаке сверкнул коротенький ножик.

Но рука его тут же намертво оказалась прижатой к сиденью, а пальцы будто раздавило тисками. Ножик дзинькнул, закатываясь под сиденье.

– Сейчас будет станция, – прошипел Элий в ухо с массивной золотой серьгой.

– Там сойдёшь.

– Так ты… – ахнул понятливо торговец, и губы его плаксиво запрыгали. —

Да я… вижу, печалится человек, дай, думаю, помогу. Может, болит что, может плохо. Я по доброте душевной помочь хотел. Клянусь Геркулесом. Просто помочь.

– На станции сойдёшь или, клянусь Геркулесом, позову вигилов.

Элий отпустил незадачливого благодетеля. Библ поднялся, постоял, пошатываясь.

– Да вигилам плевать на зелье. Здесь все курят… все…

– Пошёл! – приказал Элий. И Библ исчез.

«Не надо было уезжать», – в который раз подумал Марк Проб.

Не надо было. Но почему? Знамений дурных не было. Предчувствий тоже. Была звенящая пустота, которая не давала вылупляться будущему. Пустота, затягивающая трясиной. Пустота, поглощающая голоса – богов, людей и гениев.

Нет гениев – понял вдруг Марк и ударил кулаком в стену. Стена незнакомая – гладкая, холодная и какая-то равнодушная, неживая. Стена дома, у которого нет ларов.

Марк повернул голову. Для этого потребовалось усилие. Для всего теперь требовалось усилие. Жизнь утратила вкус, сделалась пресной. Жизнь – это дом, в котором никто тебя не ждёт, никто не всплакнёт, когда уйдёшь. Дом, который не жаль покинуть. Марк Проб изумился – немного, совсем чуть-чуть. Неужто это его, центуриона специальной центурии вигилов, осаждают такие нелепые мысли.

Он, верно, болен. И вспомнил, что в самом деле болен. И холодная чужая стена – это стена в палате ожогового центра Эсквилинской больницы. И ещё он вспомнил, как авто свернуло с Аппиевой дороги…

Огромная толстенная ветка нависла над кроватью… крошечная голова с человечьим лицом и выпученными глазами закачалась на гибком стебле. Марк схватил со столика чашку и швырнул в голову…

– Ну вот, опять, – вздохнул младший медик, стирая воду с лица.

– Как он? – Фабия подняла не разбившуюся чашку и поставила на столик.

Фабия была в зеленом медицинском балахоне, в марлевой маске.

– Очень плох, – отвечал медик. – Не побудешь здесь, домна, пока не подействует лекарство? Боюсь, опять начнётся приступ.

– Что мне делать?

– Начнёт буянить – нажми кнопку вызова. А то у меня в седьмой палате ещё двое очень тяжёлых.

Медик ушёл. А Фабия придвинула лёгкий пластиковый стул и села. Два раза в месяц приходила она в Эсквилинскую больницу навестить безродных или забытых роднёю. Иметь собственных клиентов было Фабии слишком хлопотно. Но сообща общество вдов Третьей Северной войны патронировало больницу. Сегодня, получив в справочном имена одиноких больных, она с изумлением обнаружила в списке имя Марка Проба. Оказывается, этого молодого известного человека некому было навестить.

Фабия смотрела в лицо больного, силясь угадать, какие мысли бродят в мозгу центуриона. Чем-то Марк напоминал Гая Габиния, хотя и не был так безнадёжен. Своей беспомощностью походил, своей зависимостью от посторонних бездвижностью тела. Каплю за каплей роняла капельница в вену на руке, даруя успокоение. Марк затих, веки его стали смеживаться. Можно было теперь уйти. Но Фабия не уходила. Она вглядывалась в лицо больного. И ей начинало казаться, что отрывки бредовых мыслей, что оплели мозг Марка Проба, медленно покидают воспалённый мозг и плывут по воздуху, чтобы поселиться в голове Фабии. Это пугало. Но любопытство пересиливало и не давало подняться со стула. Она будет здесь сидеть и час, и два… может быть до самого заката, пока все образы Марка не поселятся в её голове.

…И вот уже пурпурная «триера» сворачивает с Аппиевой дороги…

Авто Макция Проба свернуло с Аппиевой дороги на узкую боковую дорогу.

Марк, сидевший на заднем сиденье, подозрительно посматривал на бесконечную аркаду акведука, под который они вот-вот должны были въехать. Что-то не нравилось ему в мелькании бесчисленных арок. Что-то смущало. Он и сам не знал – что. Что-то не так, совершенно не так… Плохо… все плохо…

– Не понимаю, почему ты нянчишься с этим Бенитом? – раздражённо спросил

Марк. – Я уверен, что именно он изнасиловал Марцию. Хотел стравить Элия с Руфином. Очень тонкий расчёт. А теперь все эти убийства, поджоги. Тут явная связь. Как будто кто-то исполняет желания, причём самые мерзкие.