Олег Авраменко - Принц Галлии (др. вар.) Страница 40

— Маргарита!.. — Я еще не кончила, государь. Милый вашему сердцу епископ ни на шутку взялся преследовать Матильду, и подозреваю, не без вашего на то согласия. Отныне я строго-настрого запретила ей исповедоваться у него… На том основании, разумеется, что это слишком большая честь для простой фрейлины. — Маргарита криво усмехнулась. — Передайте его преосвященству, что я очень ценю его время. Так ценю, что если он снова вздумает приставать к Матильде, я сама выбью эту глупую мысль из его плешивой башки его же собственным посохом.

— Не богохульствуй, дочка! — перекрестился король.

— Э нет, милостивый государь, погодите. Еще неизвестно, кто из нас богохульствует. Как прикажете понимать заказанные вами молебны, над которыми смеется вся Наварра? Говорят, даже монахи-августинцы не могли поначалу удержаться от хохота, молясь за спасение моей души. И, к вашему сведению, смеются-то главным образом не над самим молебном, но над вами и надо мной. Не говоря уж о том, что вы выставляете на посмешище себя и меня, вы также вводите в искушение ни в чем не повинных людей, невольно принуждая их смеяться над святым таинством молитвы… В общем так, папуля. Если ты сию минуту не прекратишь читать мне мораль, я сейчас же встану и уйду.

Глаза короля вдруг налились кровью.

— И никуда ты не уйдешь! — с неожиданной твердостью произнес он, беря со стола какой-то свиток. — Ты останешься здесь ровно настолько, сколько мне потребуется, чтобы поговорить с тобой о твоем предстоящем браке.

— Нет, — покачала головой Маргарита, внутренне холодея от дурных предчувствий. Только теперь она заметила, что ее отец был, что называется, под градусом — не то, чтобы пьян, но и не совсем трезв; очевидно, перед приходом дочери он опрокинул кубок-другой для храбрости. — Нет! — повторила принцесса со всей решительностью, на которую была способна. — Об этом и речи быть не может.

— Может! — властно ответил дон Александр, направляясь к ней. — Может и должно! Трепещи же теперь, беспутница, терпение мое лопнуло! Хватит мне потакать твоим капризам, довольно! В конце концов, я король, твой государь и отец, и ты обязана подчиниться моей воле — как моя дочь и моя подданная.

— Ой, как страшно! — насмешливо произнесла Маргарита, но в голосе ее слышалась дрожь. Ей в самом деле было страшно: таким тоном, властным и непреклонным, отец не разговаривал с ней еще никогда. Впрочем, никогда раньше он не вел серьезных разговоров на подпитии, он вообще редко пил, и видимо, с непривычки хмель сильно ударил ему в голову.

— Я долго терпел твои выходки, — между тем продолжал король. — Я всячески ублажал тебя, уступал тебе во всем, ни в чем не перечил тебе, надеялся, что, повзрослев, ты образумишься. Но, увы, надежды мои оказались напрасными. Ты так и не поумнела, ты осталась такой же ветреной и легкомысленной, как и пять лет назад. Ты не желаешь заботиться о себе и о своих будущих детях, о благе всей нашей страны, тебе чужды государственные интересы, у тебя есть лишь один интерес — ты сама, да и то ты не думаешь о грядущем, но только о сегодняшнем дне.

— Ты ошибаешься, отец, — робко возразила Маргарита.

— Это уже не важно. Может быть, я в чем-то и ошибаюсь, но факт остается фактом: по твоей вине, из-за твоего глупого упрямства мы упустили несколько выгодных политических союзов. Ты уже отвергла предложения Рикарда Иверо, Педро Арагонского, Педро Оски, Тибальда Шампанского, Гийома Бретонского, Карла Бургундского и многих, многих других весьма достойных претендентов. Ладно, забудем про них. Но следующего претендента на твою руку я не упущу. Нетушки! — С этими словами он помахал перед лицом дочери свитком, который держал в руке. — Знаешь ли ты, что это такое? Это письмо от герцога Аквитанского, он хочет женить на тебе своего младшего сына, Красавчика. И я согласен, без всяких оговорок согласен. Брачный союз Наварры с Гасконью позволит тебе и молодому Филиппу Аквитанскому претендовать на галльский престол, вот так-то! И хотя герцог не настаивает на немедленном ответе, он вообще просил ничего не говорить тебе, пока к нам на празднества не приедет его сынок-сердцеед и не окрутит тебя, но у меня на сей счет имеются другие планы. Я уже все решил. Окончательно! Красавчик приедет на празднества не окручивать тебя, а жениться на тебе. Такова моя королевская воля!

Маргарита глубже вжалась в кресло и захныкала.

— Какой ты жестокий, папочка! — тоном обиженного ребенка произнесла она, как всегда, когда отец пытался навязать ей свою волю; прежде этот прием срабатывал безотказно. — Какой ты бессердечный, безжалостный…

Король злорадно ухмыльнулся.

— Ну нет, доченька, теперь этот номер у тебя не пройдет. Я хотел с тобой по-хорошему, но ты оказалась вздорной, упрямой, эгоистичной девчонкой… Весьма сожалею, дорогая, у меня просто нет иного выхода, кроме как заставить тебя повиноваться. Когда-нибудь ты еще поблагодаришь меня за это.

— Ну, папочка! — взмолилась Маргарита, готовая вот-вот разрыдаться. — Прошу тебя, не надо. Очень тебя прошу…

Но дон Александр был непреклонен.

— Надо, дочка, надо. Так я решил, и так оно будет. Четвертого сентября, накануне праздничного турнира, состоится твое венчание с Филиппом Аквитанским, так что через три месяца мы будем праздновать не только твое восемнадцатилетие, но и твою свадьбу.

— Но па…

— Через три месяца, — продолжал король, не обращая внимания на протесты со стороны Маргариты, — ты уже будешь замужней женщиной. Однако я не намерен выжидать еще три месяца, ничего не предпринимая, я и так уже много ждал и терпел. Посему я решил сейчас же, тут же обручить тебя с Филиппом Аквитанским.

— Ах, папочка! Ну не…

— Прошу тебя, дорогая, перестань хныкать и утри слезы. С минуты на минуту сюда явятся члены Государственного Совета, которым я объявлю о вашей помолвке. И если ты вздумаешь возражать, — тон короля сделался угрожающим, — если ты вознамеришься противиться моей воле и откажешься принять предложение Красавчика, то даю тебе слово, что я…

Его угроза так и осталась недосказанной. В этот самый момент окно позади Маргариты со страшным грохотом разлетелось вдребезги — благо спинка кресла укрыла ее от осколков, — черная с белым оперением стрела, точно молния, пролетела в нескольких дюймах над головой короля и с натужным стоном вонзилась в противоположную стену. Дон Александр громко охнул, схватился за сердце и, как подкошенный, рухнул на пол.

— Отец! — испуганно вскрикнула Маргарита и кинулась к нему.

18. МЫ СНОВА ВСТРЕЧАЕМСЯ С БЛАНКОЙ КАСТИЛЬСКОЙ

Будучи глубоко набожной, Бланка, тем не менее, регулярно пропускала утренние богослужения, так как любила поспать допоздна. Затем она подолгу нежилась в большой лохани с теплой водой, прогоняя остатки сна и всевозможные грешные мысли, непременно являвшиеся ей ночью, а первым ее выходом в свет было посещение обедни. По пути Бланка заглядывала к Маргарите, и ежели та была в хорошем расположении духа (или наоборот — в очень дурном), то в церковь они шли вместе.

Однако в тот день ее обычный распорядок был нарушен. Известие о происшедшем в королевском кабинете инциденте застало Бланку еще лежавшей в постели, но уже не спавшей. Скомкав ритуал утреннего омовения до банального мытья, она наскоро перекусила, оделась и поспешила в покои Маргариты, где ее наваррская кузина как раз предавалась одному из своих самых любимых занятий — устраивала разгон фрейлинам и горничным, вымещая на них всю свою злость и досаду.

С появлением Бланки Маргарита, наконец, угомонилась и велела всем присутствующим, кроме Матильды де Монтини, убираться прочь. Когда дверь за последней из уходящих фрейлин закрылась, Бланка взволнованно спросила:

— Что случилось, кузина?

— Да ничего особенного, — сухо ответила Маргарита. — Какой-то полоумный пробрался на дворцовую площадь, вообразил, что это стрельбище, и принялся палить по окнам из арбалета. Его тут же схватили.

— А что с дядей?

— С ним все в порядке. Он отделался легким испугом.

— Правда? — облегченно вздохнула Бланка. — А то мне говорили, что у него сердце…

Маргарита громко фыркнула.

— Глупости все! Он просто притворялся… Впрочем, сначала, может быть, и не притворялся, у меня самой душа в пятки ушла, когда раздался грохот разбитого стекла, но потом он точно притворялся. «Ах, доченька, близится мой смертный час. Будь умницей, будь послушной, не огорчай больного старика…» Тьфу! А как только я дала ему слово, что к Рождеству обязательно выйду замуж, то он тотчас воспрянул духом: «Милое дитя! Ты возвращаешь меня к жизни…» Нет, это надо же быть таким лицемером! Как глупо я, должно быть, выглядела в глазах присутствующих, когда, обливаясь слезами, умоляла отца не покидать меня, обещала сделать все, что он хочет, только бы он не умирал… — Она гневно топнула ножкой. — Попалась! Как малое дитя попалась! Папуля все-таки исхитрился заставить меня выйти замуж.