Распутин-1917 - Сергей Александрович Васильев Страница 40

В начале января Охранное отделение нервно констатировало, что настроения в столице тревожные. Не спрашивайте — как, но в середине месяца(****) мне удалось почитать доклад, в котором доподлинно сообщалось, что рост дороговизны и неудачи правительственных мероприятий по борьбе с исчезновением продуктов вызвали перед Рождеством резкую волну недовольства. Население на улицах, в трамваях, в театрах, магазинах в недопустимом, резком тоне открыто ругает все правительственные мероприятия. Недовольство принимает массовый характер, но руководство страны бездействует.

— Мой старый друг, саратовский губернатор Сергей Дмитриевич Тверской, в частном письме высказывает те же тревоги, — поделился Непенин, закуривая вслед за Вандамом. — «Что делается? — писал он. — Точно после 1905 года не прошло 11 лет. Те же персонажи, те же слова, с одной стороны, и тот же паралич власти. На местах опять земцы-дворяне ударились в политику. Опять звонкие резолюции о ненавистном правительстве и т. д. Ну, а дальше что? Дальше опять скажет слово мужичок или, вернее, сделает дело мужичок. Настроение прескверное.»(*****). Нервозность общества повышенная, огромное его большинство настроено против правительства, чего никто и не скрывает. Осуждают новый, принятый курс, говорят, что это поворот назад, но, что было возможно раньше, теперь неприемлемо.(******)

— И всё-таки, — продолжил Вандам с таким же, будто из мрамора выточенным лицом. Лишь кончики пальцев, держащие папиросу, слегка дрожали. — При всём драматизме момента пока не прослеживается прямого влияния заговорщиков на рост недовольства и глухой ропот в народе. В январских донесениях охранки отмечалось, что женщины, матери семей, изнуренные бесконечным стоянием в хвостах у лавок, исстрадавшиеся при виде своих полуголодных и больных детей, пожалуй, сейчас гораздо ближе к революции, чем господа Милюковы, Родзянко и, бесспорно, гораздо опаснее, так как представляют собой склад горючего материала, для которого достаточно одной искры, чтобы вспыхнул пожар.

— В том и проявляется всё скотство наших вельможных карбонариев, что им не требуется лично ни на кого влиять, — не согласился с генералом Распутин, — они создают критические обстоятельства, саботируют работу государственных органов, мешают, а не помогают решать проблемы, будируют недовольство, приближают его, предполагая, что смогут управлять поставленной на дыбы народной массой.

— А вы, стало быть, считаете, что у них не получится?

— Нет, конечно! — уверенно ответил Григорий. — “Узок их круг, страшно далеки они от народа.” Но самое страшное, что все эти родзянки-милюковы-гучковы, при всей их кипучей энергии разрушения, абсолютно не самостоятельны, живут в выдуманном “нашими западными партнерами” мире с убеждением, что можно совершить революцию, не выпуская из рук бокал шампанского. Их сметут может и не сразу, но обязательно. Они никогда не были и не будут своими среди тех, кого подталкивают к бунту.

— Григорий Ефимович обожает говорить загадками, — ехидно произнес Непенин, с интересом разглядывая полученный трилистник. — Не хотите ли сказать, что казнокрадство и мздоимство тоже финансируется из-за рубежа?

— Этого добра у нас своего хватает, Адриан Иванович, — Распутин обломал карандаш и не спеша принялся его затачивать, достав перочинный ножик, — а вот мода демонстрировать, выставлять напоказ дурно пахнущее богатство транслируется и активно подогревается из-за границы. Отечественным казнокрадам и мошенникам западники явно и тайно намекают, что надо делать, как выглядеть, чтобы быть “своим” в их кругу. Поэтому, несмотря на резкий рост цен, в петроградских магазинах моды, у ювелиров и меховщиков — бум продаж шёлка, жемчуга, бриллиантов, мехов. То же самое наблюдается в ресторанах. Все злачные заведения забиты интендантами. Две трети счетов выписывается на имена поставщиков в действующую армию. У Фаберже заказов больше, чем в два предвоенных года. Украденное не скрывается. Им гордятся, выставляют напоказ! И сразу попадают в заложники…

— При всём уважении, вы всё-таки не совсем справедливы, — Вандам возражал чисто из вредности, для поддержания генеральского статуса, ибо не мог стерпеть, чтобы простой мужик владел искусством аналитики лучше, чем он. — Не все интенданты — грабители, и земгор делает много полезного. Я своими глазами видел доверху гружёные вагоны с их маркировкой, отправляющиеся на фронт.

— Ящики! — усмехнулся Распутин.

— Не понял, — удивился Вандам.

— Вы видели ящики с маркировкой земгора, — охотно пояснил Григорий. — Эти ловкачи вместо заводов во исполнение военных подрядов построили фабрику по производству тары и договорились с посторонними производителями упаковывать в неё продукцию. Подрядчикам выгодно — тара им поставляется бесплатно. На ящиках крупными буквами — маркировка земгора. Создаётся впечатление, что практически все фронтовые поставки осуществляет спаситель-земгор. А он попросту упаковывает и перепродаёт.

— Ловко, ничего не скажешь! — покачал головой Непенин.

— Итак, мы подошли к главному, — Распутин заточил карандаш и придвинул ближе листок, — западные, сегодня в основном американские банки, финансируют рост недовольства среди населения, сеют панику в средствах массовой информации, покрывают и поощряют коррупцию, стимулируя вывоз награбленного, предоставляя целый набор конфиденциальных банковских услуг, и одновременно подставляют своих протеже под народный гнев, как демонстративных гедонистов-расточителей…

— И всё-таки последнее не могу взять в толк, — покачал головой Непенин.

Распутин стал “закипать” от нежелания собеседников понимать очевидное.

— На первом этапе нарочитый шик и лоск “хозяев жизни” является дополнительным раздражителем для простых людей, помогает сподвигнуть их на бунт, а на втором, если бунт удастся, точечная ликвидация элитариев автоматически делает банкиров собственниками хранимых ценностей… Впрочем, у них есть тысяча и один способ экспроприации экспроприаторов.

— Вы сказали, что переходите к главному…

— Да, конечно! — внутри третьего массивного круга Распутин написал слово “террор”. — С самого начала войны на территории России английская и французская разведки исподволь готовят, вооружают, идеологически обрабатывают группы боевиков, задачей которых является революционная работа “из-за спины бунтующего народа”, вооруженные провокации, физическая ликвидация всех, кто пытается навести порядок и препятствовать сползанию страны в анархию. Группы боевиков строго специализированы. Одни должны, затесавшись в толпу, стрелять в полицейских, другие — в облачении полиции — палить по народу. Есть группы, в обязанности которых входит нарушение линий связи, захват узловых станций, блокирование воинских частей. Самые опасные — группы индивидуального террора. В их задачу входит физическая ликвидация наиболее значимых лиц российского государства.

— Государя? — с ужасом, полушёпотом спросил Непенин.

— Простите, если задену ваши верноподданнические чувства, но император сегодня, к глубокому прискорбию, не является наиболее значимым лицом. Я говорю про офицеров и чиновников, способных прекратить беспорядки и остановить анархию, про инженеров и учёных, организаторов производств, про всех, чьими усилиями государство прирастает, становясь сильным и независимым.

Распутин развернул к собеседникам листок с нарисованным трилистником.

— Не имея возможности объять необъятное, свою задачу вижу в нейтрализации именно третьей, террористической группы. На сегодня она насчитывает