Я Распутин. Книга третья (СИ) - Вязовский Алексей Страница 40

Место оказалось и вправду приятное — зеленый парк с десятком небольших двух-трехэтажных отелей или пансионов выходил на променад вдоль песчаного пляжа, за которым на отмели плескалось море. Сезон давно закончился, Балтика это вам не Средиземное и даже не Черное, до “ледяной ветер катил валы свинцового моря на мрачный берег” не дошло, но курхаус и отели пустовали. Можно себе представить, как поднял свою популярность кайзер среди широких масс отельеров, выкатив им такой роскошный подарок за государственный счет — почти стопроцентное заполнение! Пусть и на неделю всего.

Общие переговоры перемежались заседаниями комиссий или прогулками вдоль моря с целью надышаться целебным морским воздухом, но в целом шли туго. Немцы не особо горели желанием давать кредиты России — наверняка в сейфах их генштаба уже лежат подписанные Мольтке-младшим и завизированные лично Вильгельмом планы войны против Антанты.

Все сдвинулось после демонстрационного полета Танеевой. Анечка не просто пролетела над обеими делегациями, а сделала… полубочку! Глядя на эту фигуру высшего пилотажа — я чуть дубу на дал. Сорвется в штопор и все! Члены делегаций тоже рты пооткрывали. Демонстрационные полеты вошли в моду по всей Европе и уже даже успели приесться. Но чтоб такое!

Разумеется, Вильгельм устроил тут же фуршет в честь русской пилотессы, шампанское полилось рекой, тосты поднимались один за другим. Немцы были впечатлены!

А я все пытался урвать у героине дня минутку, чтобы отругать. Наконец, удалось уединиться возле задней стенки шатра.

— Не терзай сердце, Гриша — отмахнулась от меня Анечка — Мы с Ильюшей все опробовали неоднократно, риска не было

— Ильюшей?!? Кульнев должен был уехать в командировку в Крым!

— Так и уехал. Но сначала мы самолет опробовали в деле! Чудо, а не аэроплан! Говорят “Распутин и сыновья” уже и заказы на него получили?

— Не пытайся переводить тему! Я категорически…

Договорить нам не дали. На фуршете объявились мои старые знакомцы — Макс цу Фюрстенберг с Анной Леопольдовной и меня выдернули обратно в шатер. Сначала я поболтал в углке с Чернышовый, узнал последние новости. Девушка была рада меня видеть, легко делилась всеми дворцовыми сплетнями. Возможно, это был такой ход со стороны немцев — дабы облегчить переговоры. Неформальные каналы сработали, Макс через Чернышеву передавал мне хотелки Вильгельма, а я уже транслировал все Столыпину. Мы вместе вырабатывали нашу позицию, министры кидали ее на бумагу. Переговоры стронулись с места, мы подписали документы по кредитам, причем на льготных условиях, согласовали покупку миноносцев в Черное море. Турки не будут рады этому, но нам светила война на два фронта — так что флот все одно придется укреплять.

Решили также вопрос по взаимным пошлинам, кроме того немцы пообещали выслать революционеров из числа непримиримых эсеров и большевиков, которые отказались от амнистии. А также пообещали надавить на Швейцарию. Леваков я собирался продолжить впихивать в правовое поле — нечего им сидеть по заграницам, исходить желчью и готовить революцию. Еще, неровен час, найдутся добрые дяди, подкинут им деньжат и тогда пиши пропало.

Единственное, о чем не удалось договориться окончательно — Босния. Вроде бы уже согласовали “нейтралитет” России в Балканском кризисе. Но все упиралось в позицию Сербии. Столыпин не вылезал из переговорного пункта, обмениваясь телеграммами с Белградом. Сербы шли на принцип, были готовы объявить мобилизацию.

И тут Вильгельм совершил ошибку — решил надавить на нас, а через нас на сербов и черногорцев. Утром 8 октября Германия известила правительство Австро-Венгрии, что в случае разрастания конфликта они могут полностью рассчитывать на поддержку Германской империи. Нас в известность не ставили, мы узнали об этом из вечерних газет. А уже на следующий день австро-венгерские войска начали сосредотачиваться на сербской границе. Запахло порохом.

Столыпин тут же подбросил бензинчику в костер и решил “развернуть самолет над Атлантикой” — объявил, что российская делегация срочно покидает Германию, но не тут-то было. Ко мне в номер уже через час пришел Макс с Чернышевой, развел руками:

— Дорогой друг, к сожалению вынужден сообщить неприятное известие. Дорога новая, только-только построили, грунт еще не устоялся и произошел провал почти у Ростока, пути повреждены.

— Какая неожиданность! — картинно всплеснул руками я, подошел ближе — Дорогой друг, царь не простит вам “взятие заложников”. Тем более премьер-министра и фактического главу Думы.

Торговались мы долго, Аня умаялась переводить, но так ни к чему и не пришли. Особых рычагов надавить на Сербию у России все равно не было, а немцы с австрийцами уж очень хотели откусить этот кусок.

*****

Похоронные настроения в делегации были страшнее немецкого давления. По сути, все уже согласились с тем, что проиграли и без серьезной встряски и внушения уверенности в победе нам тут ловить нечего. Можно упираться и отказываться, но австрийцы, пользуясь тем, что мы застряли “в гостях” у немцев, просто разыграют все по своим нотам.

— Петр Аркадьевич, положение требует от нас решительных действий — я зашел в номер к премьеру в боевом настроении. Нужны были неординарные ходы.

— Застрелиться, что ли? — трагичным голосом взволнованно вопросил премьер, тоже поддавшийся мрачному пессимизму.

Ну да, народная китайская месть — повесится на воротах обидчика. Но мы-то, черт побери, русские!

— Улететь. В Данию.

Присутствующие вытаращились на меня, как на привидение. А я принялся развивать свой авантюрный план:

— Самолет у нас есть, “Суворов” рассчитан как раз на двоих. Я поведу, вы, Петр Аркадьевич, за пассажира. Отсюда до датских островов — всего пятьдесят верст, чуть больше, чем от Франции до Англии.

— Но… мы можем упасть в море!

— У нас есть пробковые жилеты. Кроме того, остающиеся могут нанять местных рыбаков и отправить их широкой дугой вслед за нами, чтобы гарантированно подобрать в случае аварии.

— А если мы собьемся с пути?

— Дания строго на севере, полетим по компасу. Двигатель новый, помощнее прежнего, за три часа работы я головой ручаюсь, за это время мы даже до Копенгагена долететь сможем, а уж до островов-то всяко доберемся.

— Может, тогда вдоль побережья?

— Вот как раз вдоль побережья три часа и уйдет, а потом все равно через широкий пролив, верст двадцать. Да и кто может поручится, что за эти три часа немцы не придумают чего, чтобы нас посадить? Да хоть миноносец с пулеметами в пролив подгонят… А тут — через пять минут после взлета мы на свободе.

Уговаривал я собравшихся битый час, да так и не уговорил. Одно дело — впереди, на лихом коне (многие в молодости служили, да и вообще геройство на войне уважаемое занятие), а тут — на палочках и тряпочках над холодной Балтикой, уповая на керосинку. Непривычно и страшно. Столыпин заявил что, мол, поздно, и пошел в привезенную с нами походную церковь молится.

Ну а мне что делать? Хоть сам улечу, все какой-никакой канал связи помимо германцев. Собрал вещички, оставил премьеру записку и часа в четыре ночи вышел типа прогуляться от бессонницы. Сопровождал меня бурчащий без остановки Самохвалов. Начальник охраны был категорически против любых авантюр с самолетом.

— Политика — это всегда риск — не соглашался я с Петром Титовичем — У меня будет просьба. Как бы не обернулись наши дела, постарайтесь тайно вывезти Танееву. Я очень беспокоюсь об Анне.

Нагулявшись, я пошел потихоньку в сторону нашего поезда.

Он так и стоял в тупичке впритык за станцией — после открытия ветки и до окончания переговоров больше никакого движения не планировалось, — я без шума разбудил техников и велел не суетясь снова готовить самолет, погруженный обратно после полетов Танеевой. Тащить посреди ночи самолет на поле, с которого взлетала Анна я посчитал слишком стремным, будем действовать по плану.