Кровавый снег декабря - Евгений Васильевич Шалашов Страница 40

асессорши Вангерсгейм, за неплатёж денег в кондитерскую лавку и леность к службе». Ну, думаю, прислали «подарок». А он ничего, служил хорошо. В сражениях отличился. Я сам ему реляцию о присвоении офицерского звания подписывал. Так что можете меня объявить государственным преступником, но Кавказский корпус на Петербург я не пошлю. И сам не поеду.

— Понял вас, господин генерал, — обречённо вздохнул Кюхельбекер. — Только скажите — а не повернёте ли вы свой корпус супротив нас, присоединившись к самозваному императору Михаилу?

— Насчёт «самозваного», тут уж вы, любезнейший, лучше помолчите. Но можете быть уверены — в Москву я свой корпус не поверну. Кстати, так я и государю-императору просил передать.

— Вы вели переговоры с посланцами Михаила?

— Государя, — строго поправил генерал. — А кто вы такой, сударь, чтобы я вам отчёт давал? Впрочем, извольте. Не для вас, а для ясности. Для тех, кто в Петербурге сидит, а вас жизнью рисковать заставляет. Был у меня мой племянник, слышали, наверное, о нём — Давыдов.

— Поэт Денис Васильевич Давыдов?

— Для кого поэт, а для кого — боевой генерал. Он ведь как о событиях на Сенатской услыхал, то сразу же в Москву прискакал. А туда и Михаил Павлович прибыл. Император племяннику моему всю кавалерию поручил. А что — Денис хоть и поэт, но и командир отменный.

— Всегда считал Дениса Васильевича либералом. Думал, что он будет на нашей стороне.

— А он либерал и есть. Только не революционер, как Вы, а… — тут генерал замешкался, подбирая нужное слово, — а фрондёр. Пошумит-пошумит, пару стишков накропает, а прикажет государь — он в седло и за саблю. Вот так вот. Видите, господа, Михаил Павлович мне большее уважение выказал, генерала на переговоры прислал. А тут… коллежского асессора. И то как государственный преступник вы, вероятней всего, будет лишены всех чинов и званий.

— А мне ничего и не нужно.

— Верю, не горячитесь. Но вы подумайте: если уж такие либералы, как Давыдов, не пошли к вам, то с кем вы останетесь?

Кюхельбекер вздохнул. Ему вспомнились строки из собственного романа в стихах:

В косматой бурке, в боевом огне, Летишь и сыплешь на врагов перуны, Поэт-наездник ты, кому и струны Волшебные, и меткий гром войны Равно любезны и равно даны…

Роман был начат ещё в лицее, но не был завершён. И будет ли закончен?

— Ладно, Вильгельм Карлович, расскажу всё как есть, — сжалился Ермолов. — Изложу вам то, что и Денису Васильевичу сказал. Теперь послушайте. Даже если бы я был полностью на чьей-то стороне. Неважно, на стороне императора ли, на стороне ли мятежников. И даже буде сейчас лето, и дороги хорошие, и провианта вдоволь, и чечены полностью замирены, я всё равно бы не двинул корпус с Кавказа.

— Отчего так?

— А оттого, сударь мой, что в самое ближайшее время грядёт война. Или же у вас в Петербурге ничего не знают и ничего не ведают? Я же, почитай, с самой весны прошлого года депеши слал — и государю императору, и министру иностранных дел Нессельроде. Неужели никто ни о чём не знает?

— Нессельроде исчез. Его бумаги ещё никто не разбирал. А бывшая императорская канцелярия сгорела.

— Как так? Кто посмел? — рыкнул генерал недоумённо.

— Народ, — коротко выдохнул Кюхельбекер, не желая вспоминать ужасов 14 декабря.

— Ясно. Восставший народ врывается в казематы Бастилии. Поход пьяных голодранцев в Тюильри, мать вашу так, — не выдержал Ермолов, потрясая кулаком.

— Да и с Николаем Павловичем не всё понятно. Кто его убил — солдаты ли, обыватели-бунтовщики, никто сейчас не знает.

— Эх, вы, карбонарии-угольщики, — презрительно сказал генерал, — выпустили джинна из бутылки. Как же теперь его обратно загонять будете?

Кюхельбекер только развёл руками:

— Не знаю. Но вы сейчас говорили о войне. Как я полагаю, с Персией? Но мы с ними в мире с 1813 года. Гюлистанский трактат размежевал границы между Россией и Ираном. Я же всё-таки вместе с Грибоедовым в Министерстве иностранных дел служил. Помню по докладам, что иранский шах войны с Россией не хотел.

— Тогда-то, может, и не хотел. Может быть, и сейчас не хочет. Но мне доподлинно известно, что наследник шаха и главнокомандующий персидской армией Аббас-Мирза желает войны. Наследник молод. Сейчас он является наместником в южной, иранской части Азербайджана. Но он хотел бы заполучить себе Эривань и Гулистан. Аббас-Мирза уже присылал ко мне беклербека Тавризы Фейтх-Алихана вместе с инженерами — якобы для размежевания пограничных территорий. Беседой своих вельмож со мной наместник остался недоволен. Шах не будет против того, чтобы началась война. Аббаса-Мирзу поддерживает духовенство. Мирза-Мехты, муштенда его наместничества, обещал привести пятнадцать тысяч мулл для войны с неверными, то есть с нами. Покамест аппетиты Ирана распространяются только на Азербайджан. При наместнике обретается ещё беглый грузинский царевич Александр Ираклиевич, который мечтает отменить Георгиевский трактат о присоединении Грузии к России. Говорят, он до сих пор зол на своего отца — Ираклия II, который и заключил сей трактат. У царевича достаточно сторонников в Грузии. А если он получит ещё и армию… Словом, война с Ираном неизбежна. Я ещё летом писал депешу государю императору, просил к весне сего года прислать в подкрепление дивизию пехоты и несколько казачьих полков. Мне обещали. Теперь, как я понимаю, подкрепления не пришлют… Пока ещё не всем известно о событиях на Сенатской площади, но война готовится. А когда узнают? Узнают скоро, уж Англия-то об этом позаботится. Но есть ещё и Оттоманская империя. Пока она и Иран спорят между собой, воюют в приграничье. А