Император из двух времен - Владимир Викторович Бабкин Страница 40

Смеюсь:

– Любовь моя, всегда удивлялся, откуда у тебя такая коммерческая жилка?

Лицо жены изменилось. И отнюдь не в добрую сторону. Губы дрогнули, а глаза её потемнели.

– Как сказал император Веспасиан, «Деньги не пахнут»! Плох тот правитель, который не знает, где взять деньги. К тому же не забывай про мою наследственность, ведь тот же мой августейший дед Никола еще тот деляга!!! Да и с кем поведешься – от того и наберешься! Уж ты сам у нас коммерсант первостатейный. Как тебя только в цари приняли?!

Маша резким движением убрала от меня сковородку и пошла ее мыть. Женщины. Никогда не угадаешь. Одна и та же фраза может вызвать смех или обиду в любое произвольное время. Но делать нечего, факт налицо, и надо заглаживать вину.

Подхожу к жене сзади и обнимаю за талию, зарываясь лицом в её волосы.

Резкая раздраженная отповедь:

– Миша, я мою посуду!!!

Шепчу на ухо:

– Давай я сам помою.

Молчание в ответ, и лишь движение тряпкой по сковороде в струе воды. Раз за разом. Журчит вода. Маша механически водит рукой по давно чистой сковородке и молчит. Ей явно плохо. Как тогда в поезде в Марфино. Сейчас расплачется. Но что я такого сказал-то?

– Солнышко, не обижайся. Я же восхитился твоими талантами, а ты что-то не так поняла. Прости, я не хотел тебя обидеть. Правда.

Маша отставила сковородку, закрыла кран и взяла полотенце. Да так и застыла с ним в руках. После паузы она заговорила, не оборачиваясь, с явными слезами в голосе:

– Миша, это прозвучало довольно двусмысленно. Словно я не императрица, не принцесса Савойская, а какая-то торгашка. И ты отлично знаешь, как я комплексую от того, что, с одной стороны, я представительница тысячелетнего дома, а с другой – во всех приличных августейших домах Европы тычут пальцами в моего деда Николу, считая его посмешищем, а вовсе не равным им королем. Как тыкали в Риме в мою мать, называя её дикаркой, а за спиной моего отца говорили, что он женился практически на простолюдинке только из-за того, что ни одна приличная принцесса не соглашалась на брак с ним из-за его маленького роста и конфликта с католической церковью. Миша, мне это очень больно слышать, а еще больше обидно, когда ты сам мне на это намекаешь…

Она всхлипнула. Спешу зашептать на ушко:

– Господи, солнышко моё, я ничего такого не имел в виду. Я сам такой же, ты же знаешь. А все насмешники сейчас безумно завидуют тебе. Ты – императрица Единства, одна из самых могущественных женщин планеты. Твой отец – император Рима, мать – императрица, сестра царица Болгарии. Так это они не знают еще, что ты жена попаданца и что ты посвящена в будущее. У тебя в руках судьба всего мира…

Новый всхлип. Ужасная ненависть в голосе. Она дрожала в моих объятиях. Её просто колотило.

– Они всё время смеялись надо мной. Над всей моей семьей. Я им эти смешки и травлю не прощу никогда. Никогда. И никому. Я все эти годы мечтала поквитаться за всё. С каждым, кто улыбался мне в лицо и издевательски переговаривался, тыча в меня пальцем, стоило мне пройти мимо. Они заплатят мне за всё, вот увидишь. Заплатят! Каждый!! И они знают это!!

Киваю, зарываясь носом в её волосы.

– Заплатят. Обязательно. Я тебе обещаю.

Но Маше явно нужно было выговориться. Она повернулась и заговорила, всхлипывая:

– Тысячелетний Савойский дом… Но мы на троне Италии всего считанные десятилетия. Как и самой объединенной Италии всего-то полвека от роду… Объединителем Италии мог стать любой из Великих домов. Но они утонули в интригах и самолюбовании… Им не нужна была Италия, это были лишь пустые разговоры на публику… Мой прадед героически объединил страну, даже ценой отказа от родной Савойи… Многим Старым семьям не понравилось, что прадед стал королем. Они считали себя даже не ровней ему, а наоборот – его не считали ровней себе… Бурбоны и Орлеанский дом всячески интриговали против новой королевской династии Италии… Плюс конфликт с Ватиканом усугублял проблему… В том числе и проблему с выбором достойной католической невесты для наследника престола… Королевские дома Европы лишь насмешливо кривились при упоминании имени моего деда Умберто I, как кривились потом от предложений выдать замуж их принцессу за моего отца… Святой престол только разжигал эти настроения, не признавая ни Италию, ни её монархов… Разве от хорошей жизни мой отец взял в жены православную принцессу из Черногории, статус которой был более чем сомнителен? И которая на две головы выше его? Ему пришлось пойти на этот скандал, став посмешищем, а мне пришлось всё это испытать потом на себе…

Она замолчала. По её щекам текли слёзы.

Целую её мокрые щеки и шепчу:

– Я тебя никому не дам в обиду, солнышко моё. Не волнуйся. Они заплатят. Сполна. Верь мне.

Маша выдохнула, потихоньку успокаиваясь. Голова у меня на плече. Волосы любимой щекочут шею. Лишь редкие судорожные всхлипывания указывали на минувшую бурю. Идут минуты. Жена недвижимо замерла в моих объятиях. И тут она вдруг безо всякого перехода пожаловалась:

– Миша, я ведь и вправду очень волнуюсь. Я никак не могу забеременеть. Может, оттого вся и нервная такая. Прости, если зря на тебя завелась. Я уже в порядке. Отпусти.

Ага. Щас. Разбежался.

– Это ты меня прости, любовь моя. Мы обязательно сейчас поработаем над волнующим тебя вопросом…

Моя рука расстегивает верхнюю пуговицу её «басилевсов». Я хорошо знаю свою жену и знаю универсальное средство от всех столь нередких её нервов и рыданий. За три года было всякое. Надо лишь пережить бурю. Просто пережить. И уцелеть при этом.

Но буря не страшна. Страшнее, когда Маша молчит и замыкается в себе на несколько дней. Вот это действительно страшно. А эту бурю мы переживем.

Шепчу:

– Люблю тебя…

Возмущенная попытка вырваться:

– Отпусти! Миша, ну, что ты делаешь?! Нашел место! У раковины!

Не тут-то было! Крепко обнимаю. Горячий шепот на ухо любимой женщины:

– Я лишь проверяю работу «молнии» на твоих джинсах. Ты сама мне только что показывала. Я хочу убедиться, что всё нормально работает. Модель же новая…

Капризное:

– Ты помнишь, что мне не нравится слово «джинсы»?!

– Поправимо. Мы от них просто избавимся, вот и всё.

Горячий страстный поцелуй.

Подхватываю её на руки и несу в спальню, под легкий визг и демонстративные брыкания. Но ровно такие, чтобы я её ненароком не уронил