Андрей Саргаев - Е.И.В. штрафные баталлионы. Часть 1. Страница 41

И Борчугов сдался. Он не надеялся получить с хитрого гвардейца даже поломанной шпаги и спорил исключительно на всякий случай. А вот поди же…

– Согласен!

Скрипнула дверь, почему-то в крестьянских избах они всегда скрипучие, и явившийся гусар доложил:

– Ещё семнадцать рыл привели, Ваше Превосходительство.

– Неужели подполковник Бердяга сам не решит этот вопрос? – скривился Иван Андреевич. – Господи, ну как же надоели!

Есть отчего быть недовольну – толком не спавши, а тут ещё крестьяне то и дело приводят пойманных англичан. Откуда столько набралось? И каждый непременно хочет получить причитающуюся награду из генеральских рук. Офицер – полтина, унтер – гривенник, простой солдат – алтын. Оружие оплачивалось отдельно, но тоже недорого. Мизерность сумм местные жители компенсировали тем, что пленных волокли в одном исподнем, а самые жадные – без оного.

– Ладно, сейчас иду.

Во дворе генеральскому взору предстала удивительная картина – Иван Дмитриевич колотился лбом в стену сарая и что-то неразборчива причитал. Неужели опять пьян? Такого за подполковником давно не наблюдалось, как раз с государева указа о разжаловании из полковников.

– Что с вами?

– Лучше не спрашивайте, Иван Андреевич!

– И всё же я требую объяснений!

Бердяга на мгновение отвлёкся, истерически заржал, вытер текущие по лицу слёзы, и вернулся к прежнему занятию. Правда, в промежутках между ударами постарался пояснить:

– Они! Жулики! Прохиндеи! Прохвосты! Ой, помру со смеху!

– Помереть мы все успеем, – философски заметил вышедший вслед за генералом Бенкендорф. – А вот повеселиться можем и опоздать.

Но Борчугову объяснения уже не требовались, он с интересом рассматривал стоящих посреди двора пленников. Высокий, заросший бородой до самых глаз мужик с помощью дубины попытался придать своим подопечным какое-то подобие строя, но, увидев тщетность усилий, махнул рукой.

– Извольте, значитца, принять, Ваше Превосходительство! Первостатейный товар, ахвицеры все до единого!

– Вот как? И давно ли поймал?

– Нонеча утром. Как огурчики с грядки – свеженькие!

– Да? – Иван Андреевич выдернул из жиденькой толпы худосочного мужичонку и обратился к Бенкендорфу. – Как вы думаете, господин полковник, такое в английской армии часто встречается?

– Веянья моды порой бывают столь причудливы…

– Помилуйте, Александр Христофорович, какая мода может заставить англичанина отрастить пейсы?

– А вдруг это маскирующийся шпион?

– Кто шпион? Я шпион? – неожиданно заговорил пленный. – Вы таки можете спросить любого, и этот любой за несколько копеек подтвердит – Исаак никогда не был шпионом! Если хотите знать, я с детства терпеть не могу англичан! Или Ваше Превосходительство желает, чтобы я их любил? Исаак всегда готов сделать приятное хорошему человеку. Пуркуа бы не па, как говорил дядя Соломон, и, надо признаться, что он таки прав.

– Молчать! – Борчугов решительно пресёк словесный… хм… поток. – Каким образом ты здесь оказался?

Но тут вмешался бородатый крестьянин, до этого молча бледнеющий лицом. Он упал на колени и попытался обнять генеральские сапоги:

– Не велите казнить, Ваше Сиятельная Светлость! Бес попутал! – кривой волосатый палец указал на скромно стоящего Исаака. – Вот этот бес!

Обвиняемый возмутился:

– Ай, не смеши меня, Фёдор. Как тебе не стыдно обвинять человека, за малую толику согласившегося помочь твоим голодным детям? Будущим детям, но тем не менее…

– Половинную долю ты называешь малой?

– Жадность – грех!

– Уж не ты ли меня грехам учить будешь?

Бабах! Это Бенкендорф выстрелил из пистолета поверх голов.

– А ну обоим заткнуться и говорить по очереди!

Результатом вмешательства полковника стала некоторая ясность происходящего. Да что там ясность, целый заговор открылся! Оказалось, что присутствующий здесь некий Исаак вместе с крестьянином Фёдором Косым решили поставить ловлю разбежавшихся из деревни Воронино английских солдат на широкую ногу. Чуть ли не на промышленную основу, так сказать. Но супостаты быстро закончились – немногим удалось избегнуть гусарских сабель, и дело захирело едва начавшись. Но если остался спрос, то пытливый ум всегда изобретёт способ и найдёт достойное предложение!

Нашли… Из семидесяти двух приведённых предприимчивой парочкой пленников половина оказалась не понимающими русского языка чухонцами, остальные – немцы и французы. Среди последних шесть парикмахеров, четыре гувернёра из ближайших поместий, учитель танцев, управляющий имением князя Шаховского, а также булочник, собиравшийся посетить родственников в Митаве, но перехваченный на почтовой станции.

– Они ещё персидского купца предлагали, – подполковник Бердяга наконец-то справился с весёлой истерикой. – А у того бородища до пупа, и в красный цвет покрашена!

– Повешу мерзавцев! – рассвирепел генерал-майор, живо представивший, какое впечатление в столице произведёт рассказ о подобной конфузии. Если за невинную шутку в Калуге государь разжаловал из шефов полка в командиры, то в этом случае вообще в шуты определит. – Верёвки несите!

– Подождите, Иван Андреевич! – Бенкендорф повысил голос, привлекая внимание разгневанного генерала. – Вдруг мы неправильно поняли намеренья этих милейших людей?

– Что здесь непонятного?

– Но как же? – Александр Христофорович показал на затаивших дыхание злоумышленников. – Посмотрите на их честные лица!

– Рожи…

– Пусть рожи. Но там легко читается искреннее желание послужить государю и Отечеству в штрафных батальонах. Более того, я уверен, что и деньги им были нужны исключительно для приобретения ружей и амуниции. Подумайте, Иван Андреевич, откуда штафиркам знать о казённом обмундировании и вооружении?

– Вы считаете…

– Несомненно.

– А они…

Бенкендорф заглянул будущим штрафникам в глаза и ответил:

– Они онемели от восторга и от быстрого исполнения заветной мечты. Разве что… разве что просят подарить им по небольшому куску верёвки. На память, так сказать… Не так ли, господа штрафбаталионцы?

Фёдор с Исааком одновременно кивнули – большей синхронности и перед зеркалом не добиться.

Генерал справедливо решил, что раз уж гвардейский полковник занялся судьбой прохиндеев, то его может заинтересовать и другой вопрос:

– Александр Христофорович, я тут краем уха слышал о… хм… как бы выразиться… о довольно своеобразном отношении императора к пленным.

– Есть такое, а что?

– Не могли бы вы оказать любезность и… э-э-э…

– Забрать англичан?

– Да!

– А сами? Государь ясно дал понять – любой иностранец, вступивший на русскую землю с оружием в руках, должен быть уничтожен. Исключение составляют только сдавшиеся добровольно!

– Позвольте, Александр Христофорович, но эти тоже сдались сами.

– После того, как весь полк был уничтожен?

– Ну и что? Не вижу разницы.

Бенкендорф прищурился и медленно процедил сквозь зубы:

– А вы спросите у государя Павла Петровича, потерявшего двух сыновей в этой, заметьте, необъявленной войне… Да, спросите – есть ли разница? Или, если желаете, ответ можно найти ближе.

– Где?

– Хотя бы у него! – полковник указал на пробегавшего по двору Миньку Нечихаева. – Его отца так и не нашли?

– Нашли… – буркнул Борчугов и отвернулся. – Только ему не сказали… изрублен страшно.

– А вы говорите.

– Да, говорю! – произнёс генерал с вызовом в голосе. – То, что у мальчика погибли родители, ровным счётом ничего не меняет. Императорским распоряжением мой полк обязан принять на воспитание пятьдесят сирот, но это не значит, что я должен вырастить из них палачей!

– Под последними, надо полагать, вы подразумеваете мою дивизию. Господин генерал-майор? Хотите остаться с чистыми руками и незапятнанной репутацией? Не получится!

– Я бы попросил, господин полковник…

Бенкендорф уже не слушал. Отвернулся, бросив через плечо:

– Павел Петрович прав – высокоморальные чистоплюи погубят страну с не меньшим успехом, чем политические проститутки.

Вечер следующего дня.

Минька первый раз в жизни видел, чтобы совершенно пьяный человек не лез драться, не ругался, и не пытался пуститься в пляс. Даже песен, и тех нет. Генерал-майор Борчугов, который конечно же Его Превосходительство, а не Происходительство, даже после второго штофа остался добрым и мягким. Лишь иногда, когда крики ворон, собравшихся попировать у виселиц, становились излишне громкими, по его лицу пробегала едва заметная судорога. И улыбка превращалась в горькую усмешку.

– Привыкай, Миша…

– К чему привыкать-то, Иван Андреевич? – воспитанник получил разрешение в неофициальной обстановке обходиться без чинов, чем с охотой пользовался.

– Мир меняется, и по обыкновенной своей привычке, в худшую сторону, – Борчугов потянулся к штофу. – А привыкать нужно к тому, что завтра он станет ещё хуже.