Цви Прейгерзон - Неоконченная повесть Страница 41

Одна проблема: строить-то нужно на чистой площадке, а она у нас вся заросла старорежимными, прочно укоренившимися сорняками. Следовательно, придется для начала заняться прополкой, навести порядок на еврейской грядке. Раньше события военного времени не позволяли уделить этому делу необходимого внимания. Гражданская война отнимала все силы – надо было сломать хребет контрреволюции. Сам Аба Коган, к слову сказать, в этой войне так и не поучаствовал, не получилось, с кем не бывает.

– Но сейчас, – говорил он на закрытых собраниях и открытых митингах. – Сейчас, когда мы наголову разбили внутренних и внешних врагов, пришло время осуществить и другую нашу историческую миссию: установить новый порядок, перейти к воспитанию детей в духе научного социализма!

Вот как зажигательно выступал в нашем местечке товарищ Аба Коган, бывший бундовец, а ныне – ревностный евсек. По плану не позднее сентября в городке предполагалось открыть новую школу с обучением на идише. Это должно было стать настоящей победой евсекций. Пусть лопнут от злобы местные сионисты во главе с вредоносным Песахом Кацем! Жаль, кстати, что этого вредителя выпустили из-под ареста – пусть бы лучше сгнил в тюряге, никто в евкоме этим бы не опечалился. Зато школа на идише откроется! В этом деле Когану активно помогает его давний друг и испытанный сподвижник Ицхак Левинсон, заранее назначенный директором и главным организатором будущей школы. Одна беда – вышеупомянутые сорняки: в городке действуют аж пять религиозных хедеров! Шутка ли – пять центров мракобесия, где меламеды, как ядовитые змеи, отравляют мозги наивных ребятишек, обучают их ивриту, а другими словами – ненависти к советскому строю!

Так в плане Абы Когана появился еще один пункт: публичный суд над рассадниками косности и невежества! В принципе, уже существовало решение советской власти о закрытии религиозных школ, так что можно было бы ликвидировать хедеры одним росчерком пера. Но в условиях прискорбной укорененности этой напасти важна не только принципиальная революционная правота, но и умная политика. Да и негласные рекомендации центральных евсекций и евкомов советуют использовать широкие пропагандистские кампании. Желательно действовать осторожно, чтобы, по возможности, избежать всеобщего недовольства.

Для начала Аба назначил специальную комиссию для официальной проверки хедеров. Состав ее тщательно продуман: там, где выводы известны заранее, важно, чтобы не возникло никаких помех – ни от буржуя, ни от сиониста, ни от верующего фанатика. А еще ведь требовалось найти троих судей и прокурора! В инструкциях из центра специально подчеркивалось, что к подобного рода судам следует очень тщательно готовиться, ибо враги в штреймелах и ермолках[110] не будут сидеть сложа руки, а уж мировая буржуазия тем более расстарается вставить палки в колеса революционного прогресса.

Показательный суд над хедером, отмечалось в инструкции, это, по сути, борьба против еврейского религиозного засилья. Поэтому ответственные за столь важное дело должны, с одной стороны, быть до зубов вооружены учением марксизма и исторического материализма, а с другой – хорошо знать местечковые традиции и особенности. Назначенная Коганом комиссия максимально возможным образом соответствовала руководящим установкам.

С ее председателем, Ицхаком Левинсоном, мы уже знакомы. Остается добавить к его портрету небольшую деталь – Левинсон был абсолютно бесстрашным борцом. Если он кого и боялся, то только собственной жены Беллы – дамы бальзаковского возраста, не скрывавшей своего мнения о муже: большего шлимазла[111], чем Ицхак, по мнению Беллы, свет не видывал. Рядовыми членами комиссии назначили врача Якубовича и преподавателя Визшанского.

Якубович страдал одышкой, щеки его рыхлого лица постоянно подрагивали, как у бульдога, застывая лишь тогда, когда доктору приходилось проверять пульс очередного больного. Но, Бог с ними, со щеками – при чем тут щеки? – в комиссии Якубовичу отвели роль эксперта по санитарно-гигиеническим вопросам.

Другой проверяющий, Моисей Ефимович Визшанский, преподавал географию в обычной школе. К нему прилепилось прозвище «выкрест» из-за русской жены Агриппины. Визшанский считался хорошим учителем, к тому же был человеком нерелигиозным, и имел славное бундовское прошлое. Это делало его вполне подходящим для проверки учебно-воспитательной работы.

Но – комиссия комиссией – она, в конечном счете, несла ответственность лишь за начало. Главное же действие должен был обеспечить высокий суд. Его председателем Аба Коган назначил самого себя. Двое других судей, мужчина и женщина, полностью разделяли взгляды своего вождя, так что за приговор Аба не опасался: решение о ликвидации хедеров выглядело предрешенным.

Зато кандидатуре прокурора следовало уделить особое внимание: помимо таланта произносить обличительные речи, он должен был хорошо разбираться в запутанной теории и практике традиционного иудаизма, иметь хорошо подвешенный язык и быть при этом воинствующим атеистом. После долгих размышлений на эту важную роль утвердили члена партии Исера Рабиновича. Ныне дипломированный адвокат, он в юности посещал и хедер, и йешиву, был умен и находчив. Рабинович вовремя понял, куда дует ветер, и тут же заделался антиклерикалом, полностью отойдя от религии.

Говорили, что он нечист на руку и проворачивает какие-то темные делишки совместно со своим старинным другом – учителем Шнеерсоном. В жизни Исера было два страстных увлечения – карты и женщины. До революции он регулярно менял молоденьких служанок, поэтому к нему не без основания прилепилась весьма дурная слава. Приход к власти большевиков – защитников всех угнетенных, в том числе и служанок – сильно ограничил возможности привычных забав Рабиновича.

На момент суда Исер еще числился в большевиках. Забегая вперед, скажем, что через несколько месяцев его исключат из партии в результате «чистки». Но это будет позже, а пока что, после нескольких бесед с Абой Коганом, он признан самой подходящей кандидатурой на ключевую роль прокурора. Когану Рабинович сразу понравился: ему нужен был именно такой человек с гибкой совестью и хорошо подвешенным языком. Уж если кто и одержит победу в словесной дуэли с умником-раввином, так это Исер Рабинович.

Теперь оставалась лишь одна неувязка, которая беспокоила Когана – защитник! Как быть с этим? Инструкции ясно требовали, чтобы уважалось право обвиняемых самим выбрать себе адвоката. И Аба вынужден был подчиниться этому требованию. И вот результат: враги выдвинули защитником не кого-нибудь, а самого Песаха Каца – отъявленного мракобеса и националиста! И зачем только его выпустили из тюрьмы?!

Итак, суд проходил в клубе имени Розы Люксембург. И продолжался он, ни много ни мало, целых три дня. Массы людей, большинство которых являлись постоянными посетителями синагоги, яростно осаждали входную дверь. Судебному секретарю Яше Ашкенази приходилось вертеться, как белке в колесе. С билетами творилось форменное сумасшествие.

– Ну и работа! – чертыхался Яша, обалдев от криков, упреков и претензий. – Товарищи евреи, – чуть не плача, упрашивал он осаждающих. – Стены клуба не резиновые, в зале всего четыреста сидячих мест! Че-ты-рес-та!

– Ничего, мы постоим! – кричали в ответ.

Но даже если стоять – сколько еще можно втиснуть народу? Ну, сто… А если поднажать? Ну, если поднажать, то даже и двести… Но желающих все равно намного больше! Тем более что Аба Коган жестко приказал: на синагогу выдать не более сорока билетов, и точка! Хватит этим бездельникам и десяти процентов! Лучше впустить тех, кто твердо стоит на позициях марксизма! Ага, легко сказать… поди сдержи такую массу – напирают и напирают. Да еще и права качают, требуют позвать самого Абу – он им, видите ли, обещал! А как проверишь? Вот и носится запарившийся бундовец Яша Ашкенази – Фигаро здесь, Фигаро там.

Но вот процесс начался. На сцене установлен длинный стол, покрытый красным сукном. За столом разместились трое судей. Справа от них – комиссия по проверке и прокурор, слева – секретарь и защитник. Их глубины сцены строго смотрит с портрета бородатый Маркс, по бокам у него два портрета – Ленина и еще одного бородача, чье имя нынче не принято упоминать в приличном обществе. После оглашения обвинительного заключения – стоит ли напомнить, что суд идет на языке идиш?.. – на трибуну поднимается Ицхак Левинсон, глава комиссии по проверке.

– Товарищи! – начинает он. – Мы посетили все пять хедеров и, признаться, вынесли из этих визитов крайне тяжелое впечатление.

Поначалу мягкий и даже немного грустный, голос председателя комиссии приобретает металлический оттенок. По сути, это выступление больше похоже на речь обличителя, чем на отчет о проверке. В сильных выражениях Левинсон громит бедные хедеры – еще немножко и от них камня на камне не останется. Об ужасающей антисанитарии, говорит он, вам еще расскажет доктор Якубович. Он же, Ицхак Левинсон, будет выступать не как врач, а как рядовой гражданин рабоче-крестьянской страны, строящей новую жизнь во всех своих уголках.