Юрий Корчевский - «Качай маятник»! Особист из будущего (сборник) Страница 41

– Тогда иди впереди. Да косу брось.

Предосторожность не излишняя – в умелых руках коса

не хуже сабли.

Мужик, недовольно бурча, бросил косу и зашагал вперед. Я приотстал слегка – отпустил его шагов на семь-восемь. Теперь у него броситься на меня неожиданно не получится. Винтовка ведь не автомат, быстро не развернешься, очередь веером не дашь.

Мужик вначале шагал молча, потом канючить стал:

– И чего я тебе плохого сделал? Отпусти меня христа ради. Косить мне надо. Война войной, а скотину зимой кормить чем-то надо.

– Шагай да помалкивай. Ежели ты ни в чем не виноват, где надо разберутся да отпустят.

До штаба моего полка идти оставалось уже недалеко: надо было через ручей перепрыгнуть, потом – по лугу и на холм.

Прыгнул мужик через ручей, да упал на берегу – за колено схватился, стонет. Ногу подвернул, что ли?

Я тоже перепрыгнул – того ручейка метр с небольшим. И только приземлился, как мужик распрямился пружиной и на меня кинулся, а в руке – нож. «Зря не обыскал», – лихорадочно мелькнула запоздалая мысль. Руки с винтовкой инстинктивно вперед выбросил, отбил выпад, довернул ствол и нажал на спуск. Отдачей приклад ударил в живот – стрелял-то с вытянутых рук.

Нож отлетел в сторону, мужик упал и со стоном схватился за живот. Вот сволочь, ведь чуть меня не убил! Я тоже хорош – купился на его обманку. Впредь наука будет.

А из оврага, по соседству, уже караул спешил – сержант с бойцом.

– Что за стрельба?

– Подозрительного задержал, а он на меня с ножом кинулся.

Сержант удивленно поглядел на мужика. Тот был еще жив, но из-под рук его, прижатых к животу, струилась кровь. По всему было видно, что он долго не протянет.

– Ну-ка, обыщи его! – приказал сержант бойцу.

Тот послушно обшарил раненого:

– Ничего нет.

Я отметил про себя, что боец обыскал поверхностно. Видимо, опыта мало.

– Вот что, сержант. Давай отнесем раненого к особистам, пусть сами с ним разбираются.

Сержант облегченно вздохнул.

Мы взяли раненого за руки-ноги, донесли до штаба. Сержант привел особиста, и тот коротко расспросил меня, что случилось. Пояснил я ему, почему заподозрил мужичка, да как он, уже задержанный, напал потом на меня с ножом.

Особист не удивился. Сноровисто, не церемонясь, он раздел и разул раненого. Тщательно осмотрел пиджак, даже туфлями не побрезговал. И нашел-таки, нащупал он что-то в подкладке пиджака – старого, замусоленного! Вспорол ножом подкладу, вытащил сложенную бумагу, развернул.

– Да, сержант! Занятный мужичок!

Посмотрел на раненого, лежащего без сознания.

– Допросить бы его, да, похоже, отойдет вскоре.

Мужик как будто услышал сказанное в его адрес – захрипел, обмяк и испустил дух.

– Сержант, иди пиши объяснительную и – свободен.

Через час я уже шагал к своему взводу. В первый раз я увидел диверсанта или предателя. Как-то не таким я представлял себе врага в нашем тылу. По мне, так лазутчик или диверсант должен был быть обязательно молодым и тренированным. А тут – внешне тщедушный мужичок за обстановкой у передовой наблюдает. Да опасный – чуть меня не порешил. И ведь мелочь мужика подвела!

Утром – затемно еще – я оделся в масккостюм, срезал финкой веточки с дерева и, воткнув в сетку, направился на передовую. Прошел траншею, выбрался на нейтральную полосу. Там, метрах в пятидесяти от наших окопов, воронка была от авиабомбы, и довольно больших размеров. В ней я и решил обосноваться на сегодняшний день. Чем удобно в воронке? Надоело наблюдать за вражеским передним краем или тело затекло от неподвижной позы – сполз к центру и разминайся. Никто тебя не видит, а убить может лишь прямое попадание мины. Так ведь известное дело – снаряды дважды в одно и то же место не попадают.

Рассвело. Я выбрался на скат воронки, уложил винтовку на мягкий грунт, выброшенный взрывом, и стал осматривать

позиции. За те несколько дней, что я был на этом участке, я изучил все особенности передовой.

Неожиданно для меня сзади – в нашем тылу – раздалась пушечная пальба. Первой мыслью было: «Немцы прорвались». А когда на немецких позициях стали густо рваться снаряды, я понял, что это наши артподготовку ведут. В самом деле, на позициях врагов бушевал огненный ад: вверх летела земля, рушились укрепления, на месте дзотов зияли воронки. Затем сзади взревели моторы, и через позиции нашей пехоты пошли в атаку наши танки, обдавая меня едкими выхлопами.

Несколько минут на немецких позициях не было движения – они явно не ожидали артналета и последующей атаки. Как же – пятились мы все время, едва удерживаясь на позициях. Немцы же все время наступали и не сомневались, что так будет и дальше. Откуда у русских могли взяться силы и техника?

Враг очухался, когда наши танки с десантом были уже на середине нейтралки. Захлопали противотанковые ружья, застрочили пулеметы.

Я шарил оптикой по немецкой передовой. После огневого шквала она изменила очертания. Вот позиция противотанкового ружья. Немцы использовали их только на начальном этапе войны, где-то до января 1942 года. Были это в основном чехословацкие ружья – слабенькие, способные пробить только тонкую броню устаревших и легких танков. Затем с 1942 по 1944 год для борьбы с танками использовали только противотанковые пушки. А с конца 1944 года у немцев появилась новинка – фаустпатроны, своего рода одноразовые гранатометы. В городских боях очень эффективное оружие, особенно в умелых руках. Наши войска таких средств не имели. Танкисты фаустников опасались, а пехота наша расстреливала их на месте, наряду с эсэсовцами. Впрочем, зная это, они в плен почти не попадали, дрались до последнего.

Навел я прицел на первого номера расчета, и только он голову немного приподнял, всадил ему пулю. В прицел было видно, как второй номер оттащил убитого в сторону и лег за ружье сам. Я и его отправил вслед за первым номером.

Меж тем немцы ухитрились поджечь несколько наших танков, и теперь они чадили на поле боя, мешая прицельной стрельбе.

Временами из-за дыма было плохо видно, что происходит на вражеских позициях. Оттуда доносилась интенсивная винтовочная и автоматная стрельба. Когда она ослабла, появи-

лись наши раненые. Кто-то брел сам, кого-то вели: понятное дело – войны без убитых и раненых не бывает.

Через какое-то время стрельба стихла. Мне было интересно – одолели наши врага, продвинулись в глубь оккупированной территории или атака захлебнулась?

Появились «юнкерсы». Они встали в круг и поодиночке вываливались из него, пикируя и сбрасывая бомбы.

Я сполз в центр воронки. Мне оставалось только пассивно, в бессильной злобе наблюдать за бомбежкой. Нет, так не пойдет!

Я поднял винтовку. В оптику был виден вращающийся диск пропеллера и кабина пилота за ним. Так, где у него уязвимые места? По стеклу стрелять не было смысла – оно бронированное, и от винтовочной пули даже трещины не появится. Зато под капотом мотора проглядывался воздухозаборник. Похоже, там находился радиатор.

Я выставил оптику на триста метров, прицелился и дважды выстрелил, пока самолет был в пике. Сбить я его не сбил, но когда «Юнкерс» вышел из пике и стал набирать высоту, за ним потянулся след. «Юнкерс» в круг не встал, а со снижением ушел на запад. Пусть всего лишь повредил, но душе радостнее – не весь бомбозапас самолет сбросил.

Ничего, фрицы, будет и на нашей улице праздник! Это я точно знал. Россия – не Европа, триумфального марша победителя, как в Париже, вам точно не светит.

Трудно, конечно, сейчас приходится перестраивающейся на ходу военной промышленности. Танков, самолетов, пушек не хватает, к тому же – солдаты не обучены, у командиров опыта нет. И – растерянность, неразбериха. Ничего, все это пройдет, и в 1945 году армия наша будет самой мощной, закаленной в боях и с неплохим вооружением, которого будет в достатке. Но это знал я, а в душах командиров и бойцов царила сумятица, страх даже – удастся ли Родину защитить, Москву не сдать? У всех такие черные мысли были, только вида не подавали да не делились своими сомнениями ни с кем. Напишут донос, проявив «бдительность», в органы, а те запросто пришьют «малодушие и неверие в силу РККА».

Бомбардировщики улетели, осела поднятая взрывами пыль.

Я выбрался на край воронки и через прицел осмотрел немецкие позиции. Там были видны вражеские пехотинцы. Стало быть, так мощно начатая атака свежего полка все-таки захлебнулась. Жаль!

Я прицелился в голову неосторожно высунувшегося немецкого солдата, выстрелил. Повел винтовкой вправо. В это время рядом со мной упал на землю воин.

– Эй, осторожнее, прицел собьешь.

– Как разговариваешь с сержантом госбезопасности?

– Может, мне еще по стойке «смирно» встать? Так я сам сержант. Не мешай.