Завещание фараона - Ольга Митюгина Страница 41

— Прости, государь! — Ипатий живо склонил голову в подчеркнутом раскаянии. — Я сказал не подумав. Но тогда что же ты хотел приказать мне, спрашивая об этой девице?

Атрид усмехнулся уголками губ.

— Да по большому счету ничего… Просто мне стало любопытно, кто она такая. Знаешь, чтобы не поклониться царю, тем более на глазах сотен людей — на это нужна храбрость. И если бы поступок не был глупым, я бы восхитился ею, Ипатий! Итак, узнай, кто она, где и с кем живет, афинянка или чужеземка… Ступай. Вечером жду тебя с докладом.

Ипатий поклонился в седле, развернул коня и галопом помчался на агору.

Огромную залу, отделанную золотистым и белым мрамором, заливал свет множества изящных высоких светильников, пылающих у стен. Хмельные гости за длинными столами не переставали состязаться между собой в возглашении здравиц и поглощении неиссякаемых роскошных яств. Пиршество, начавшееся в царском дворце сразу после жертвоприношения в Парфеноне, продлилось дотемна, и к этому моменту царь успел основательно устать от застольных криков, песен аэда, грохота посуды и захмелевших гостей. Он собирался уже подняться к себе, оставив военачальников и советников веселиться одних в свое удовольствие, когда, незаметной тенью проскользнув вдоль стен, к нему подошел совершенно трезвый Ипатий.

— Царь, я узнал, — склонившись к уху Агамемнона, шепнул он.

Успевший почти забыть о забавном эпизоде на площади, Атрид даже не сразу понял.

— Что узнал?.. А, ну да… — он устало улыбнулся и кивнул уже без видимого интереса: — Ну, рассказывай.

— Живут у западной стены. Хозяйство — так себе, ни то ни се. Не сказать чтобы нищие, но и богатыми их назвать нельзя. Соседи сказали, что девчонка сирота, афинянка только по матери. По отцу — не знаю. Говорят, приехала из Беотии, из Фив. За ней присматривает ее опекун, старичок. Египтянин. Вроде как друг ее отца. Живут в городе два года и уже получили гражданство… с помощью жрецов Афины. От тех я ничего толком не добился о причинах подобного покровительства, но, если ты дашь мне письменный приказ…

Агамемнон подавил зевок и махнул рукой.

— Не надо. Благодарю, Ипатий. Ты свободен. Можешь попировать с остальными или идти домой.

Советник поклонился и спустился с царского возвышения в зал.

Атрид встал с трона и направился к лестнице драгоценного черного дерева, что поднималась из пиршественного мегарона наверх, к антресолям, ведущим к жилым комнатам. Махнув сверху рукой соратникам и друзьям, царь попросил их не прерывать веселье из-за его ухода — и скрылся в своих покоях.

Огромная спальня была тиха и темна, лишь еле слышно снизу доносился шум продолжавших веселиться гостей. Лунные лучи ложились на ковры на полу, серебрили стоявшие на шкафах и полках безделушки, а огромное ложе тонуло в уютной темноте.

Небрежно бросив одежду на спинку кресла и стащив с ног сандалии, Атрид с наслаждением рухнул на прохладные простыни и вытянулся во весь рост.

Боги, как он устал!

Сон пришел быстро, но, когда Агамемнон вновь открыл глаза, за окном по-прежнему царила темнота. Отвыкнув в походах долго прохлаждаться, царь чувствовал себя полностью отдохнувшим и выспавшимся.

Судя по тишине, советники и царедворцы разошлись по домам — или отправились праздновать в город. Во всяком случае, снизу шума не доносилось. Наверное, даже рабы уже спали, утомленные застольем.

Наверное, лучше всего сейчас было бы снова заснуть.

Увы, сон никак не желал возвращаться.

Агамемнон ворочался с боку на бок, пробовал считать до ста, вспоминал Персию — ее снежные горы, солнечные города, быстрые бурные реки… Предания, легенды… Потом в голову стала лезть всякая чепуха. Да еще с улиц едва слышно доносились ликующие крики — Афины праздновали победу.

Поняв, что уснуть не получится, царь поднялся и, завернувшись в длинную белую хлену[2], задумчиво начал бродить по комнате.

Ему было немыслимо скучно.

Город внизу веселился: улицы заливал свет факелов, там звучала музыка, звенел смех… А виновник всего этого, царь, принесший Элладе победу, сидел один в темноте и скучал!

От такой мысли Агамемнон почувствовал себя брошенным и несчастным.

И снова на ум пришли персидские сказания — точнее, одно из них. О том, как какой-то царь — Атрид уже не помнил его имени — вместе со своим верным советником, переодевшись в платье простых людей, ходил по городу и узнавал, чем живут его подданные. Их думы, чаяния и разговоры…

Юноша остановился посреди комнаты как вкопанный и хлопнул себя по лбу:

— Боги! И я скучаю! Даймос, а почему бы и нет?..

Хоть раз в жизни повеселиться, как простой человек, узнать, чем живет обычный гражданин… А утром он вернется, и никто не узнает, что государь позволил себе такую мальчишескую выходку!

Отлично!

Юный царь проказливо улыбнулся, и в глазах его блеснул озорной огонек.

— Интересно, многие ли меня узнают?..

Он выскользнул из своей спальни и, осторожно ступая, чтобы случайно никого не потревожить громко скрипнувшей половицей, спустился вниз и юркнул на женскую половину, где жили рабыни.

Атрид направлялся к своей няне, которая жила в отдельной комнате.

Зайдя в темную спальню старушки, он склонился над постелью и осторожно тронул спящую за плечо.

— Няня! Няня, проснись. Проснись же!

— Что случилось? — сухонькая седая женщина в домотканом ночном хитоне вздрогнула и резко села на постели. — Кто здесь? В чем дело? Боги! — она наконец узнала своего воспитанника. — Агик?.. Что с тобой? Ты плохо выглядишь. Ты бледный. Тебе плохо, царь? Врача?..

Юноша прижал палец к губам.

— Нет, Фелла, нет, — тихо и успокаивающе ответил он. — Благодарю тебя, все хорошо. Слушай… я ухожу.

— Куда? — ничего не понимала старушка. — Ночь же!

— Тс-с! — царь покачал головой. — Это мое дело. Дай мне простую холщовую тунику и обычные дорожные сандалии… А, и еще дорожную сумку.

— Куда ты собрался, Агамемнон?! — испуганно