Братство. ДМБ 1996 - Никита Киров Страница 41

— Это общее дело, но не значит, что всё своё надо отдавать, — сказал я.

Он мне сунул пачку шершавых купюр, тонкую, но тем не менее денег там было достаточно. Тут тысячи полторы долларов. Явно больше, чем он получает на железной дороге.

— Ничего-ничего, — Руслан оживился. — Мне вот понравилась идея… что вот все заняты там будем. Как там, но чтобы спокойно. И вот, мой посильный вклад.

— К отчиму ходил? — спросил Шустрый, разглядев, что он передал.

— Ну а что такого? — он посмотрел на него в ответ. — Сам понимаешь — бабки нужны. Вот и пусть профинансирует со своей деятельности. Будет справедливо после того, что было.

— Он же тебе не просто так отдал, — сказал я.

— Мне, а не на фирму, — упрямо сказал Царевич. — Чтобы потом проблем не было, если что не срастётся. Да я и не объяснял для чего, просто сказал, что в дело, для меня. Под залог батиной машины, если что. Я-то всё равно верну потом.

— Отдадим, — поправил я. — Рассчитаемся за тебя, не боись, Руся, доходы будут. Тачку отдавать не придётся.

Это он крепко загорелся, раз даже пришёл к отчиму, которого, мягко говоря, избегал. Но ради других он через себя переступал.

— Лишь бы выгорело, — с волнением сказал Шопен. — А то ещё немного, и придётся ходить, опять бутылки собирать и сдавать.

— С работой туго, — согласился Шустрый. — Уже все ноги стёр, пока по разным конторам ходил. Никуда не берут. О, уже пора, — он посмотрел на часы, висящие на стене. — Девять часов. Моржов должен явиться, сто пудов.

— Погнали, — сказал я.

* * *

Вообще, мы собрались не для того, чтобы всей толпой идти в милицию. Сначала я хотел поговорить с Моржовым, чтобы понять, сможет ли он нам подсказать что-то дельное. Туда мы пошли вдвоём с Шустрым.

После этого мы сообща хотели прогуляться по городу, прикинуть, где будет помещение, а заодно — пообщаться с афганцами, которые держат компьютерный магазин. Но пока не озвучивать что нужно, а просто уточнить цены, чтобы знать, плюс-минус, сколько потребуется для старта. Ну и убедиться, что у них так и нет ко мне вопросов по той старой истории.

Интернета под рукой нет, как и компа, поэтому всё надо или узнавать самому, или выискивать в газетах и спрашивать. По старинке, короче.

В ГОВД попасть оказалось легко — двери открыты, нет даже вертушки, заходи кто хочет. Разве что толстый усатый мужик в милицейской рубашке, сидящий за стеклянным окошком с надписью «Дежурная часть» с недоумением посмотрел на нас, когда мы прошли мимо.

— В 204-й, — уверенно сказал Шустрый, и дежурный тут же потерял к нам интерес.

Здание милиции внутри выглядело не ахти: тут и стены требовали побелки, и штукатурка на углах осыпалась, и линолеум давно протёрт насквозь во многих местах, и видно грязный бетон.

Свет тусклый, будто никто и никогда не вытирал пыль с лампочек, а на лестнице так вообще была полная темнота. Прокурено, но в 90-е курить в кабинетах не запрещали, да вполне могли выпить в рабочее время, на это смотрели сквозь пальцы.

В 204-м кабинете на втором этаже знакомых не оказалось. Там стояло четыре стола, заваленных бумагой. За одним, где была серая пишущая машинка, сидел мрачный мужик в джинсовой куртке, а к ободранной трубе отопления был прикован какой-то алкаш с разбитым носом. Пьяный мотал головой, будто постоянно засыпал.

На стену на металлические кнопки были прилеплены какие-то листы с записями, графики, один календарь с голой женщиной, один с Жириновским, всё висело без всякой системы. За спиной опера стоял выкрашенный в белый стальной сейф с кактусом на нём. Стены отделаны деревянными панелями, но они уже потемнели от старости.

— Не спать! — рявкнул опер и продолжил что-то набивать на широкой писчей машинке одним пальцем.

Алкаш вздрогнул и открыл глаза. Опер продолжил печатать.

— Моржов на месте? — спросил я.

— В красном уголке посмотри, — не глядя на нас, сказал мент и рявкнул пьяному: — Не спать!

Красный уголок был недалеко, и больше он напоминал склад, куда стащили всё ненужное: сломанные столы, шкафы-пеналы, лавки, стулья, стоящие друг на друге, пачки бумаг и картонных дел, связанные бечёвкой, газеты, журналы, плакаты про советскую милицию и откуда-то здесь взявшееся пианино. В углу из-за потёртого шкафа, накрытого красным флагом, выглядывал большой белый бюст Ленина, который будто укоризненно смотрел на этот бардак.

В красном уголке было два человека. Одному лет двадцать, молоденький пацан, совсем щуплый, как Шопен. На скуле у него ссадина, губа разбита, но уже заживала.

Второй постарше, крепкий широкоплечий парень в рубашке, стриженный под машинку почти под ноль. Он и в госпитале казался широким, а сейчас будто ещё сильнее вымахал и расширился.

— Ну ты если чё, — по-свойски говорил старший, — дай ему в рыло. А если не дойдёт, то… о, здорово, Борька, — он заметил Шустрого, — там твой тёзка, говорят, чёт не скопытился недавно. Слыхал?

— Сердечко пошаливает, — философски заметил Шустрый. — Тяжело ему.

— А кому сейчас легко? — Моржов пожал плечами, а потом его взгляд скользнул по мне. Лицо прояснилось, губы расплылись в широкой улыбке. — О, так вот про кого он говорил. Андрюха! А я думаю — что за Старый?

— Здорово, Василий! — я поднял руку в знак приветствия. — А я тут вспоминал тебя вчера, с Дашкой, медсестрой нашей. Помнишь её?

— Она тоже сюда приехала? — Моржов обрадовался ещё больше. — Ща, пацаны, закончу, — он повернулся к тощему. — Слушай, Игорёк, дай ему просто в хавальник сразу, как полезет. А если чё — меня подтянешь. Он меня ссыт. Они там все только на словах дерзкие, а как по чушке получат, так сразу съезжают.

— Понял, — робко промычал тощий.

— Не ссы, косой, будет день другой, — «подбодрил» парня Моржов.

— Я в сортир, — объявил Шустрый. — Тут Старый с тобой побазарить хотел, насчёт… сам знаешь чего.

— А чё не побазарить? — мент развёл руки в стороны.

Тощий ушёл, Шустрый тоже, ну а мы с Моржовым остались наедине.

— Ну что, товарищ лейтенант, — я шагнул к нему. — Как мирная жизнь на гражданке складывается?

—