Александр Карпенко - Грань креста (дилогия) Страница 42

Сосчитав лунки, числом девяносто шесть (шесть рядов по шестнадцать), я углядел рядом с каждой вмороженный в лёд белый конус с номером, имеющий на своей вершине кольцо. К кольцам были привязаны длинные верёвки, на конце верёвок — вёдра. Одна, самая дальняя от нас, прорубь не имела ни ведра, ни номера на конусе.

Мимо нас взад-вперёд сновали люди в белых и голубых халатах или зелёной хирургической форме с различными ёмкостями в руках; бережно наполняли свою посуду из дыр во льду, не погружая её туда, но аккуратно зачерпывая воду ведром и затем переливая. По тому, с каким напряжением они волокли тару обратно, казалось, что набранная ими жидкость значительно тяжелее обычной озёрной Н2О. В этом занятии угадывалось существование какого-то порядка: медики не хватали первое попавшееся ведро, но уверенно проходили к определённой лунке и, если она оказывалась занята, ждали.

Глава последняя

Видя мою заинтересованность, мышка пояснила существо проводимых мероприятий:

— Предполагается, что вода в этих прорубях обладает целебными свойствами, в каждой — своими. Используют их либо по отдельности, либо в смеси, причём разные пропорции при смешивании придают им качества, которыми исходные компоненты не обладали. Все возможные комбинации до сих пор не изучены, постоянно открывают новые.

— Как же вода, будучи набранной из одного озера, но из мест, находящихся в паре ярдов друг от друга, может отличаться?

Люси пожала крошечными плечиками:

— Могу сказать лишь, что здешние врачи успешно излечивают практически всех, за редким исключением. И намного быстрее, чем в любом другом месте.

— Удивительно… А почему из одной лунки воду не трогают?

— Это местный секрет. Слухов на этот счёт много, и все друг другу противоречат.

— Душевнобольных тут тоже пользуют?

— Вот чего нет, того нет.

— Жаль. А то бы я полечился…

— Что, уже пора?

— Скоро дозрею от местных чудес. Призраки, русалки, перемещения, двери туда-сюда, вода живая и мёртвая, и прочее, и прочее… Бред!

Маленький доктор пристально посмотрела на меня и серьёзно сказала:

— Мне не хочется этого говорить, Шура, но ты сам напросился. Сдаётся мне, что мира безумнее твоего не существует. Вспомни вашу политику, войну, биржу, налоги, да что угодно! Что перед этим тутошние странности?

Я не обиделся, хотя, наверно, должен был. Возможно, в глубине души я был согласен с мышкой. Но что ответить, я знал.

— Понимаешь, Люси, когда я вспоминаю свою жизнь, я не думаю о таких вещах. У меня в сердце совсем другое: мой дом, моя семья… Я ведь счастлив был когда-то…

— Ох, как я тебя понимаю. Ты даже не представляешь себе как… Наверное, каждый человек выстраивает внутри мира, где он живёт, волшебный пузырёк своего маленького личного счастья и оберегает его, чтобы тот не лопнул, будь это счастье подлинным или иллюзорным. Если же такое случается, то это воспринимается как крушение всего мира. А мир-то никуда не делся. Ему — всё равно…

С такой искренней болью были произнесены эти слова, что я не удержался. Взглянув в крошечные чёрные глазки напарницы, спросил:

— Ты и о себе говоришь?

— А я разве человек? — невесело усмехнулась Люси.

— Да, — твёрдо произнёс я, — понятие «человек» определяется не внешностью. Не каждый, кто похож на меня, заслуживает того, чтобы так называться. Фишеч бомбили нелюди. В моём мире таких и впрямь полно. Но мир не на них стоит, поверь.

Люси отвела глаза, смутившись.

— Пойдём?

— Что ж, пошли.

Мы взобрались на борт катера, и он отправился обратно. Причудливые конструкции клиники постепенно исчезли за кормой. Казалось, кроме нас, не существует ничего — лишь бесконечная свинцовая вода, подёрнутая холодной рябью. Мне вдруг почудилось, что вокруг — море залившего весь свет безумия, из которого мы обречены отчерпывать крошечной ложечкой с ситечком, пропускающим лишь самые безобидные его формы.

Моя крошечная подруга в кармане что-то пищала. Я удивлённо узнал песенку, которую исполняла там, дома, популярная певица:

…проходит день за днём,То радость, то печаль кому-то неся,А мир устроен так, что всё возможно в нём,Но после ничего исправить нельзя…

Подхватил припев:

Этот мир придуман не нами,Этот мир придуман не мной…

А мотор стучал размеренно, приближая нас к берегу этого странного мира. Там ожидал нас наш старый, побитый автомобиль. Там ожидали нас новые вызовы.

Сегодня.

ЗАВТРА.

ЕЖЕДНЕВНО.

Гребцы галеры[3]

Тебе.

Ты всегда со мной,

где бы я ни был.

От автора

Предварю предлагаемую историю двумя рассказами о разных людях.

Первый, прочитав «Грань креста», пришёл в состояние неописуемого восторга и долго не мог остановиться, рассказывая, как он им восхищён. Замечу в скобках — человек зарабатывает хлеб литературным трудом. Ему естественно, захотелось увидеть продолжение. К тому времени я уже работал над новым романом, только он ещё был без названия. Незамедлительно ему было вручено страниц шестьдесят черновика.

Прочитал. Спрашиваю о впечатлениях. Что слышу? «Очень слабо. Очень сыро. Продолжение не должно быть таким. Я вижу твою книгу иначе». — И начал разъяснять, как следует писать добротную фэнтези.

Ребята, я не сочиняю фантастики! Я вообще ничего не сочиняю. Это книга о «Скорой помощи» и обо мне. Или обо мне и о «Скорой» — как кому нравится. А что до места действия — так нам всё равно, куда выезжать на вызов, в этот ли мир, в тот ли, да хоть бы и в саму преисподнюю.

Мы, и там очутившись, будем обезболивать ожоги от сковородок и колоть магнезию от повышенного давления, вызванного адской жарой.

Но в одном мой суровый критик мне помог. Теперь это не продолжение весёлой и динамичной «Грани». Это — просто книга. Это просто жизнь. Это просто судьба.

Другой — мой коллега, которого я высоко ценю и уважаю как замечательного человека и твёрдого профессионала.

Тот, изучив «Грань креста» и высказав своё мнение о ней как с читательской, так и с профессиональной точки зрения, в конце разговора заметил:

— Видишь ли, какое дело, Шура, из этой книги можно очень многое узнать о тебе.

И, посмотрев мне прямо в глаза, многозначительно добавил:

— Это я тебе как психиатр говорю.

Что ж, я и не отпираюсь. Вот новые странички в историю болезни.

О чём ветер поётВ пустом сердце моем?О том поёт, что огоньСжёг всё в сердце моем…О чём ветер поётВ пустом сердце моем?О том, что вечный лёдСковал сердце моё…О чём ветер поётВ пустом сердце моем?О том, что пламя и лёдВместе в сердце моем.

Глава первая

«Скорая помощь»- не место работы. Это характер, образ жизни, это диагноз, если хотите. Она — наша каторга и тяжкий крест, но она же и радость, и высшая награда за всё.

«Скорая помощь» — это наркотик. Сладок её приманчивый яд, и отведавший его вновь и вновь будет к нему тянуться.

Незавидна участь бедолаги, который уволится со «Скорой» в поисках заработка, не будучи в силах прокормить семью на те жалкие гроши, что платят медикам за их нелёгкий труд. Снова и снова обречён он провожать взглядом несущуюся по улицам белую машину с красным крестом на борту, гадая, что за вызов получили бывшие коллеги, и всем сердцем желая оказаться сейчас там, вместе с ними.

Итак, «Скорая помощь».

Остыл в кружке крепко заваренный чай. Ночь за решётками терраски серебрит неверным светом болотистую чужую равнину. Передёргиваю плечами зябко…

Уже немало времени прошло, а я до сих пор недоумеваю, отчего фишки моей судьбы легли так, что меня забросило в этот диковинный мир, где имею быть.

В мир, бывший когда-то маленькой волшебной страной, населённой лесными духами, русалками и призраками, ставший после прихода моих соплеменников полигоном для жестокого неудачного эксперимента.

В мир, который они перекраивают свинцом и сталью на свой лад, грубо уродуя и калеча так же, как тот, откуда явились.

В мир, где взбесилась география, и огромные куски земной поверхности дважды в сутки перетасовываются, как карты в колоде, образуя новые непредсказуемые сочетания.

В мир, где «Скорая помощь», занесённая сюда как элемент чуждой цивилизации, несёт свою кругловечную вахту, ибо всегда существует необходимость лечить людей, а не только убивать.

Прошла сутолока первых дней, заполненных смесью растерянности и любопытства, пропал интерес к новым открытиям, повседневностью серых будней обернулись удивительные чудеса. И навалилась усталость — давящая, гнущая к земле тяжесть беспрерывной и нескончаемой пахоты.