Игорь Пронин - Наполеон. Книга 1. Путь к славе Страница 42

— Что это значит? — Остужев тоже не подошел к ней и дождался Гаевского. — Откуда она вас знает?

— Я к ней пришел, — объяснил Антон. — Услышал, что случилось, и пришел к ней. Правда, сначала ее выгнал Бонапарт, и еще, кстати, он пытался арестовать Колиньи. Но это ни к чему рассказывать здесь, только что вырвавшись из тюрьмы. Может быть, поедем?

Мари, молчаливая и даже какая-то чопорная, уже садилась в карету. Гаевский залез на козлы, и Остужеву ничего не оставалось, как последовать за Мари. Забрался наконец и Байсаков, сперва галантно открыв дверцу перед Джиной. Гаевский щелкнул кнутом, и лошади понесли их куда-то за город.

— Кто будет мне объяснять, что произошло? — мрачно спросил Остужев. — Я надеялся на Антона, но он лишил меня такого счастья. Кто тогда?

— Я могу только сказать, что моему отцу пришлось на некоторое время отлучиться, — ответила Мари, и Александр понял, что имени Дюпона она произносить при Джине не хочет. — Я пришла сообщить об этом Антону, и он познакомил меня с графиней Бочетти.

— Хорошо, Саша, я тебе все расскажу, — заговорила Бочетти, по-прежнему не глядя Александру в глаза. — Прежде всего: я поступила так только затем, чтобы мы оба не оказались в тюрьме! Наполеон может вести себя очень достойно, надо отдать ему должное, но на самом деле никаких принципов у него нет. Оскорблений он не прощает никому, ни мужчинам, ни женщинам, а оскорбление может увидеть в любом пустяке, он же корсиканец. Я испугалась. Я надеялась сохранить его расположение, позже во всем признаться и вызволить тебя. Все получилось иначе, он вскипел, сказал, что не хочет меня знать, и прогнал. А потом оказалось, что он приказал арестовать Колиньи, но мне неизвестно почему. Все случилось так неожиданно… Я не знала, что делать. И тогда меня нашел Антон. Сначала я решила, что он пришел меня застрелить. Но Антон лишь спросил, могу ли я помочь вытащить тебя из беды. Через знакомых офицеров я выяснила, куда тебя отвезли, и еще кое-что насчет тюрьмы, начала разрабатывать план, но Антон решил попробовать сперва действовать быстро, наудачу. Он оказался прав. Теперь мы едем в какое-то место, известное молодым людям.

Бочетти покосилась в сторону Мари, но девушка все так же смотрела в окно.

— Спасибо тебе, Джина, — решился произнести Остужев. — И тебе, конечно же, огромное спасибо, Мари! Антону скажу потом. А это мой приятель поневоле, Иван Байсаков. Он тоже из России и угодил в миланскую тюрьму каким-то странным образом.

Мари повернулась наконец и внимательно рассмотрела Байсакова. Тот, услышав свою фамилию, широко улыбнулся. Мари поджала губы.

Антон свернул на небольшую дорожку, проехал через рощу и остановился у неприметного, со всех сторон закрытого деревьями домика. Здесь, как выяснилось, последние дни жила Мари. По ее словам, ее привез сюда отец, а потом вынужден был исчезнуть на некоторое время. Бочетти, тихая и задумчивая, обошла весь дом и принялась бродить по окрестностям.

— Я правильно понимаю, что ты ей не веришь? — спросил Остужев.

— Правильно, — кивнула девушка. — И Антон знает, что я ей не верю.

— Но она вправду нам помогла! — весело напомнил Гаевский. — Действительно выяснила, где ты, и даже примерный план тюрьмы у нас был. Мы вошли как бы с черного хода. Дальше повезло, но…

— Но это могла быть ловушка, — меланхолично заметила Мари.

— Мы бы вырвались, — засмеялся Гаевский. — Ну, или как минимум ты. Зато знали бы точно, кто такая Бочетти. А теперь вопрос остался открытым.

— Можно мне что-нибудь съесть? — спросил соскучившийся Байсаков. — Хоть что-нибудь.

— Сначала расскажи, кто ты, — потребовал Гаевский. — Я для Мари переведу, а Джине пока знать необязательно.

Байсаков повторил начало своей истории, уже слышанное Остужевым: через Азовское и Черное моря увезли его турки в Истамбул. Там его продали мамлюкам в Египет, где почти год Иван пребывал в рабстве. Мамлюки любили его за невиданную физическую силу и постоянно предлагали принять ислам и записаться в их войско. По словам Байсакова, мамлюки держат в руках весь Египет и давно поработили египтян. Вроде бы они подчиняются турецкому султану, только он сам их боится и никаких приказов не отдает. Творят мамлюки в Египте что хотят, и одно время Байсаков всерьез думал об их предложении.

— Только тоска взяла, — закончил он. — Вспомнил снежок белый, лес, зайчиков-белочек… Заскучал по Сибири. Ну, и двинул на север. Там море. Попросился по-христиански к итальянцам на корабль, выручайте, мол, от мамлюков бегу. Они и приняли. А уж потом я от Неаполя все на север шел и вот сюда добрался. Языка-то не знаю, заплутал, поди, малость. Далеко Россия-матушка?

— Далеко, — кивнул Гаевский. — Но это ничего. Доберись до Польши, а там уж тебе рукой покажут.

— Вынюхивает! — фыркнула Мари, глядя в окно на гуляющую Джину. — Я чувствую, как она вынюхивает Клода.

— Или ты сумасшедшая, или самая умная из нас, — как всегда, беспечно предположил Гаевский. — Ну, в любом случая я тебя люблю, сестричка. Без тебя мне было скучно. Александр все-таки немного нудный. Война ему не нравится!

Мари, посмотрев на несчастного Байсакова, без слов поняла его и принялась готовить ужин. Гаевский, слова которого проигнорировали, попробовал надуться, но, поскучав немного, изменил решение и пошел помогать.

— Я тоже могу готовить, — сказал Иван. — Сыр порезать или еще что-нибудь такое.

— Сиди, отдыхай, — распорядился Остужев. — А я пойду прогуляюсь.

Джина ждала его уже давно. Она действительно была очень хороша в роли улана. Но Остужев запретил себе любоваться. Он должен был понять эту женщину, потому что теперь от этого зависела не только его жизнь, но жизнь его юных друзей. Он медленно подошел, остановился рядом, оперся о ствол дерева.

— Ты меня любишь? — просто спросила она.

— Да, — признался Александр. — Но не знаю, могу ли я тебе верить.

— Я понимаю. Ты умен, Саша, ты честен и благороден — все эти качества я хотела бы видеть в себе, но их нет… — Джина теребила пуговицу, и Остужев уже не мог думать, смущается она или изображает смущение. Он любил ее и хотел упиваться этим чувством. — Но, может быть, я еще не все в жизни потеряла? Саша, я могу только просить. Вытащи меня из той грязи, в которой я оказалась. Я уже сама себе не верю. Я боюсь.

— Кого? Наполеона или Колиньи?

— Обоих! — В ее глазах появились слезы. — И тебя тоже. Я боюсь узнать, что ты думаешь обо мне на самом деле. Ты сказал, что любишь, но не знаешь, верить ли мне. Но я тоже не знаю, могу ли тебе верить! У тебя есть друзья и убеждения. У меня нет ничего и никого. Ты знаешь, чего я сейчас хочу?

Остужев покачал головой и подумал, что он хочет только одного — оказаться с ней вдвоем далеко-далеко, все равно где, лишь бы все эти страшные и отвратительные события остались на другом краю земли.

— Я хочу, чтобы ты увел меня в спальню, Саша, — сказала Бочетти. — И если ты сейчас скажешь мне «уходи», я уйду. А можешь ничего не говорить. Я сама все пойму.

Он даже улыбнулся. Джина вела себя так, будто у него был выбор. Она в самом деле не понимала, как он ее любит, и это делало ее почему-то еще более привлекательной. Александр взял ее за руку и повел. Они прошли мимо готовящих ужин друзей, и никто не сказал им ни слова.

— Как ты думаешь, она ему там ничего не сделает? — спросила Мари, когда пара поднялась по лестнице.

— Смотря что ты имеешь в виду! — рассмеялся Гаевский и покосился на печально хлопающего глазами, ничего не понимавшего Байсакова. — Но довольно странно было бы помогать спасти его, чтобы потом убить.

— А ты уверен, что она сама знает, чего хочет? — Мари хлопнула рукой о стол и посмотрела на Ивана. Тот кивнул. — Ты все время пытаешься все просчитать, Антон. Молодец. Только женщину просчитать невозможно.

А наверху творилось волшебство. Александр был слишком влюблен, чтобы подумать, где научилась Джина всему тому, чем он наслаждался. И это к лучшему, ведь именно сейчас к нему неожиданно пришла лучшая ночь в его жизни. Возможно, она была лучшей и в жизни Джины. И ничто не говорило о том, что она добивается каких-то целей, ни одна тень не проскользнула на ее лице.

Мари оставила остатки ужина на столе, и под утро Александр и Джина были приятно удивлены. Они молча сидели друг напротив друга и уплетали за обе щеки сыр, помидоры, зелень… Все подряд. Курицы оставалось совсем немного, и тарелка долго ездила с края на край стола — каждый хотел угостить другого. Наконец Джина подошла к Александру и заставила съесть птицу, тонкими пальцами запихивая кусочки ему в рот. Если бы его спросили, чем он готов заплатить за это блаженство, он бы, не задумываясь, ответил: всем.

Потом они снова ушли наверх. Проснулась Мари, неслышной тенью метнулась за ними и немного постояла у двери. Ей не нравилась Бочетти, девушка чувствовала что-то недоброе, но сформулировать какую-то мысль, чтобы донести ее до Александра, не могла. Мари спустилась и обнаружила голодного Байсакова, рыщущего по кухне. Общаться они не могли, но Мари снова все поняла без слов. Она показала ему, где хранятся запасы пищи, и Иван долго по-русски ее благодарил. Мари занялась приборкой, делая вид, что не обращает на Ивана внимания, но легкая улыбка все же появилась на ее губах в это утро.