Андрей Ерпылев - Мавзолей для братка Страница 42

– Пре-кра-ти-те!!! – взвыл Арталетов. – Я сказал что-нибудь или нет?!

Все присутствующие переглянулись.

– Н-нет… Только это… чтобы этого… месье Леплайсана никуда не отпускали.

– Хорошо. Людовик, может, хоть вы мне объясните?

– Что именно?

– Ну, это… обстоятельства…

– Ха! Вы меня спрашиваете? Да я, грешным делом, подумал, что все-таки пропустил удар меча и за мной явились совсем не с той стороны на которую я всем сердцем надеялся. Слишком мало, скажу я вам, полет в охапке у какого-то незнакомца в черной маске напоминает вознесение на небеса в обществе ангелов. Да и не полет, а черт знает что, прости меня Господи! Тьма, круговерть, качка, словно в корабельном трюме в бурю… У меня, знаете ли, в прошлой жизни был прискорбный опыт пересечения Английского канала[47]…

– Людовик, пожалуйста, без подробностей.

– Да какие еще подробности? Я не успел закончить очередную шутку, в запасе имелось еще с десяток. Папаше Кабошу специально было заплачено, чтобы он не прерывал мой последний концерт… И тут шум, гам, прямо по головам зевак налетает орава каких-то темных личностей в масках, причем, уверяю вас, на совершенно одинаковых конях… Нет, я видел в своей жизни много лошадей – например, в Польском посольстве пятьсот семьдесят второго года все кавалеристы скакали на конях гнедой масти. Но там были просто подобранные по масти лошади, а тут… Абсолютно одинаковые – уверяю вас! Все, вплоть до звездочки на лбу и деталей упряжи, совпадало!

Жора устало прикрыл глаза: Леплайсан – дитя своей эпохи, страстный лошадник и кавалерист от Бога, конечно же, не обратил внимания на всадников, но в деталях разглядел коней… И на этом спасибо. Значит – не бред…

– Не трудитесь клясться, мой друг, – я вам охотно верю… Но как же вы согласились на бегство? – не удержался он от шпильки. – Сами ведь говорили, что потерять на плахе голову не страшнее, чем побриться у начинающего парикмахера…

– Да, говорил! – напрягся шут, подбираясь и цапая пятерней эфес несуществующей шпаги: он до сих пор был облачен в траурный костюм приговоренного, естественно, без дворянских атрибутов. – И повторю снова. Но… но меня же никто не спрашивал! И к тому же…

Леплайсан вдруг обезоруживающе, по-детски, улыбнулся:

– И к тому же я всегда бреюсь сам и ненавижу цирюльников. У меня такая чувствительная кожа на лице и особенно на шее!..

– Прямо не знаю, как все это объяснить… – развел руками Дмитрий Михайлович, когда от него потребовали подробностей. – С математической точки зрения…

– Давайте без арифметики, господин алхимик!

Горенштейн стоически проглотил вечного Жанниного «алхимика», хотя это далось ему непросто.

– Если в двух словах…

– Именно в двух! – вставил слово Арталетов.

– Как вам будет угодно, – окрысился ученый. – В двух, так в двух! Не знаю. Этих двух слов вам достаточно? Или выразиться еще лаконичнее?

– Не будем спорить, господа! – взял слово шут. – Говорите, как умеете, господин ал… ученый.

– Спасибо за милостивое разрешение! – отвесил Леплайсану шутовской поклон упрямец и снова повернулся к Арталетову: – Но если серьезно, то вы, дорогой мой Георгий Владимирович, похоже, создали замкнутую временную петлю. В отличие от простой, которая образуется при попадании в иное время любого инородного тела. Вернее, не принадлежащего этому времени…

Математик оседлал своего любимого конька и погонял его не менее получаса.

– А в чем разница? – Судя по потускневшим глазам остальных собравшихся, попавших под гипноз незнакомых терминов и витиеватых формул (пусть и не на бумаге, но от этого не менее заковыристых), Жора оставался единственным благодарным слушателем, стоически борясь с дремотой. – Ну, между простой и замкнутой?

– Хороший вопрос. – Горенштейн давно уже прохаживался по комнате, наверное вообразив себя в привычной институтской аудитории. – Но ответ лежит на поверхности. Простая петля существует лишь до тех пор, когда гладкий, я бы выразился, ламинарный поток времени нарушается инородной частицей.

Аналог в природе – камень, упавший в реку. Вода стремится найти себе путь и обтекает его. Изменяется ли поток? Конечно. Но стоит убрать препятствие – и изгиб спрямляется без всяких последствий. Но направьте воду в кольцевую трубу, и, пройдя некоторый отрезок, она снова попадает в русло выше по течению, чтобы снова и снова попадать в ответвление.

Точно так же замкнутая петля как бы отделяет участок потока и замыкает его на себя. В ней нарушаются причинно-следственные связи. В обычную реку вы не войдете дважды, но в отведенную в искусственный рукав – запросто. В замкнутой петле времени вы можете разбить чашку, а потом спокойно взять ее целую и невредимую со стола. Естественно, что ни к чему хорошему это не приводит.

– Отдельная, – не понял Арталетов. – Значит…

– Совершенно верно. Единственным положительным фактором в замкнутой петле времени является то, что все происшедшее в ней никак не отразится на остальном ходе времени. Вы могли заколоть короля Генриха там, за обедом в Арденнах, и все равно он продолжал бы здравствовать в привычном нам прошлом еще ряд лет и пал бы от удара кинжала именно в том месте, где показывают туристам экскурсоводы[48].

– Так, значит, Леплайсан…

– Увы, увы… Казнен и похоронен.

– Отрадно слышать, – очнулся шут и взял со стола бокал с вином. – Наверняка еще ни один из казненных не чувствовал себя так великолепно.

Георгий лихорадочно вспоминал все события его сумасшедших скачек во времени и пространстве.

– А десяток моих двойников, значит…

– Естественно. Такого не могло случиться в обычной петле, но в замкнутой… Вы же понимаете.

– Но почему же тогда меня вышвырнули оттуда?

– Я думаю, – почесал подбородок Дмитрий Михайлович, – что вышвырнула вас сама петля. Обилие ваших двойников, обладающих индивидуальными характерами и свободой действий, настолько запутало ситуацию, что начало серьезно угрожать каким-то фундаментальным законам. Возможно, самому Мирозданию…

Вы же не помните всего, что они делали, следовательно, это были совершенно отдельные от вас личности. Обладая всеми вашими качествами, в том числе и способностью перемещения во времени и пространстве, они сами могли бесконтрольно плодить уже своих двойников. И где гарантия, что один из них, помимо вас, не решил бы прыгнуть в наше время насовсем, а не временно, как тот, неведомо какой по счету, «клон», сотворив из всего этого, – он обвел взглядом комнату, – еще одну замкнутую петлю? И так – до бесконечности. Вот Мироздание и вмешалось. Руками ваших, Георгий Владимирович, двойников.

– Иначе говоря, вмешался Он… Дмитрий Михайлович! Вы же сами много раз во всеуслышанье хвастались своим воинствующим атеизмом!

– Я не атеист, – сурово нахмурился ученый, воздевая вверх палец. – Но агностик. Однако… Гораций, много в мире есть того, что вашей философии не снилось[49]…

Георгий и Жанна проснулись от громкого стука в дверь. В окне, за неплотно прикрытой шторой, еще не наблюдалось даже слабых признаков рассвета.

– Жорж, – сонно перевернулась девушка на другой бок. – Если это твой Леплайсан опять требует продолжения банкета – заколи его шпагой… Какое бескультурье, право! Будто в средневековье…

Насаживать на шпагу друга Жора не собирался (да это, кстати, и спорный вопрос – кто кого), но на пару «ласковых» Людовик, если это, конечно, был он, напросился…

– Кто там? – буркнул Арталетов сквозь дверь. – В чем дело?

– Это я, Георгий Владимирович, – послышался голос Нефедыча, изо всех сил старавшегося говорить тихо. Но из-за пресловутого, раз и навсегда выработанного в училище «командного голоса» это получалось слабо. – У нас проблема…

– Вы в курсе, который час?

– Пять сорок восемь, – по-военному отрапортовал служака. – Прошу вас на пару минут.

Хочешь не хочешь, а пришлось натягивать на себя кое-какую одежку.

– Хоть кинжал возьми, – раздалось с роскошной княжеской кровати под балдахином, оккупированной парочкой на правах спасателей хозяина. – Мало ли чего… Может там засада за дверью…

– Жанна! Ты соображаешь, что говоришь?

– Как знаешь. Я бы взяла… Возвращайся побыстре-е-ее…

«Бог знает что! – раздраженно думал Арталетов, суетливо поправляя рубашку, застегнутую не на те пуговицы. – Надо что-то делать… Не век же прятать колющие и режущие предметы от этой компании!..»

Надо признать, что ему самому «акклиматизация» в двадцать первом столетии после шестнадцатого далась не так уж легко. Скольких сил, моральных и физических, стоило перебороть себя и не хвататься ежеминутно за привычный, но, увы, отсутствующий эфес шпаги всякий раз, когда тебя обматерят на улице или толкнут в метро!

Именно из-за этих рефлекторных движений проверка документов встречными-поперечными милиционерами, упорно считающими, что под полой у странного прохожего пистолет или что похуже, стала для Георгия рутинным делом. А паспорт, после ночевки в отделении, уже был не просто документом, а не менее обязательным предметом экипировки при каждом выходе за порог, чем, хм-м, некие интимные предметы туалета. От которых он, кстати, тоже успел отвыкнуть в эпохе, когда за подобные «колдовские штучки» легко можно было угодить на крючок к святой инквизиции.