Олег Авраменко - Принц Галлии (др. вар.) Страница 42

— Он мерзкий, отвратительный негодяй! — не сдержавшись, гневно произнесла Бланка. — Он подонок! Я так ненавижу его!

— Я тоже его ненавижу, — спокойно ответила Маргарита. — Но моя ненависть к нему не грозит обратиться на других мужчин.

— И моя…

— Ну, не говори, душенька. Ты с таким отвращением сказала: «Лучше бы вообще никого не было», — что мне стало не по себе. Сама не подозревая о том, ты начинаешь ненавидеть всех мужчин без разбору.

— Глупости! — запротестовала Бланка. — Ничего подобного…

— Пока еще нет. К счастью, до этого еще не дошло. И я, кажется, понимаю, что тебя сдерживает, что мешает тебе сознательно возненавидеть мужчин. Это Филипп Аквитанский. Ведь ты была дружна с ним, верно?

— Да, мы были хорошими друзьями.

— Но, увы, не любовниками.

— Маргарита…

— Не надо лицемерить, кузина. Ведь теперь ты жалеешь об этом, не так ли? Скажи честно — или промолчи.

— Да, — потупив глаза, ответила Бланка. — Я жалею.

— Мне тоже жаль.

— А тебе-то что?

— Мне небезразлична твоя судьба, и я очень беспокоюсь за тебя. Твой опыт близости с мужчинами ограничивается одним лишь Александром, и опыт этот нельзя назвать удачным, а тем более, приятным — он внушает тебе отвращение. Добро бы еще ты была флегматичной, но нет — тут ты похожа на Елену. Я заметила, что так же, как у нее, у тебя зажигается взгляд при виде любого мало-мальски симпатичного парня…

— Но я не облизываюсь на них, подобно ей, — парировала Бланка. — И подобно тебе, кстати, тоже.

— Это неважно. И вообще, речь сейчас не о нас с Еленой, а о тебе. В отличие от нас, у тебя очень специфическое воспитание, и навязанное тебе сестрами-кармелитками ханжеское мировоззрение вполне может сыграть с тобой злую шутку. Сознательно ты понимаешь, что кузен Бискайский не единственный мужчина, с которым ты… которому ты можешь подарить свою любовь…

— Уж лучше никому, — отрезала Бланка. — Лучше никому, чем ему — этому мерзкому чудовищу.

— Вот-вот! Где-то в глубине тебя очень сильны предрассудки, не позволяющие тебе всерьез помышлять о возможности любовной связи с другим мужчиной, кроме твоего мужа. Я не сомневаюсь, что рано или поздно это пройдет, но боюсь, что тогда будет слишком поздно. К тому времени тебе могут опротиветь все мужчины и все мужское.

— Глупости!

— Отнюдь. Всякий раз, глядя на симпатичного тебе парня, ты невольно отождествляешь его, как мужчину, с Александром…

— А вот и нет!

— А вот и да! Ты у нас фантазерка, у тебя богатое воображение, но с другой стороны ты малоопытна, вернее, неопытна, и полна предрассудков. Эти последние особенно сильно сковывают тебя, разрушают все твои фантазии. Чтобы не совершить в мыслях прелюбодеяния, ты, разумеется, неосознанно, стремишься обезличить понравившегося тебе парня, выхолостить в своих глазах его индивидуальность и, давая волю своему воображению, тем не менее, представляешь его в постели в точности таким, каким был с тобой твой муж. Конечно, если отвлечься от человеческих качеств кузена Бискайского и от твоей неприязни к нему, он, говорят, неплохой любовник; во всяком случае, некоторые мои горничные от него без ума. Однако у тебя все, что напоминает про Александра, вызывает отвращение. И соответственно, тот парень, который ВСЕГО ЛИШЬ приглянулся тебе, становится тебе САМУЮ ЧУТОЧКУ неприятным. Со временем эта «самая чуточка» будет возрастать, пока ты не проникнешься отвращением ко всем без исключения мужчинам. И тогда ты начнешь баловаться с девочками, вот так-то. И не просто баловаться, что в общем простительно, а отдавать им предпочтение перед мужчинами. — В устах наваррской принцессы это прозвучало как суровый приговор судьбы, как самое худшее, что может случиться с женщиной.

— Маргарита! — негодующе воскликнула Бланка. — Прекрати! Ты такую… такую чушь несешь!

— Так-таки и чушь? Поверь, я рада была бы ошибиться…

— И ошибаешься!

— Не спорю. Может быть, в чем-то я ошибаюсь, многое упрощаю. Но, без сомнений, главная твоя беда в том, что ты живешь как монашка.

— А как мне, по-твоему, следует жить?

— Как нормальной женщине.

— То есть, ты предлагаешь мне завести любовника?

— Ну да, вот именно. Найди себе хорошего парня, крути с ним любовь, рожай от него детей наследников Бискайи. Пусть дражайший кузен Александр хоть лопнет от злости, но он даже пикнуть против этого не посмеет, не говоря уж о том, чтобы требовать признания твоих детей незаконнорожденными. Ах, какая это будет жестокая и утонченная месть, подумай только!

— Сударыня, — отозвалась Матильда с осуждением в голосе. — Вы отдаете себе отчет в том, что говорите?

— А?! — Маргарита грозно уставилась на нее. — Опять проповедь?

— Вовсе нет, сударыня, это никакая не проповедь. Я просто хочу предупредить вас, что вы, может быть, по незнанию, совершаете тяжкий грех, подбивая госпожу Бланку на прелюбодеяние.

Маргарита удрученно покачала головой.

— Ну и дура ты, Матильда, в самом деле! Ты ровным счетом ничего не поняла из того, что я сказала. Дитя малое! Неужели ты не видишь, как Бланка страдает? Неужели тебе невдомек, что главная причина ее страданий — неурядицы в личной жизни?

— Я вижу, сударыня, я понимаю, но…

— Ты предлагаешь ей быть верной женой и снова пустить к себе в постель мужа?

При одной мысли об этом Бланка содрогнулась.

— Ну… — Матильда в растерянности захлопала своими длинными ресницами. Прежде все в жизни представлялось ей простым и однозначным. Было зло и добро, черное и белое, грешное и праведное, истинное и ложное — но теперь…

— Кузина, — сказала Бланка, выручая Матильду из затруднения. — Если ты думаешь, что это решит все мои проблемы, то ошибаешься.

— Я так не думаю, — покачала головой Маргарита. — Я знаю, что тебя очень тяготит твое положение при моем дворе. Он, конечно, не столь блестящ, как кастильский…

— Не преуменьшай, кузина, твой двор великолепен. Однако…

— Однако хозяйка в нем я. А при дворе своего отца ты привыкла повелевать, привыкла быть в центре внимания, привыкла к всеобщему поклонению. В Кастилии тебя любили и почитали больше, чем отца, Альфонсо и Нору, не говоря уж о Фернандо, Констанце Орсини и Марии Арагонской. Но тут ничего не попишешь. Это мой двор и моя страна, и даже при всей моей любви к тебе я не потерплю твоих попыток играть здесь первую скрипку. Ты уж прости за прямоту, Бланка…

— Все в порядке, кузина, я не в обиде. Ты совершенно права — это твой двор, и с моей стороны было бы свинством претендовать на роль хозяйки в нем.

— Тем не менее, — заметила Маргарита. — Женясь на тебе, кузен Бискайский рассчитывал, что с твоей помощью он станет королем, и наверняка пообещал твоему отцу сделать тебя хозяйкой всей Наварры.

Тут Бланка гордо вскинула голову. В этот момент она была так прекрасна в своем высокомерии, что наповал сразила четвертого, пассивного участника их разговора (вернее, наблюдателя, о котором мы поговорим чуть позже).

— Кузина! Ты ведь знаешь, что я никогда не позарюсь на то, что не принадлежит мне по праву. Со всей ответственностью могу заверить тебя, что в своих притязаниях на наваррский престол мой муж не получит никакой поддержки ни от меня лично, ни от Альфонсо, ни от Кастилии вообще. Более того, в случае необходимости я сама воспрепятствую свершению его честолюбивых планов, и пока я жива, он будет оставаться лишь графом Бискайским и никем другим. Больно мне нужна твоя маленькая Наварра — после всего, что я упустила в своей жизни.

Последние слова Бланка произнесла с откровенной пренебрежительностью, но горечь, прозвучавшая в ее голосе, помешала Маргарите обидеться.

— Да уж, — согласилась она, — ты многое упустила. Однако я склонна считать, что в случае с кузеном Бискайским ты сама сглупила. Ведь ты у нас такая властная и решительная — что помешало тебе воспротивиться этому браку? К тому времени тебе уже исполнилось шестнадцать лет, ты стала полноправной графиней Нарбоннской, пэром Галлии, и даже отец при всем желании не смог бы лишить тебя этих титулов без согласия галльского короля и Сената. В крайнем случае, ты могла бы бежать в Галлию и попросить покровительства у кузена Робера Третьего. Я уверена, что он не отказался бы помочь невесте своего племянника.

Бланка кивнула.

— Да, кузина, тут ты права. Я сглупила, вернее, смалодушничала. Я проклинаю себя за ту минутную слабость, которая обернулась такой катастрофой. Да простит меня Бог, порой я проклинаю отца за то, что он сделал со мной. Я потеряла все… даже дружбу Филиппа.

— А что, он предлагал тебе бежать с ним?

— Вроде того. Был один план, но я, дура, отказалась… боже, ну и дура я была!

Маргарита внимательно посмотрела ей в глаза.

— Все-таки ты влюблена в него, правда?