Юрий Сазонов - Тамплиеры. Рыцарь Феникса Страница 42

Когда араб обернулся, Томас знаками показал, как поднимает модфу, целится и стреляет. Селим сначала нахмурился, не понимая, потом лицо его прояснилось.

— Правильно, — закивал он. — Хозяин может думать, что хочет, но мы должны быть готовы. Мы должны защитить дом и имущество…

Тут Селим зарделся, и Томас ясно понял, какое именно имущество хочет защитить возлюбленный прекрасной Хабибы. Если Саххар явится сюда в компании погромщиков, то узнает вкус железных орехов. Посмотрим тогда, призрак он или обычный человек, и так ли неуязвима его плоть, как кажется на первый взгляд.

Селим и Томас слезли с крыши, бегом отправились в мастерскую и вернулись на свой пост с четырьмя модфами, запасом бондоков и пороха в кожаных мешочках. Томас зарядил все четыре модфы и рядком разложил на крыше. Молодой араб подготовил переносную жаровню, на углях которой калились три железных прута с удобными рукоятками.

Как раз когда они закончили, на южной стороне улицы показалась толпа. Люди шли рядами. Над головами их плясало пламя факелов, пока еще бледное в последних закатных лучах. Страшней было то, что толпа двигалась в совершенном молчании: ни криков, ни пения, ни молитв или проклятий. Впереди шагало несколько высоких широкоплечих мужчин в буровато-алых накидках. Присмотревшись, Томас с холодком в груди осознал, что накидки красны от крови — человеческой или звериной.

— Рабочие со скотобоен, — прошептал у плеча Селим. — Я слышал, они красят плащи бычьей кровью.

Сразу за мясниками двигался человек в черном одеянии. Поначалу Томас принял его за проклятого Саххара, но потом осознал, что в руках человека блестит большой золоченый крест. Монах. Люди шли громить жилища мусульман, прикрываясь святым крестом и именем Господним.

Толпа миновала первые дома, втягиваясь в улицу медленно, как черная змея с красным капюшоном втягивается в нору. Они шли неспешно, но уверенно, и, кажется, знали, куда направляются. Соседями абу Тарика были греки-христиане. Томас представил на секунду, как они сидят там, сжавшись за стенами и заборами, наглухо захлопнув ставни. Как надеются, что беда их минует, что в хмельном угаре человекоубийства погромщики еще способны будут отличить братьев-христиан от чужаков. Конечно, ждать от них помощи нечего.

Сейчас уже было слышно тяжелое дыхание и шум шагов десятков людей. Мелькали грязные, закопченные лица, сверкали зубы. От толпы несло гарью, потом и свежей кровью. Передние погромщики, обряженные в красные накидки, остановились напротив дома алхимика. Задние ряды напирали, толпа наливалась злобой и угрюмой силой — как перетянутая тетива лука или ремень пращи.

Внизу стукнула дверь.

— Нет, — выдохнул Селим и метнулся к краю крыши.

Томас, пригнувшись, перебежал следом за ним.

Абу Тарик вышел из дома. За ним привычной тенью топтался верзила-Маас, вооружившийся дубиной. Алхимик шагнул навстречу толпе, поднял руки и заговорил.

Томас так толком и не научился понимать вульгарную латынь, на которой изъяснялись здешние христиане, поэтому не знал, что именно сказал алхимик. Впрочем, многого он сказать не успел.

От толпы отделился один из заводил в красном. Из-под капюшона накидки торчала огромная рыжая борода. Здоровяк сделал два шага навстречу алхимику и сунул руку под плащ.

Томас беззвучно выругался. Он ощутил, как рядом лихорадочно дрожит Селим, и крепко сжал плечо сарацинского мастера.

Рыжебородый сделал третий шаг и вытащил руку из-под плаща. В руке был зажат огромный мясницкий нож. И, так же молча, равнодушно и деловито, рыжебородый погрузил этот нож в живот абу Тарика.

Над улицей разнесся крик, но Томас так и не понял, кто закричал: убиваемый алхимик, убийца или Селим, потому что в следующий миг толпа взревела. И яростным пенным валом ударила в ворота, сминая по дороге ошарашенного Мааса. Абу Тарик упал, на него наступили, и Томас с виноватым облегчением подумал, что топчут, скорее всего, уже мертвое тело.

А еще через мгновение он уже толкнул Селима к модфам. Сам схватил одну и, выдернув из углей железный прут, быстро ткнул им в запальное отверстие. Стрелять можно было, не целясь — все равно внизу плотно клубились человеческие тела. Рядом грохнул еще один выстрел. Селим. Томас ухватил следующую модфу.

На четвертом выстреле их заметили. Раздались крики. В стрелков полетели камни. Люди вставали друг дружке на спину, пытаясь взобраться на крышу — но дом был высокий, двухэтажный, так что сразу им это не удалось. Заметив над краем чью-то голову, Томас поднял разряженную модфу и ударил ей, как дубиной. Человек вскрикнул и, раскинув руки, полетел вниз. Его собратья, решив, что эта сторона слишком опасна, бросились в обход дома.

Томас замычал и махнул рукой. Селим обратил к нему потное лицо. Толпа хлынула на пустырь, собираясь оттуда штурмовать жилище убитого торговца. Через крышу перелетали горящие факелы и падали во двор. Там уже вспыхнул один куст. Рабы метались вокруг, засыпая огонь песком. Затем над головой Томаса пронесся небольшой темный, округлый предмет. С грохотом разбившись о камни дорожки, он выплеснул струю желтого пламени.

— Нафта ! [68]— крикнул Селим. — Они кидают сосуды с нафтой и зажженным фитилем…

Томас дернул его за руку и принялся быстро перезаряжать модфу. Забив в ствол порох и бондок, он побежал по плоской крыше налево, туда, где дом западным крылом выходил на пустырь. Селим рванулся следом с тяжелой модфой наперевес. Сейчас под ними была мастерская — погромщикам ничего не стоило выломать хлипкие решетки на окнах и пробраться внутрь. Томас еще успел прицелиться и выстрелить, и увидеть, как человек в красной накидке рухнул под ноги собратьев — и тут мир вокруг взревел, обернувшись столбом яростного белого пламени.

Часть третья. Глава 4. Под водой и на воде

Первым, что увидел Томас, было темное небо, расцвеченное красными искорками. Первым, что услышал — противный комариный звон в ушах. Юноша тряхнул головой. Звон сделался громче, а в затылке вспыхнула боль. Тогда Томас слабо завозился и понял, что по грудь завален какими-то обломками. Рука, словно по своей воле, дернулась и метнулась к шнурку на шее. Пальцы нащупали холодный ребристый бок фигурки, и юноша облегченно вздохнул. Феникс был с ним. Остальное неважно.

Некоторое время он лежал неподвижно, глядя в небо и наблюдая за танцем огненных мушек. Когда дурнота прошла, принялся разгребать завал.

Дома алхимика не было. На его месте курилось пожарище. Вздымались какие-то балки, развалины стен, торчали голые, обугленные ветки кустов. И нетронутый огнем ствол финиковой пальмы — как палец, поднятый в укоризненном жесте. Нестерпимо воняло гарью и серой, и над всем этим плыл неистребимый запах розового масла.

Посреди бывшего двора на горячих еще углях стоял Селим. Он стоял на коленях, обхватив голову руками, и тонко и тоскливо выл. Рядом бессмысленно бродили какие-то оборванные фигуры. Сидела на камнях очага старая стряпуха, чьи белые космы совсем посерели от пепла. В прореху рубахи свисала тощая, иссохшая грудь. Старуха тоже подвывала и скребла грудь ногтями. Томасу почему-то вспомнились рассказы Балларда о северных вёльвах [69].

Сначала юноша обрадовался, что Селим выжил. Значит, его тоже взрывом швырнуло с крыши на пустырь. Томас, выкапывая себя из-под обломков, обнаружил чью-то оторванную руку, а затем и целый труп одного из погромщиков. Должно быть, молодой шотландец упал на него, и потому уцелел и даже ничего не сломал. Если бы только не мерзкий звон в ушах, который никак не желал проходить…

Да, сначала Томас думал, что Селиму повезло. Потом кто-то набежал сзади и, ухватив юношу за пояс, забился, запричитал. Томас растерянно оглянулся. Гайда, с измазанным гарью лицом и некрасиво распяленным ртом, судорожно глотала воздух и выталкивала слова:

— Мы-то во дворе были, а хозяйка в доме пряталась. Боялась она очень, вот и не выскочила вовремя, а по крыше огонь побежал, огонь, и все рухнуло… Ой-ой, на кого ж ты нас оставила, птиченька ясноглазая!

Девушка выпустила рубашку Томаса и впилась ногтями себе в лицо.

— Ой-ой! А Селим-то, молодой мастер, побежал и прямо в огонь, и голыми руками хватается… Ой, да не успел он, не успеееел! Сгорела наша госпожа, звездочка ясная, ох…

Оттолкнув служанку, Томас шагнул к Селиму. И остановился. Он не мог ничего сказать, а если бы и мог, то что? Что не хотел этого? Что вовсе не для того передал Хабибе злополучную розу? Что, если бы все пошло по его плану, влюбленные жили бы долго и счастливо и умерли в один день? Но он не мог этого обещать. Зато точно знал — в том, что случилась, его вина. Его разыскивал проклятый Саххар. Из-за него погиб алхимик. Из-за него Селим стоит сейчас на коленях посреди тлеющих головней, сжимая обожженными руками голову. Из-за него…