Борщевик шагает по стране - Даниил Николаевич Заврин Страница 42

Я беру с полка фигурку единорога, странно, но она каким—то непостижимым образом оказалась в моей комнате. Белая, и красивым золотым рогом. Я увлеченно изучаю её. Она прекрасна, словно живая уменьшенная лошадка. Но зачем она тут? Зачем им вообще дарить мне единорога?

Снова яркий свет открывающихся дверей. Добрые доктора увозят меня. Куда? Я не знаю. Сначала я хотел бы думать, что они просто хотят вывезти меня из моего коматозного состояния, но нет, им плевать, им вообще на многое плевать и вместо ласки и заботы, они вводят мне иглу.

Зуд. Я снова чувствую зуд. Он проходит почти под всей рукой, заставляя кожу выглядеть зеленой. Но я больше не кричу, с недавних пор я вообще перестал кричать, лишь молча, смотрю, как мое тело пытается окраситься в странный зеленоватый цвет.

Впрочем, разве только это должно меня волновать? Ведь я так и не докопался до главного, до истока борщевика, и того почему он стал таким недосягаемым, для пестицидов растением. Нет, я просто обязан всё узнать. Просто обязан.

Сосновский

Сидя за столом, Михаил Вадимыч Сосновский привычно изучал данные анализов, которые в очередной раз, предвосхищали его ожидания. Удивительно, но пойманный ими ученый, в очередной раз смог противостоять, воздействию борщевика, а если точнее, то его первичному гибриду.

– Михаил Вадимыч – раздался голос его помощницы из полуоткрытой двери – к вам Трешкин Семен Иванович. Сказал срочно.

– Пусть войдет – устало ответил Сосновский – и принеси нам чашки. Думаю, это надолго.

– Как скажете.

Сосновский недовольно убрал папку в стол, и включил кондиционер. Ему очень не нравилось, когда его вот так отвлекали, но поделать ничего не мог. Трешкин был единственным мостом между ним и внешним миром.

– Наконец—то смог достучаться – выдохнул Трешкин, едва переступил порог его кабинета –к тебе уже скоро по записи надо будет, приходить.

– Много работы. А она, не терпит отлагательств – Сосновский потрогал очки – чай? Кофе?

– Кофе

Сосновский поманил вставшую у дверей помощницу. Затем, когда она подошла, аккуратно принял поднос и поставил его на стол. Ухаживать за гостями он любил лично. Он взял поднос и отошёл к помятой кофейной немецкой машине Bosh. Одной из немногих вещей, уцелевших в 1977.

– И зачем ты продолжаешь возиться с ней? – привычно спросил Трешкин, наблюдая как он, включает измученный временем механизм – всё равно на свалку.

– Она еще послужит мне. Как и ты.

– Да? Именно поэтому ты схватил этого ученого? Между прочим, вопрос безопасности – это моя прерогатива – начал Трешкин – и теперь, когда ты влез в мою работу, у нас появились проблемы.

– Проблемы ли – меланхолично заметил Сосновский, разливая кофе по чашкам –так, небольшие осложнения. Сделай, как ты умеешь, своди этого ФСБшника на экскурсию. Мне ли тебя учить.

– Именно что ФСБшника, причем не какого—то там рядового погранца. Он майор. Как и этот Мозалев, которого ты так лихо обработал, и которого представил, как обычного ботаника.

– Да он и есть, обычный ботаник. Все они – Сосновский пространно махнул рукой –обычные ботаники, хотя даже это, для них похвала.

– Михаил, ты знаешь, я тебя уважаю. Твою работу. Всё чем мы столько лет занимались. Но нельзя так. Это очень тонкая грань, слишком много произошло перемен с того момента, как мы начали восстанавливать нашу работу. Мы просто не можем вот так глупо похищать людей. Это же моя работа, так и дай мне её выполнять.

– Тогда почему ты дал ему возможность подобраться так близко?

– Да кто же знал, что он будет выкапывать эту борщевичную траншею, я как бы думал ученые, просто берут образец, а не начинают рыть себе проходы.

– Это странно. Согласен – Сосновский протянул ему чашку с кофе – вот. Выпей. Полегчает.

– Спасибо – Трешкин принял чашку – так что? Мы договорились?

– О том, что не будет моей самодеятельности? – Сосновский улыбнулся – конечно. Это лишь каприз, мне стало любопытно, и я решил подарить этому несчастному шанс увидеть мое открытие первым. Он ведь ученый. Пусть примет это как должное.

– О предыдущем ты так же говорил.

– А – скривился и махнул Сосновский – это было ошибкой. К тому же, там всё само совпало. Не ученый, а орангутанг, его просто надо было убить. Что я и сделал.

– Я бы не назвал это просто убийством.

– У тебя в везде мерещатся опыты. Нет. Это человек даже близко не обладал нужными мне качествами и кстати, что с моей поставкой? Задержка две недели.

– Небольшие проблемы, на таможне. Всем же надо сделать убедительные документы. Да и проверяют сейчас лучше.

– Но мне нужны эти люди. Я не могу работать без материала.

– Будет, обязательно будет. Вон, обработай пока своего ученого. Не зря же мы ради него, столько носимся.

– Не могу – Сосновский сделал глоток и задумчиво добавил – отчасти потому что уже начал и увидел исключительную реакцию. Как будто, он был рожден для подобного рода эксперимента. И кстати, тебе понравилось, как мы обработали поляну?

– Да. Почти как была.

– Я очень старался.

– Наверху снова просят данные. Мне пришлось поставить в известность, о утечке, и они немного волнуются.

– Все хотят прорыва – Сосновский возвел руки кверху – во всем и везде и только не своими руками. А ведь никто не понимает насколько это тяжело. Между прочим, если бы эти дебиты нас не торопили, мы уже давно стали сверхдержавой, а не тащились, за всеми остальными.

– Да я понимаю.

– Правда ли? – Сосновский посмотрел на него проницательным взглядом – многое ли ты понимаешь?

Сергей Иванович отвел глаза. Сосновский хмыкнул. Ему уже не доставляло удовольствие, играть в подобные игры. Он вздохнул и подошёл к столу. Если Семену Ивановичу нужны результаты. Он их даст. Сосновский выдвинул ящик стола.

– Вот. Я набросал небольшой отчет, уверен, он всех устроит.

– Ты словно читаешь мои мысли.

– Тебе бы тоже следовало этому поучиться – Сосновский протянул папку – только будь аккуратнее, когда даешь чуть больше чем нужно, всегда разгорается аппетит.

– Справлюсь – вырвал папку Трешкин – а ты, дождись партии. Я подобрал наилучших кандидатов. Заплатили втрое больше, но зато, там есть и негры, и китайцы.

– Африканцы.

– Да без разницы. По мне это лишь товар. Пусть и другого качества.

Сосновский опустился в кресло. После того как Трешкин забирал отчет, он чувствовал себя словно выжатым, как будто кто—то брал не исследования, а часть его души.

Когда Трешкин вышел, Сосновский развернулся и посмотрел на портрет отца. Молодой, красивый, один из самых видных ученых своей эпохи, он буквально