Юрий Корчевский - В цель! Канонир из будущего Страница 43

Неяркая луна едва освещала море. Чего они здесь видят? Так и на отмель или островок налететь можно – или они знают эти места как свои пять пальцев?

– Спать иди, медикус, – заметив меня, сказал каперский адмирал. – А хочешь выпить – пей, перекусить только утром можно будет.

Подышав свежим воздухом, я спустился в каюту и улегся на сундук, благо крышка его была плоской. Так, интересно – у Карстена из трех кораблей остался лишь один, да и то здорово потрепанный. Он что – вновь будет собирать эскадру или забросит каперство? А какое мне до этого дело? Надо поспать.

Вставшее солнце било прямо в лицо. Я продрал глаза. На судне слышалась возня. Я вышел из каюты. Матросы из легкораненых делали на палубе приборку – сбрасывали за борт куски досок, обрывки веревок, замывали следы крови.

– Скоро в порт придем – надо прибраться, – буркнул Карстен. – На камбузе можно поесть.

Я отправился на камбуз, найдя его по запахам. Кок, который выглядел как бандит самого устрашающего вида, без слов навалил мне в оловянную миску овсянки, сверху припечатал куском солонины и добавил пару сухарей. Не ресторан, конечно, но утолить голод можно. Пока я ел, кок выглянул в иллюминатор и равнодушно сказал:

– Борнхольм проходим.

До меня не сразу дошло – потом сообразил, что остров Борнхольм – это же то место, где базировалась эскадра Карстена Роде. Тогда почему он идет мимо?

– Куда мы идем?

– Копенгаген, – бросил неразговорчивый кок.

От Борнхольма до Ростока было не так уж и далеко, от Копенгагена – чуть ли не вдвое дальше. И что теперь – идти и требовать сменить курс? Смешно! Меня запросто скинут за борт, повесив на шею вместо камня мою сумку с инструментами. Придется плыть с ними – иного выхода не было.

От нечего делать я прошелся по шхуне – заодно осматривал раненых. Состояние их было вполне удовлетворительным.

Шхуна мне понравилась – конечно, я делал скидку на разрушения, полученные в бою. Видел я раньше пиратские суда – грязь и вонь. Карстен же содержал судно в чистоте и порядке. Скорее всего, он держал на судне железную дисциплину, причем держал жестко – на пушечной палубе я видел парочку плетей. Провинившихся моряков клали на ствол пушки, руки связывали под стволом, и по голой спине боцман или назначенный из приближенных человек наносил отведенное количество ударов. Еще на английском флоте любили протаскивать провинившихся на веревке под килем.

В полдень следующего дня корабль причалил к портовой стенке Копенгагена, встав подальше от центра порта. Конечно, кому охота показывать всем изрядно поврежденный в бою корабль?

Команду отпустили на берег – вместе с ней сошел с корабля и я. Не по душе мне пиратская стезя.

В этот же день мне удалось найти попутный корабль, и к вечеру следующего дня я был в Ростоке.

Побродив по причалам, я нашел наши, русские ладьи. Ильи на судне, как и других купцов, не было.

– Все на торгу, – пояснил дежурный.

Я улегся отдыхать под навесом, на своем месте. Не знаючи города, найти Илью невозможно.

Вечером купцы взошли на судно все вместе – возбужденные, обсуждающие итоги торгов. Завидев меня, Илья обрадовался.

– Жив! Молодец, что нашел меня. А чего на тебе за одежда такая – ты же в другой был?

– Пришлось поменять.

– Чудная – здесь не такую носят.

– Знаю, Илья, – мне выбирать не пришлось.

– Не обижайся – это я так, к слову.

Назавтра мы пошли на торг вместе, нагруженные тюками с товаром. Меха продавались бойко, торговал Илья умело, весело, зазывая горожан прибаутками, из которых немчура не поняла и половины.

Распродав товар, мы зашли в местную таверну и поели горяченького, довольно жиденького супчика. А пиво и свиные сардельки оказались хороши.

Проходя мимо кирхи, я обратил внимание на разноцветную мозаику в окнах.

– Илья, – зайдем, поглядим.

– Чего я не видал у этих схизматиков? Церковь-то не наша, не православная.

– Не молиться зову, Илья, – поглядеть на искусство стекольное.

– Ну, разве что так.

Мы вошли, направились к западной стене. Лучи солнца били в разноцветные стекла и на полу рассыпались всеми цветами радуги. Было необыкновенно красиво.

Илья застыл, сраженный заморским дивом.

– Порадовал ты мое сердце, Юрий, сроду не видывал таких чудес.

– Илья, я ведь тебя не любоваться привел.

– Чего тогда?

– Ты подойди поближе, приглядись.

Мы подошли, осмотрели мозаику. В свинцовый переплет были вставлены кусочки разноцветного стекла, образуя рисунок.

– Что-то не пойму я тебя, зятек.

– Э, Илья. Вот что тебе дома организовать надо. Переплеты делать – не проблема. Как стекла разноцветные лить – вот вопрос.

– Эка ты задумал! А я все думаю – чего ты меня сюда потащил?

– Делают ведь люди, и мы сможем. Ты хотел деньги в производство вложить – вот и вкладывайся. Не иди по мостовой, глядя под ноги – крути головой по сторонам.

– Не, не потянем. Мало того что стекло лить надо – так еще и цветное. Такое только в Венеции делают, я слыхал.

Мы вышли из кирхи в глубокой задумчивости. Я размышлял – нельзя ли перекупить опытного стекольщика, предложив ему неплохое жалованье, или же попробовать самому. Возни достаточно, времени это отнимет много, но и денег можно сэкономить изрядно.

Весь следующий день, пока Илья торговал, я шнырял по Ростоку, пытаясь найти стекольную мастерскую. Тщетно – все витражи были привезены из Венеции или юга Франции. Видно – судьба, придется все начинать самим.

Через пару недель весь товар был распродан. Илья на все вырученные деньги закупил местных товаров для продажи на родине. Удалось это с трудом. Завидев русских купцов, немцы начали завышать цены – не зря организовали Ганзейский союз, дабы торговать с Русью самим.

И все-таки настал день, когда наша ладья вышла в море и направилась к родным берегам.

Капитан советовался с купцами – как путь держать: ближе к польским берегам – есть опасность нарваться на польских пиратов. В прибрежных странах все уже были наслышаны о том, что шведы разбили эскадру Карстена Роде – стало быть, поляки осмелеют. Держаться севернее, подальше от ляхов – можно нарваться на шведов.

Решили не идти одним курсом, а периодически его менять. К тому же смотрящих выставили не одного, а троих, чтобы за морем смотрели. Как появится где парус – докладывать сразу, чтобы попытаться уйти или укрыться за каким-либо островком.

С трудом, общими усилиями и напряженной работой всей команды удалось дойти до Финского залива без происшествий. Ну а уж дальше – по своей земле, вернее – воде, там полегче.

Вот вдали показались купола церквей Пскова, и к вечеру мы причалили к Псковской земле.

На берегу ожидали грузов портовые амбалы, поэтому затруднений при выгрузке товаров не было. Их сразу перегрузили на подводы, и мы отправились домой.

То-то радости было! Дарья и Маша соскучились. Я удивился, как за полтора месяца моего отсутствия вырос живот у Дарьи.

Пока все вместе сносили товар с подвод в подклеть, наступила полночь. Утомленные, мы повалились спать.

Утречком уже поели не спеша, сходили в баньку, рассказали женщинам, что интересного видели в чужедальней стороне. Илья живописал бой каперской эскадры со шведским флотом, мое отплытие на «Варяжском море». Женщины ахали и удивлялись. Потом купец рассказал о виденной в кирхе мозаике.

– Вот, зятек хочет мастерскую сделать по выделке стекла. Думаю – дело неподъемное, не знаем мы всех тонкостей. Вот, к примеру, я – даже не представляю, из чего оно делается.

Мы немного поболтали еще, когда раздался стук в ворота. Маша, как всегда, пошла открывать. Вернулась растерянная, за ней маячили двое дюжих молодцев в серых кафтанах, похоже – служивые.

– Кто будет лекарь Кожин?

Я поднялся из-за стола.

– Я. Чем обязан?

– Мы из Разбойного приказа. Велено доставить тебя к дьяку.

– В чем моя вина?

– Мы не знаем, наше дело – указания выполнять.

Я собрался и вышел из дому, сопровождаемый то ли провожатыми, то ли конвоирами.

Идти было недалеко – квартала три. Каменный дом Разбойного приказа был довольно мрачного вида – под стать учреждению.

Вины за собой я не чувствовал никакой – никого не грабил, не воровал, своим трудом зарабатывал на хлеб, но под ложечкой сосало. На Руси во все времена никто не мог чувствовать себя спокойно перед властью. Боярин или князь мог легко попасть в опалу – просто за принадлежность к роду, хоть в чем-то вызвавшему неудовольствие государя. Чего уж говорить о людях неименитых, неродовитых? В памяти народной еще свежи были бесчинства опричников, науськиваемых деспотом Иваном Грозным. Поэтому не без некоторой душевной робости вошел я под крышу Разбойного приказа.

Меня завели в комнату, где за столом восседал вальяжного вида дьяк в серой суконной одежде. На столешнице лежали исписанные листы бумаги. Меня усадили на стул, сзади встали двое сопровождающих.