Василий Звягинцев - Разведка боем Страница 44

— Нет. А размотать нас и без всяких чудес могут. Как в том рассказе, где полицейский пришельца чисто оперативным путем вычислил.

— Такого нам не нужно. Вся соль, чтобы подставиться именно тем, кто нас интересует…

Погода на улице начала понемногу улучшаться. Туман приподнялся, сквозь разрывы в облаках заголубело небо. Только на западе клубились низкие грязно-сизые тучи, обещая очередной дождевой заряд, а может, и первый осенний снег. Друзья неторопливо, аккуратно проверяясь, не появился ли за ними, чем черт не шутит, «хвост», направились в сторону Китай-города.

— Подождем день-два и, если ничего не заметим, придется обострять ситуацию… — продолжал рассуждать Шульгин. — Только надо бы насчет запасных позиций подумать. На случай непредвиденных осложнений. Оставить на базе человек десять покруче, понахальнее, во главе с тем же Рудниковым. Пусть живут широко, буянят, скандалят, морды бьют, как и положено. Остальных по трое-пятеро рассредоточить в соседних корпусах, чтобы и все подходы, и окна квартиры просматривались. А нам с тобой и еще подальше переместиться.

— От группы отрываться не стоит, — возразил Новиков.

— Ничего страшного, связь у нас надежная, а если бы поближе к центру найти незасвеченную точку — самое то…

— Был бы здесь хоть двадцать второй год, тогда без проблем, а с нынешним военным коммунизмом квартиру разве найдешь?

— Всегда какие-то варианты бывают. Думать надо. О, смотри, тут и книги продают. Пошли посмотрим.

— Я бы лучше пожрал чего, так где? Разве на вокзал сходить, в питательный пункт?

— Дадут тебе там каши неизвестного происхождения на машинном масле. Надо было с собой взять. А теперь до ночи терпи, в наших мундирах днем на Хитровку соваться не стоит.

Перебирая выложенные на крапивных мешках книги, среди которых попадались и весьма интересные, Новиков вдруг присвистнул от удивления. Снова совпадение или все-таки начали работать непознанные закономерности? Прелесть ситуации заключалась еще и в том, что увиденная им книга попалась на глаза сразу после разговора о захвате Кремля, да вдобавок продавалась чуть не под окнами ВЧК, чьей обязанностью было сразу после переезда правительства в Москву узнать о существовании данного труда и принять меры к его немедленному и повсеместному изъятию. Потому что назывался он «Московский Кремль в историческом и архитектурном описании» и содержал, кроме массы сведений пусть и интересных, но неактуальных, подробнейшие чертежи и планы территории, соборов, дворцов, башен… Перелистывая веленевые страницы, проложенные папиросной бумагой акварельные рисунки и фотографии, Андрей думал, что для простого совпадения это слишком маловероятно.

— Сколько? — небрежно спросил он у похожего на артиста Гердта букиниста. Тот наметанным глазом уловил странную для нынешнего времени заинтересованность возможного покупателя, предположил в нем коллекционера из бывших, которому и исторические катаклизмы не отбили вкус к любимому занятию, и заломил цену: «Два фунта сала и пять — хлеба». Склонил к обсыпанному перхотью бархатному воротнику пальто голову и стал ждать ответа. Сам понимал, что цена непомерная, но мало ли что? У человека в военной форме и достаточно интеллигентного, чтобы заинтересоваться такой книгой, может найтись хоть половина запрошенного. Или приемлемый эквивалент.

— Ну где я вам сейчас сало искать буду? Может быть, деньгами?

Пока букинист задумался, переводя цену продуктов в совзнаки, Шульгин тоже успел прочесть выпуклые золоченые буквы на переплете и взял инициативу на себя. Молча сунул книгу Новикову под мышку, а в костлявую ладонь букиниста вложил золотой.

— Тихо, дед. Быстренько прячь, а когда станешь разменивать — не пролети…

Пока старик ошеломленно смотрел на монету с царским профилем, о которой слышал столько разговоров и вчера и сегодня, странные покупатели растворились в толпе.

— Интересно, а сколько сейчас вообще червонец стоит? — спросил Андрей, когда они уже шли по Никольской.

— Кто его знает… При царе на него двести килограммов белого хлеба купить можно было. Сейчас вряд ли меньше…

— Повезло деду. Да я б ему и десять червонцев дал. Тут на планах все размеры проставлены, длина и высота стен, разрезы башен и прочее… Знать бы, кто ее нам подкинул?

Шульгин внимательно посмотрел на Андрея, но промолчал.

Глава 18

Синий «рено» остановился у неприметного особнячка с мезонином в кривом и грязном переулке неподалеку от Смоленской площади. Десятки таких переулков, неотличимо похожих друг на друга, сбегали по косогору к Москве-реке, и только старожилы да бывшие городовые Арбатской части уверенно ориентировались в их хитросплетении.

Велев шоферу ждать, пассажир, он же начальник СПО ВЧК Агранов, отпер своим ключом парадную дверь. Ему навстречу из примыкающей к прихожей каморки появился человек дворничьего обличья, но с револьверной кобурой на поясе.

— Как он там? — не здороваясь, бросил Агранов, быстрым шагом проходя через прихожую к ведущей наверх узкой лестнице.

— Спокойно, Яков Саулович. Утром чаю попил, до ветру два раза просился, а больше и не слыхать.

— Хорошо. Иди к себе. Нужно будет — позову.

Лестничная площадка делила мезонин пополам. Направо вела обычная двустворчатая крашенная суриком дверь, а налево — массивная, обитая железом, закрытая на длинный кованый засов.

Но за ней оказалась просторная и довольно уютная комната, разве только решетка на выходящем во двор окне слегка портила впечатление.

На низкой деревянной кровати, подоткнув под спину подушки, полулежал бородатый мужчина лет шестидесяти в буром байковом халате, читал толстую книгу и курил трубку. Курил он здесь давно и много, под потолком слоями висел дым, а от застарелого прогорклого запаха у гостя запершило в горле.

— День добрый, Константин Васильевич. Как поживаете?

— Вашими молитвами. Впрочем, не уверен, что православный может благоденствовать молитвами иудея…

— Ну, опять вы за свое. — Агранов ногой подвинул к себе табурет, сел, снял шляпу. — Я уже не раз вам объяснял, что иудеем называть меня неправомерно. Во-первых, я крещеный, а во-вторых, являясь интернационалистом, вообще не признаю национальность как таковую…

— Да мне, собственно, и наплевать. Пожрать чего-нибудь привезли? И табаку. Уже кончается, а без курева я не могу. Без хлеба обойдусь, без табака нет.

— Все привез. И еду и табак. Но вы ж и меня поймите. Революционный народ голодает, а вы — старый народоволец — требуете ветчины, колбасы, сыра, яблок… Это сложно, когда даже предсовнаркома довольствуется рабочим пайком.

— Яков! Мне и на это тоже плевать. Вы хоть все там подохните за свою идею. А я не желаю. Ты меня заточил в узилище — ради бога. Оно как бы и лучше. Лежу, читаю, курю, с тобой вот беседую и избавлен от проблем жизни при вашем военном коммунизме.

Сторож отворил дверь и подал Агранову туго набитый саквояж.

Узник мезонина отщелкнул его замки, вывалил на стол завернутое в промасленную бумагу содержимое, осмотрел, обнюхал даже, отодвинул в сторону.

— Так. Считаем, что свое слово вы пока держите. И что дальше?

— А дальше потребуется конкретная работа. Теоретические собеседования отложим до следующего раза, как бы они ни были увлекательны. Постарайтесь доказать, что я не зря вас кормлю провизией, словно и не существующей в природе для граждан Советской республики, обеспечиваю совсем неплохой пансион, а также спасаю от военного трибунала, приговор которого нам обоим очевиден…

— Витиевато выражаешься, Яков, что, впрочем, неудивительно для достигшего высоких чинов недоучки.

Как ни странно, но казалось, будто агрессивное поведение собеседника совершенно не задевает Агранова. Похоже, ему это даже нравилось.

А тот продолжал, вновь разлегшись на кровати:

— И не от большого ума ты пытаешься меня пугать трибуналом. Напугать меня вообще невозможно ничем. Я сотрудничаю с тобой исключительно по своей доброй воле. Ты мне интересен, а вдобавок — полезен. Если угодно, я на тебе паразитирую. Положение же паразита, наряду с явными преимуществами, имеет и ряд недостатков. Один из них — некоторое ограничение личной свободы. Но опять же — есть ли это в полном смысле недостаток? — Судя по появившимся в голосе Константина Васильевича ноткам, по особым образом заблестевшим глазам, случайно подвернувшаяся тема его увлекла, и он явно готов был углубиться в тщательное и неторопливое изучение проблем паразитизма в биологическом и социальном планах.

Агранову пришлось его вежливо, но решительно остановить:

— Сейчас меня интересует несколько другое. Практическое применение ваших изысканий в области этих «Воображаемых миров»… Насколько я понял и запомнил своим слабым разумом, вы говорили, что, проникнув в один из них, способны наблюдать наш действительный мир как бы извне, с точки зрения более высоких уровней.