Алексей Волков - Поход Командора Страница 44

Больше всего запомнился молодой солдат-первогодок в наушниках, надетых почему-то поверх каски. Он обеспечивал связь с огневыми, расположенными позади нас.

Или это мы оказались точно между замаскированными реактивными установками и целью?

Что в лоб, что по лбу…

Перед учениями и во время них министерский полковник долго распинал богов войны, а заодно и нас, за все мыслимые и немыслимые вины, и все время долдонил о долге офицера и о примере, который начальник подает своим подчиненным.

Поверяющий продолжал брюзжать даже тогда, когда корректировщик, то и дело поглядывая на комдива, стал давать целеуказания.

Но разве может быть хоть что-нибудь важнее начальственного слова?

Мы с нетерпением ждали начала стрельбы. Когда начинают рваться снаряды, замолкают не только музы, но и холеные паркетные полковники. Не из-за недостатка вдохновения. Просто тяжело говорить в таком шуме.

– Пристрелочным одним снарядом… – Корректировщик в последний раз вопросительно посмотрел на комдива.

Комдив едва заметно кивнул.

– Огонь!

Все находившиеся в окопе невольно напряглись, ожидая пролета снаряда над головами.

Мгновения тянулись неожиданно долго, сложились в секунды, только ничего не проносилось огненным следом в небе.

– Ромашка! (А может, «Акация», я уже не помню, что было позывным.) Выстрел был? – самолично рявкнул комдив по рации.

– Так точно! Был! – бодро отрапортовали с огневых.

Комдив недоверчиво скосил глаза на пустое небо и уточнил:

– Сход снаряда был?

– Сход-то был, – ехидно поведали на том конце.

Министерский полковник открыл рот, очевидно собираясь высказать то, что думает о нашей доблестной артиллерии в целом и о дивизионе Градова в частности, да так и застыл.

Мы тоже.

Не знаю, что случилось с ракетой. Была ли она бракованной изначально или слишком долго лежала на хранении, только ее двигатель скис. Тяги не хватало для того, чтобы эффектно пронести снаряд над нашими головами к цели. Поэтому он с маниакальной настойчивостью полз по земле. Полз прямо на НП.

Наверняка скорость ракеты была довольно большой. Нам же казалось, что она медленно накатывается на нас. Даже не столько она, сколько смерть, принявшая подобное обличье.

Стрельба в тот день велась боевыми.

Первым среагировал министерский полковник. Это неудивительно. Он был старше всех по званию и по должности, ему сам устав велел.

Слов штабист подобрать не сумел. Вместо этого он вцепился в каску связиста и потянул ее на себя. Пушечное мясо не жалко, а вот умную голову надо беречь.

Солдат так почему-то не считал. Он был всего лишь первогодком и еще не проникся главным армейским правилом: начальство надо спасать при любых обстоятельствах. Вместо этого связист вцепился в надетое на голову казенное имущество, и как полковник ни тянул на себя, сорвать каску не удалось.

Осознав тщету своих усилий, полковник с легкостью лейтенанта выскочил из окопа и рванул прочь.

Как он бежал! Глядя на него, можно было только дивиться, какие таланты пропадают в армии! Полковника можно было смело отправлять на Олимпиаду, и уж золотая медаль по бегу нашей команде была бы обеспечена.

Или для победы нужен был допинг в образе ползущего снаряда?

Пример старшего по званию значит многое. Следом за начальством в разные стороны бросились остальные. Причем связист так и не освободился от рации, и она прыгала за ним по всем пригоркам.

Кросс оказался напрасным. Снаряд скользнул по какой-то кочке, изменил направление и пополз в сторону. В ту, в какую несся поверяющий.

– Ложись!

Крикнул ли кто команду, или это был глас Божий, но услышали все.

Вовремя. Снаряд врезался в пень. Может – в камень. Я в тот момент уткнулся носом в землю и ничего не видел.

Грохот взрыва больно отдался в ушах, и над залегшими людьми просвистели осколки.

Пострадавших, как ни странно, не было.

На разбор учений полковник почему-то не явился. Прислал вместо себя майора.

А что нам майор? Майоров в любом полку много. Это я остался вечным капитаном.

Положим, нет. Если верить врученному патенту, я вновь всего лишь лейтенант. Как, к примеру, небезызвестный д’Артаньян. Если учесть, что звания сейчас заслужить намного труднее, а ценятся они намного выше, то капитаном мне не быть.

Зато без всяких патентов я – Командор. И никто не дерзнет оспаривать это. Даже враги. Командор поменьше адмирала, но больше любых капитанов. Так что повышение, однако. Не закрепленное ни в каких послужных списках. Найдем женщин, и все. Плакало мое неофициальное звание.

Пусть плачет. Надоело болтаться по морям и волнам. Сколь веревочке ни виться…

Ох, доберусь я до этого побочного сына! А потом и до его отца со всеми отцовскими друзьями!

В дверь постучали, прервав воспоминания и размышления.

– Командор! «Лань» заметила парус. Идет на сближение!

Хорошая вещь – рация!

На квартердек я взлетел метеором. Показалось, судьба вняла тайным желаниям и решила больше не откладывать долгожданную встречу. Хотелось рявкнуть нечто бодрящее, нецензурное, а затем изменить курс корабля. До настоящего штурмана мне далеко, однако я вынужденно нахватался вершков навигации и кое-что рассчитать умею.

Даже распорядиться не дали.

Я еще только подходил, как Валера уже положил фрегат на новый галс. Глаза находившегося тут же Ширяева поблескивали от возбуждения. Может, Григорию нравится сам процесс поисков, он у нас последний романтик. Ярцев подобной болезнью не страдает. И не страдал никогда. Одно слово – потомственный моряк.

Нет, Валера не жалеет, что сам вызвался в поход. Только любой поход должен когда-нибудь заканчиваться объятиями любимых.

Тем более когда поход последний.

А на палубе Женя старательно поет охрипшим голосом. И чего он в последнее время привязался именно к этой песне? Или его подбивает Ширяев? Так сказать, концерт по заявкам?

Но как возразить, когда дается настрой к бою? И хороший настрой. С таким не отвернешь, даже если противника намного больше. А уж какой-то Ягуар с одной бригантиной…

Ну, нет! Больше убитых друзей не будет. И враги обойдутся без воронья и гробов. Акулы да соленая вода – этого вполне хватит не на одну бригантину.

А воронье… Не много ли чести?

27

Наташа. Новая пленница

Время давно застыло. Дни и ночи не спешили сменять друг друга. Никаких событий здесь не было. Даже Юля притихла, утратила прежний задор и стремление к борьбе. А уж что происходило снаружи, не поддавалось разгадке.

Корабль то стоял в порту, то плыл. Но в каком порту? Куда плыл? Ничего не известно.

Складывалось впечатление, будто пираты позабыли о цели похищения. В противном случае они давно доставили бы пленниц в некое место, а сами диктовали бы Командору условия выкупа. Не из-за красивых же глаз Ягуар провернул дерзкую операцию!

А тут прошло столько времени, а плавание продолжается. Или пленниц хотят доставить в Европу? Но смысл?

Опасность страшит. Да только подобное заточение на тесном пространстве не менее ужасно. Не физическим страхом, уж убивать-то никто не будет. Страшно, когда в монотонности и неизвестности костенеет душа.

Наташе в чем-то было легче, в чем-то тяжелее. Срок был большой, и порою женщину умиляло шевеление плода внутри, толчки, упирающаяся в живот ножка…

Беременные склонны к самосозерцанию. Наташа не была исключением. Порою она часами вслушивалась в одну из величайших тайн на земле, в тайну зарождения жизни. Иногда она делилась происходящим с подругами по несчастью, и те радовались вместе с ней. Искренно, забывая о себе и тяжелом положении, в которое они попали.

Однако приближение срока поневоле заставляло задуматься о будущем.

Будущее представлялось таким же безрадостным, как и настоящее. Надежда на Сергея не позволяла впасть в отчаяние, однако долгое заточение принесло некоторые плоды. Свобода казалась чем-то недостижимым, эфемерным. Конечно, она наступит. Рано ли, поздно, Сережа отыщет их и сполна воздаст похитителям. Вот только когда?

Только каюта, явно тесноватая для троих, да качка. Порою слабенькая, порою близкая к штормовой.

Впрочем, штормовая тоже бывала.

Наверху затопали сильнее обычного. Там явно что-то происходило. Но всевозможных авралов было столько, что это не особо впечатлило пленниц.

Одинокий выстрел тоже остался почти без внимания. Не первый и не последний. Может, кто с ума сошел, может, по альбатросам палит, а то и одним флибустьером стало меньше. Насколько знали женщины, расправа с провинившимися частенько была короткой.

Пленницы по-настоящему всполошились, когда в коротком коридорчике затопало слишком много ног. Они уже привыкли: матросам на ют вход разрешен лишь в чрезвычайном случае. Что-то сообщить, что-то принести. Изредка – прибрать. Толпа ввалилась в коридор в первый раз.

Дверь отворилась, заставив женщин вздрогнуть. Юля машинально поднялась, встала так, чтобы прикрыть свою подругу.