Кеннет Макси - Вторжение, которого не было Страница 44

Гарнизон Айл-оф-Тенет отступил, как только пал Кентербери. Попытка отстоять аэродром Мэнстона также оказалась безрезультатной. На другом конце плацдарма 17-я пехотная дивизия захватила аэродром Лимпна и вместе с 7-й воздушно-десантной дивизией двинулись на Рай и Эшфорд. То и дело английские танки “матильда” служили причиной остановок в пути, но танки Pz.III и, особенно, 88-мм орудия помогали продолжить движение. В целом, немцы наступали с той скоростью, какую запланировали. Они безо всякого труда разбили арьергарды, прикрывавшие отступление 45-й и 1-й лондонской дивизий.

Когда Буш получил сообщения о решительном наступлении своих войск, об отступлении английских линкоров и улучшении[395] поставок продовольствия, его самоуверенность достигла максимума. “Теперь, — заявил он, — мы можем и должны пойти на еще больший риск. Забудьте о необходимости создавать запасы продовольствия. Нам надо ввести в сражение максимальное количество подразделений”[396]. 17 числа, на четвертые сутки операции, он перенес свой штаб в Дуврский замок. Там Буш получил известие о том, что, начиная со следующего дня, первая эскадрилья Bf.109 будет базироваться на аэродроме Хоукинга. Горючее для самолетов уже было доставлено из Дувра.

Итак, катастрофа, которой опасался Айронсайд, свершилась. Когда немцы подошли к Эшфорду и Февершему, региональный комиссар Геддс сообщил Торну, что местные власти не выдерживают напряжения: никакие законы в Кенте отныне не соблюдаются, подвоза продовольствия нет, имеющиеся скудные запасы никто не распределяет, и до прихода немцев каждый может полагаться в этом только на самого себя.

Бомбардировщики “дорнье” и “хейнкель” уже свободно долетали до Ротхема; Айронсайду и Торну пришлось признать, что этот бастион “Линии Генерального штаба”, укомплектованный новозеландцами и канадцами, держится только на противотанковых орудиях и боевом духе его защитников и может скоро пасть. Генералы видели толпы удрученных беженцев, загромождающих дороги, полиция была бессильна остановить это столпотворение. Хаос, царящий на транспортных магистралях, препятствовал быстрому маневру силами в зоне вторжения.

Несмотря на очевидную опасность, грозящую Восточной Англии, Черчилль и высшее командование приняли, наконец, решение игнорировать ее и сосредоточить все силы против уже имеющегося неприятельского плацдарма. Независимо от того, произойдет новая высадка противника или нет, резервы будут брошены на удержание “Линии Генерального штаба”.

Для немцев захват Кента был сбывшейся мечтой, которую омрачали только разбросанные мелкими группами по всему краю[397] остатки английских войск да партизаны, которые часто носили на рукавах повязки с непонятной надписью “добровольный дружинник”. Неповиновение и молчаливый протест населения были приняты наступающими как должное. Умудренные опытом боев в Европе, некоторые немецкие командиры противились уничтожению партизан и грабежу деревень. Они знали, что акты насилия и мародерства вызовут всеобщую ненависть, которая никогда не забудется и отольется немцам при всяком исходе войны. Но молодые офицеры почти всегда прибегали к строгим и даже жестоким мерам, когда гражданское население в чем-то нарушало их планы. События тех дней прекрасно иллюстрирует история с мэром Дувра Джимми Кернсом.

Кернс одно время работал прорабом-строителем в доках Гулля. Оставшись на своем посту после прихода немцев, он реже других применял силу. Когда немецкий комендант в Дувре потребовал от него возобновить работу порта, Кернс наотрез отказался и публично заявил, что будет сотрудничать с немцами только в том, что касается обеспечения нормальной жизни города. В результате первый же эмиссар гестапо, прибывший в Дувр, решил наказать нелояльного мэра в назидание другим. Арестовав Кернса как соучастника убийства немецкого солдата, захватчики 18 июля расстреляли мэра и его сотрудников. Казнь была предана максимальной огласке. Без сомнения, кого-то из жителей Дувра таким образом удалось запугать, но гораздо большее число людей пришло в ярость. Ненависть к немцам усилилась во многих странах, в том числе — в США[398].[399]{8}

Публичная казнь Кернса и других заложников широко использовалась английской пропагандой. Лотиан обратил внимание на этот случай и сообщил о нем Рузвельту — как о примере того, чем оборачивается для любой страны германское нашествие.

Между тем ситуация на юго-востоке Англии продолжала ухудшаться. Мощь немецкой армии и скорость ее продвижения убедили английское командование в том, что если врага не уничтожить сейчас, он окончательно станет неуязвимым и тогда не поможет даже флот[400]. Беспомощность RAF стала очевидной для всех. ВВС Великобритании понесли слишком большие потери, пытаясь одновременно прикрывать с воздуха корабли и охранять свои аэродромы. “Люфтваффе” могли полностью переключиться на поддержку наземных операций. Транспортные самолеты спокойно перевозили запланированные 2000 тонн грузов в день[401].

В этой обстановке соединение “Н” покинуло Гибралтар. Господство в западной части Средиземного моря перешло к Италии.[402]

Премьер-министр Великобритании понял необходимость принятия тяжелых решений. Он согласился с Диллом, что ответственность за защиту нации лежит на армии, а силы RAF более нельзя принимать во внимание. Поэтому Невиллу было приказано прекратить борьбу за господство в воздухе и сосредоточить свои усилия на защите Лондона и содействии флоту.

Черчилль отозвал из Гибралтара соединение “Н”. Переговоры с американцами затягивались, и надеяться на скорое прибытие в Средиземноморье кораблей Западного патруля было бесполезно. Так что уход Соммервилла полностью развязывал руки итальянцам.

Паунд предупредил, что вмешательство соединения “Н” может не привести к желаемому результату, но его доводы были отклонены. Невилл же опасался того, что эскадрильи истребителей, которым было приказано отступить в глубь страны, не смогут прикрыть Лондон. Впрочем, через “Ультру” были получены сведения, что Гитлер запретил бомбить город.

Все усилия военных руководителей Великобритании отныне были направлены на укрепление “Линии Генерального штаба” зенитными и противотанковыми орудиями. Не считая флота и ВВС, эта линия оставалась единственной опорой англичан.[403]

XIV. Битва за “Линию Генерального штаба”

Враг не оказывал более никакого сопротивления действиям “Люфтваффе”. С помощью воздушной разведки немцы собрали достаточно данных о последней оборонительной позиции, даже не приближаясь к ее аванпостам.

Их общий стратегический план состоял в расширении захваченного плацдарма на запад и прорыве к западным окраинам Лондона. Позднее предполагалось захватить центральные районы страны и поставить себе на службу промышленные предприятия южной и средней Англии. Но прежде всего надо было прорваться через “Линию Генерального штаба”[404].

По расчетам Буша, эта операция должна была занять неделю, если, конечно, удастся провести хорошо скоординированную атаку. Насколько он мог судить, англичане еще не закончили все свои приготовления. Когда 9-я танковая дивизия 19 июля[405] подошла к реке Медуэй, мосты были взорваны, а патрули, посланные через реку, попали под сильный обстрел. Тем не менее, разведчики смогли нащупать прорехи в линии обороны и доложили о возможности прорыва.

Буш верно предположил, что англичане ожидают от него “правильной осады”. По их мнению, немецкие войска должны были на широком фронте войти в соприкосновение с “Линией Генерального штаба”, выбрать для прорыва один или два сектора, сконцентрировать против них превосходящие силы и лишь затем нанести удар. Такой образ действий был обычной военной практикой. Именно поэтому Буш решил отказаться от данной схемы и прорвать оборонительную позицию малыми силами.

К этому времени немецкие авангарды начали выдвигаться за Кренбрук. Порт Рай еще не был захвачен, но, когда он будет взят, это не принесет немцам большой пользы, Седьмой корпус не мог присоединиться к 16-й армии за один день, но 35-я пехотная дивизия уже высаживалась в Менстоуне (и частично в Детлинге, прямо под носом у врага), поэтому оказалось возможным с ходу прорвать “Линию Генерального штаба”. В мае Буш скептически отнесся к предложению Гудериана осуществить подобную операцию на Маасе и даже какое-то время гордился тем, что осудил “эту авантюру”. Теперь же он старался подражать “шедевру воинского мастерства и неожиданности”.