Русь Черная. Кн1. Темноводье - Василий Кленин Страница 44

Ну, вот. А всякие беспутные на подхвате оставались, что-то носили, копали, рубили. Дурной еще брал кого-нибудь с собой на «травяные промыслы». Он-то шибко в съедобных корешках да ягодах понимал. И всё твердил, что зимой без этих запасов ватага вымрет. Придумал ловко корзины заплечные, и кажный вечер приносил полные: то орехами, то калиной/рябиной, то и впрямь травой пахучей. Сберечь всё это казаки не могли, так что — сушили. Натянули ниток повсюду, нанизали и сушили.

Старика подгоняли с лодкой — больно уж хотелось свежей рыбки. Две огромные реки под боком — грех не воспользоваться. Даже помогать вызывались, даже в неурочное время. Вышла она, неуклюжая, широкая да с бортами низкими. Но по воде шла, главное — волну не черпать.

Помнили казаки и о том, что следует тайну хранить и беречься. Потому всё светлое время в «гнезде» сидел дозорный и оглядывал обе реки. Гераську наверх слали нечасто — его-то мастерство звероловное самое важное! — но иной раз бывал в дозоре и он. Наверху дуло страшно, так что дозорному полагалась овчинная шубейка. Гераська хмуро кутался в нее, озирая сине-стальную гладь Зеи и мрачную темень амурской водицы. Вдруг вдалеке, где две реки сливались в единую (и еще далее), взгляд его заприметил странность. Небо былое хмурое, и тучи по-осеннему черны, да только то не тучи были.

— Пожар! — заорал Гераська на низ. — Горит чой-то!

Глава 35

— От белка заполошная! — Старик зло треснул Гераську по темени. — Вон как далече горит, а ты пужаешь!

В «гнездо» набилось человек пять — всё, кто имелся на острожке. Черный дым растекался всё шире и шире, но был он и впрямь далече, да еще и за рекой. Никакой опасности острожку.

— Но что это горит? — дивился Ивашка сын Иванов. — Для лесных пожаров рано еще — вся травазеленая, листва еле желтеть начала.

Гадали долго, пока, наконец, старый Тимофей не хлопнул себя по лбу.

— А не там ли, браты, стоит городок Кокуреев?

Казаки враз загалдели, что де, точно! Там и живет улус старого даурского князьца.

— Напали на его, штоль? — подумал толмач Козьма. — Может… Может, Кузнец и напал?

— Думай — опосля говори! — отмахнулся Старик. — Сколько дён прошло! А приказной, по-твоему, всё еще тута? Не, он уже дальше Шунгала ушел, поди!

Спорили до позднего вечера и сообщали новость каждому, кто возвращался в острожек. Особенно, весть поразила Сашко. Дурной аж полез в «гнездо», да впотьмах не видно ничего. Даже зарницы не давали дым рассмотреть.

— Надо туда идти, — с надеждой обвел он ватагу. — Посмотреть, что да как. Тимофей, вытянет лодка?

Путь и впрямь был непростой. Вёрст двадцать или более. Причем, вдоль да по бережку идти не выйдет, надо Амуро-Зейское слияние пересечь — а то водная гладь была просто огромная!

— Сдюжит! — задрал бороду Старик. — Али руки мои кривыми считаешь?

Лодка рассчитана на трех-четырех людишек, но собрали в отрядец шестерых. Огненный бой с собой не брали, всё одно в пути зелье вымокнет. Вышли с зарей, дорога до низа Зеи казалась легкой, а вот потом так заболтало, что Гераська пожалел, что попал в избранную шестерку, и костерил Старика за его кривые руки в полный голос. Ну, а что Тимофей-то в острожке остался, чай, по башке не настучит.

Дыма утром почти не видно было, но оно и понятно — за рекой моросил мелкий дождик. По стремнине Амура лодка слетела махом, едва не пропустив даурский бережок. А как вышли на берег — мороз по коже продрал.

Вымер улус Кокуреев.

— Это что же тут было? — даже Ивашка растерял свой гонор и часто крестился.

Малые сёльца по берегу выгорели полностью, только черные клыки обгорелых кольев торчали вверх. Сам городок тоже знатно погорел, но не до конца — видно, дождик ночной спас. Даже поля в округе превратились в пепелища. Видно, что часть урожая дауры снять успели, но многое пожжено было. Мезенец, как такое завидел — аж взвыл.

— Кто же напал на Кокурея? — недоумевали казаки. — Перебили всех? Иль увели куда?

— Это точно не Кузнец, — мотал головой Ивашка. — Тот людей бы оставил.

Только Дурной всё это время молчал, скрутил руки на груди, унимая дрожь от мороси, и выглядел мрачнее туч на небе.

— Никто на них не напал, — сухо бросил, наконец. — Кокурей сам ушел. И род свой увел. А что осталось — пожег.

— Как ушел? Куда?

— Куда повелел император Фулинь.

— Кто? — нахмурился Ивашка.

— Ну, богдыхан… Шамшакан. В никанской земле его Фулинем зовут. Вот он и прислал людей с приказом. Чтобы с Амура все племена уходили в его владения. Видимо, первые уже пошли.

— А чего это он нашими ясачными людьми распоряжается? — набычился толмач Козьма. — Они же нам шерть давали.

— Это ты их считаешь нашими, — криво улыбнулся Дурной. — А Фулинь все эти земли своими считает. А нас — захватчиками. Вот, в заботе о своих подданных и повелел им переселиться на юг.

— Речи-то больно крамольные, — Ивашка приподнял бровь.

— Я тебе говорю то, как маньчжуры думают, — сразу озлился Дурной. — Можешь хоть сто раз сказать «царёвы земли» — от этого Кокурей назад не вернется. Надо правде в глаза смотреть, а не крамолу в словах выискивать.

— Да ладно вам, — влез промеж шипящих друг на друга котов Мезенец. — Дурной, ты лучше скажи: как же это люди сами, добровольно свои дома и свою землю оставили? Кто на такое согласится?

— Вот так мы их допекли, — опустил тот глаза. — Да, к тому же, Фулинь им землю пообещал.

— Как? — Рыта ажно глаза вытаращил. — Землю? Запросто так?

— Вроде да, — неуверенно ответил Сашко. — А за службу зерном оделять повелел.

— Чудеса твои… — перекрестился Мезенец. — Щедрый у них богдыхан.

— А что, Рыта, пошел бы ты за землицу к нему служить? — зло оскалился Козьма.

— Я сейчас тебе ногу выдерну и пасть поганую ею заткну! — набычился мужик.

— Тихо! — поднял руки Дурной. — Вот