Крепостной - Роман Валерьевич Злотников Страница 44

Весь 1812 год они провели в Петербурге, так ни разу и не выехав в любимый «государыней» Павловский дворец. В первую очередь потому, что матушка Николая и Михаила желала, так сказать, держать руку на пульсе, а известия до Павловска доходили с опозданием на день-два-три. В зависимости от того решит Александр сразу по получении новых известий отправить гонца к матушке или его отвлекут какие-то неотложные дела… Так что волнения были. Радость от побед — тоже. Горе от поражений… ну-у-у, гораздо меньше, чем у других. Хотя у него и были мысли, что не всё так уж однозначно, но внутренне он верил в то, что в этот раз будет точно не хуже, и все поражения временные, и что вслед за потерянной Москвой непременно будет взятый Париж. Нет, так-то все верили и надеялись, но-о-о… и поражение под Смоленском, и оставление Москвы произвели на всех очень тягостное впечатление. Несмотря на то, что «своих» — то есть Николая с Михаилом и Анну, бывший трубочист как мог подбадривал, постоянно заявляя, что французы заплатят за всё… И для подобных заявлений у него было куда больше оснований, нежели просто знание того, как всё закончилось в прошлый раз. Основываясь на пусть и отрывочных, но, всё-таки, относительно полных собственных знаниях он всё больше осознавал, что война идёт немного по-другому. Не совсем, нет — основные сражения произошли там же, где он и помнил. А помнил он довольно много. В конце концов, история всегда была его любимым школьным предметом, а Отечественная война 1812 года была слишком значимым событием Российской истории. Да и потом, уже во взрослом возрасте, он много читал. А когда гулял с внуками по питерским музеям — ещё и дополнил свои знания. Например, про те же пули Минье, Петерса, Вилкинсона и Нейслера он узнал именно когда гулял с Тимкой… Так что про наполеоновские войны он, вероятно, знал больше, чем девяносто процентов его одновременнЫх сограждан. Но, всё же, профессиональным историком он не был. Поэтому его знания всё равно оставались фрагментарными. Так, например, он знал, что Смоленское сражение в его прошлой истории продлилось три дня. Но точные даты из головы вылетели. Поэтому он не мог точно сказать в те же самые даты оно произошло или сдвинулось по времени… Но, когда он узнал, что нынешнее сражение затянулось на шесть дней и в один из них — четвёртый, войска Наполеона даже были отброшены, правда не от Смоленска, а от деревеньки неподалёку — Рудни, стало ясно, что что-то действительно меняется. Хотя на тот момент пока всё ещё было непонятно, насколько и в какую сторону.

Бородино здесь тоже случилось. И, к его удивлению, сражение произошло в тот же самый день, что и раньше — восьмого сентября. Это бывший майор помнил точно! Потому что в ознаменование этой битвы восьмое сентября было объявлено Днём воинской славы России[1]. Результаты были… да чёрт его знает какие. Ну не помнил он числа потерь ни русских, ни французов. Но было у него ощущение, что здесь наши потери оказались поменьше. Во-первых, потому что на этот раз Кутайсов выжил, хотя и был сильно ранен. А, во-вторых, после Бородино перед уходом русской армии из Москвы здесь состоялось ещё одно сражение — под деревенькой Одинцово. Правда по масштабам оно было куда меньше — скорее просто двухдневными арьергардными боями, но после него стало окончательно ясно, что ситуация изменилась. И его послезнание можно отправлять псу под хвост. Во всяком случае, в отношении этой войны.

В Москву Наполеон, всё-таки, вошел, и произошло это в начале октября. Раньше или позже, чем в предыдущем варианте истории — бывший майор сказать не мог[2]. Опять не помнил… И продержался в городе до конца месяца. Всё это время французский император безуспешно рассылал письма и Александру, и Кутузову, и массе других респондентов, пытаясь склонить своих «vis-a-vis» к заключению мира в том числе и самим фактом своего пребывания в древней русской столице. И, так же как и в прошлой истории, ему это не удалось.

В остальном всё шло по прежним лекалам — пожар Москвы, партизаны, Тарутинский маневр, Малоярославецкая битва… вот только отступающую французскую армию зажали не на Березине, а на Друти, под Толочиным. Во время этой битвы погибли маршал Удино и семнадцать французских генералов, среди которых бывшему майору была знакома только фамилия Понятовского. После чего Наполеон рванул от армии прямиком в Париж. Похоже понял, что всё… Потому что измученные остатки его войск, которым удалось прорваться через Друть — далеко не ушли. Их зажали уже через семьдесят вёрст — на всё той же Березине, где и разгромили окончательно, взяв там в плен почти двадцать тысяч обмороженных и измученных солдат и офицеров. На чём «Великая армия» и закончилась… Так что с пулями он, похоже, заморочился не зря. «Курочка по зёрнышку» всё-таки, сработала. И если в прошлый раз Наполеону удалось-таки вывести из России тридцать тысяч своих лучших войск, в том числе почти всю гвардию, которой он так дорожил, что даже не бросил в бой в критический момент Бородинского сражения, то в этот раз ему так не повезло… Но — гений есть гений. Тем более что весь 1813 он действовал на уже привычном, европейском театре боевых действий. Так что весь следующий после похода в Россию год Наполеон вполне успешно оборонялся, дав несколько сражений, парочку из которых он, даже, выиграл… ну, или, точнее, одно — выиграл, а одно — не проиграл. Но сильно это ему не помогло. А сражение, которое здесь обозвали «Битвой народов», состоялось не при Лейпциге, а чуть западнее — при Эрфурте. И закончилось оно точно так же, как и помнил Даниил — разгромом французов. Так что к концу тринадцатого года всем стало ясно, что на этот раз Наполеон точно проиграет…

Но все эти битвы прошли мимо юных Великих князей. Потому что всю войну они провели в Петербурге, так что обо всех маневрах, битвах, победах и поражениях они узнавали постфактум. Поэтому реальная война их, практически, никак не затронула. В войска их не пускали (хотя Николай с Михаилом очень рвались), и ничего помимо того, что уже было сделано, они более не придумали и не сделали. Ну и никаких советов генералам никто так же не давал. Даже Даниил.