Комиссар (СИ) - Каляева Яна Страница 45

— Да, да, — нетерпеливо ответила Вера. — Это значит, вы можете отказаться. Хотите — оставайтесь здесь, в четырех стенах. Если предпочитаете не знать ничего о том, с чем так упорно сражаетесь.

— Я предпочитаю знать, — ответила Саша, застегивая ремешок туфли. — Я еду с вами, а куда?

— Инспектировать приют для девочек. Вы, разумеется, будете под охраной. Это опытные люди, из бывшей жандармерии. И если вам непременно нужно выкинуть какую-нибудь глупость, чтоб продемонстрировать характер — я прошу вас, хотя бы не при детях. Не то чтоб военным сиротам не доводилось видеть, как человека скручивают или даже стреляют в него. Но мы приложили много усилий к тому, чтоб они отвыкли от такого рода зрелищ.

Двое охранников ждали за дверью. Саша бегло оценила, как они двигаются и куда смотрят, и поняла: это и в самом деле профессионалы. Одного она могла пытаться отвлечь, заболтать, заморочить ему голову. С двумя сразу этот номер не пройдет.

Заведенная машина ждала во дворе. “Лиззи”, более новая, чем та, что была когда-то у них в пятьдесят первом.

— Разве детскими приютами занимается ОГП? — спросила Саша. — У вас же есть министерство государственного призрения.

— ОГП занимается контролем, — рассеянно ответила Вера. Она достала из портфеля какие-то бумаги и просматривала их, быстро делая пометки химическим карандашом. — Вы, должно быть, представляете себе, как важно все контролировать. Особенно в этой сфере: соблазн нажиться на безответных сиротах велик. Когда мы освободили город, здесь было всего два приюта, оба в ужасающем состоянии. Тиф, антисанитария, повальное воровство, принуждение детей к проституции… Теперь действуют шесть приютов, и каждый из них я лично время от времени вот так внезапно инспектирую. Сейчас увидите.

Сегодня Вера носила длинную прямую юбку и твидовый жакет, на английский манер. Маленькая шляпка, узкие ботильоны, тонкие кожаные перчатки. Никаких украшений, кроме шпилек с перламутровыми головками в высокой прическе. Духи другие — так пахнут полевые цветы ранним утром.

Машина остановилась у двухэтажного здания. Первый этаж был сложен из кирпича, второй — деревянный, с резными окнами.

Инспекцию никто не встречал. Вера уверенно прошла по узкому коридору через пустую столовую прямиком на кухню. Саша едва поспевала за ней — туфли на каблуке были ей непривычны. Один из охранников встал между Сашей и стойкой с ножами, другой остался у нее за спиной.

К внезапным проверкам здесь, видимо, привыкли. Произнося приветствия, повариха налила две миски щей из стоящей на плите огромной кастрюли. Саша догадалась, что ее тоже принимают за инспектора. Не зная толком, зачем это делает, попробовала предложенную еду. Суп как суп: мелко порезанные овощи, несколько капель жира — явно растительного.

— Среда сегодня, потому щи пустые, — пояснила повариха. — А вот на завтра два цыпленка уже закуплены.

Вера потребовала предъявить их. Осмотрела все припасы, сверяя с накладной.

Подошла бледная директриса и, чуть задыхаясь, принялась отчитываться о состоянии дел в приюте. Вера остановила ее:

— Не нужно. Я все осмотрю сама, как обычно.

Они обошли все комнаты, кроме классных, где шли занятия. Вера не побрезговала даже осмотром отхожего места. Особое внимание было уделено кладовой. Новые полотенца Вера потребовала пересчитать прямо при ней. Дюжины не хватило, директриса послала за ними в прачечную. Только когда их принесли — мокрые после стирки, но целые — в лицо директрисы вернулась краска.

Обстановка была скромная, мебель не новая, но везде чрезвычайно чисто. Казарменный порядок, сказала бы Саша, но увы: во вверенном ей пятьдесят первом полку, даже когда удавалось выбить для постоя казарму, такого порядка отродясь не водилось.

Двери классных комнат были открыты. В одном из классов дети пели молитву, в другом по очереди читали по слогам букварь.

Угловая, самая светлая комната оказалась мастерской. Сюда Вера решила зайти. Девочки при ее появлении поднялись со своих мест. Они шили за длинными столами — на руках, машинок не было. Воспитанницы все аккуратно причесаны. Платья и фартуки одинаковые, самого простого кроя, но опрятные.

Саша всмотрелась в детские лица, но страха не увидела. Боялись ОГП здесь взрослые.

— Вот в этом углу слишком темно. Нужно повесить еще одну лампу. Я проверю в следующий раз, — сказала Вера директрисе, потом обернулась к Саше: — Старшие работают по четыре часа в день, младшие — по два. Это старшие. Мы можем с кем-то из них поговорить. Выбирайте любую.

Саша указала на некрасивую девочку лет двенадцати. Вера ласково улыбнулась ей, взяла за руку и вывела в пустую пока столовую. Директрису Вера жестом отпустила. Охрана Саши, разумеется, последовала за ними.

Вера подробно расспросила девочку о том, чем ее вчера кормили, когда меняли постельное и носильное белье, чему учили на уроке, кого в классе за что наказывали. За шалости и нерадивость в работе здесь оставляли без ужина. Секли розгами за серьезные проступки: воровство, драки, хамство воспитателям.

— Видите, — сказала Вера Саше, — они знают, по каким правилам им надлежит жить и каковы последствия неподобающего поведения.

Девочка волновалась, руки ее безостановочно теребили край передника. И все же страха в ее поведении не просматривалось. Внимание красивой ласковой важной дамы явно было приятно ей, отвечала на вопросы она охотно и развернуто.

— Один мой добрый знакомый говорил об этом так, — ответила Саша, — “страх не научит детей отличать добро от зла; кто боится боли, тот всегда поддастся злу”.

— Ваш знакомый едва ли имел опыт работы с детьми, да и вообще с людьми и их поведением, — ответила Вера. — Кто это сказал?

— Основатель ВЧК Феликс Эдмундович Дзержинский, — ответила Саша. — Тогда предполагалось, что мы быстро закончим с врагами революции и станем работать с беспризорниками.

— Что же, какими были бы плоды работы великих гуманистов из ЧК, мы теперь так и не узнаем, — пожала плечами Вера. — Это, между прочим, дети простонародья. У некоторых из них отцы служили в Красной армии. Мы не мстим детям, не делим их на своих и вражеских.

— Но ведь сироты из дворянских и офицерских семей живут отдельно?

— Разумеется. Для них есть другие интернаты, с гимназической программой. Потому что они подготовлены к ней, Саша. А эти дети… вы бы видели, в каком состоянии многие из них поступали к нам. Младшие не все умели не то что читать — разговаривать, либо изъяснялись наполовину при помощи бранных слов. Мы проделали огромную работу, чтоб вернуть им человеческий облик. Хотите задать какой-то вопрос этой девочке?

— Скажи, — Саша посмотрела ребенку в лицо, — о чем ты мечтаешь? Кем хочешь стать в будущем?

Девочка, только что такая разговорчивая, растерянно приоткрыла рот. Взгляд ее заметался по комнате. Губы задрожали, кончик носа покраснел.

Вера глянула на Сашу укоризненно:

— На такие вопросы их отвечать не учат, — и обратилась к ребенку: — Тише, не надо плакать. Ты не виновата ни в чем. Ты молодец, я очень довольна тобой. Иди к своим подругам. Скажи им — я пришлю вам всем леденцов к ужину.

— Вы так и планируете ездить по приютам и лично пересчитывать полотенца? — спросила Саша, когда девочка вышла.

— Разумеется, нет. Я налаживаю работу службы, которая будет заниматься этим систематически. Вы ведь знаете, малые добрые дела — это прекрасно, но мы не имеем права на этом останавливаться, мы обязаны превращать их в массовые практики. Для чего я все это показываю вам. Когда вам говорят о работе на Новый порядок, что вы представляете себе? Расстрельные подвалы и пыточные застенки? Это все необходимо на данном историческом этапе. Как мне необходимо было вас допросить в нашу первую встречу.

— Об этом не беспокойтесь, — Саша улыбнулась. — С моим послужным списком строить из себя оскорбленную невинность было бы глупо.

— Вы понимаете, что главная и настоящая работа — она здесь? В таких домах, как этот. Их пока десятки, а нужны сотни и тысячи. Это будущее.