Андрей Величко - Наследник Петра. Подкидыш Страница 46

Анастасия Ивановна получила пакет от императора через четыре дня после его отправки – гонец был хорошим. И, прочитав, покачала головой. Ох, и умен же государь! Жалко только, что не всегда, но такое вообще было бы чудом. Она ведь сама думала о том, как переписываться безопасно. Для этого в той среде, где ей часто приходилось обделывать дела, существовал особый тайный язык. Но, во-первых, его не так просто выучить. А во-вторых, знает его не один человек, не десять и даже, пожалуй, не сто. Царь же вон что придумал – тайные буквы! Да не простые, а такие, про которые и догадаешься-то не сразу, что это не ребячьи каракули. И как будто этого мало, некоторые из них еще и меняются. Пожалуй, такого действительно никто не сможет прочесть, кроме нее и государя.

Но бабка Настя никогда не достигла бы своего нынешнего положения, если бы хоть что-то принимала на веру просто так. И сейчас она задумалась: действительно ли никто не сможет? Или, если найдется кто-то головастый, осилит он это тайное письмо? Как бы проверить…

Тут Анастасия Ивановна вспомнила про одно давнее поручение императора, которое она, почитай, уже выполнила. Захотел царь такого человека, чтобы он считал огромные цифры, да быстро и без ошибок. Озадачила она тогда кого надо, и вскоре ей доложили – есть такой, у купца Иконникова служит. Не только складывает и вычитает, но даже умножает и делит, да так, что простому уму непостижимо. Раньше служил он в Бурмистерской палате, да надоел там всем своими заявлениями, что изобрел-де он новый способ счисления, доселе невиданный, и прибор, который позволит пользоваться оным способом любому дураку. Так он начальнику и сказал, юродивый! Тот, ясное дело, прибор его, из двух деревянных реек собранный да какой-то костяшкой скрепленный, о башку дурную изломал, а потом велел вытолкать сильно умного писаря на улицу пинками и больше сюда не пускать. Вот так Александр Тихонович Мятный и оказался у купца, где служил уже девятый год, больше никого осчастливить не порываясь. Был он человек тихий и уважительный во все дни, кроме третьего числа каждого месяца. В такой день он с утра напивался до изумления и начинал орать, что он гениальный математик, а все, кто вокруг, тупое быдло, неспособное этого понять. Поначалу на оные представления сбегалось чуть ли не по трети слободы, но потом народ привык, и теперь третьего числа к дому купца приходили только те, кому совсем уж делать нечего.

Дальше все было просто. Анастасия Ивановна помогла купцу выгодно сбагрить замуж засидевшуюся в девках дочь и получила за это разрешение иногда пользоваться услугами математика. Бабка, конечно, тут же его проверила и убедилась, что считает он действительно так, как человеку невозможно.

И вот теперь она решила, что если кто и сможет разгадать императорскую тайнопись, то это Сашка Мятный. Ежели ему это окажется не по силам, то тогда можно спокойно считать, что написанное пляшущими человечками не прочтет вообще никто.

Но что бы ему дать для разгадывания? Слово какое-нибудь, какое она знает, а он точно нет. Э, так не годится, ведь письма государю такими короткими быть не могут. Значит, Сашке надо написать обычное письмо, вставить туда особое слово и переписать это человечками.

Сначала Анастасия Ивановна написала текст обычными буквами:

«Господин Мятный, как прочтешь мое послание, так приходи ко мне и произнеси особое слово – «обезьяна». Да попроси двадцать рублей, только вежливо, я тебе их дам. А может, и поболее, если быстро справишься. За мной добрая работа не пропадет. Раба божья Анастасия из Дорогомиловской ямской слободы». Потом бабка переписала письмо тайнописью, на что с непривычки у нее ушел почти час. Кликнула мальчишку и велела бегом отнести это в дом купца Иконникова, писарю Мятному. На словах же передать, что просит она прочесть, чего там написано.

Александр Тихонович пришел на следующий день, да чуть ли не с самого утра. Снял шапку, поклонился бабке, которую сильно уважал, и почтительно молвил:

– Дай двадцать рублей, обезьяна.

Потом подумал и добавил:

– Пожалуйста.

Вздохнув, Анастасия Ивановна отсчитала просимые двадцать монет, добавила еще пять и поинтересовалась:

– Что, совсем несложная была тайнопись – такую кто угодно разгадает?

– Средняя, – пожал плечами Мятный, – а то письмо, что ты мне отправила, только я и смог прочесть, у остальных на это соображения не хватит. Потому что написала ты кратко. Было бы там листа три – кто угодно разобрался бы.

– Так что же, чем короче письмо, тем труднее его разгадать?

– Истинная правда, уважаемая.

Чуть подумав, бабка спросила:

– Слышала я, что ты не просто считать горазд, а и вообще несравненный математик. Ныне же сама в том убедилась. И стало мне, старой, интересно: а можешь ли ты такую тайнопись придумать, чтобы ее никто и никогда разгадать не смог?

– Нет. И никто не сможет, разве что Господь Бог. Чем больше написано, тем проще разгадать. Чем сложнее тайнопись, тем больше на нее уйдет времени, вот и все.

– А чтобы, скажем, такой умник, как ты, письмо о пяти листах за месяц не осилил?

– Это можно, и даже не сильно трудно. Даже твои человечки подойдут, но только надо, чтобы каждую букву не один обозначал, не два и не три по очереди, а самое малое полтора десятка.

– Ой, это как же писать-то муторно будет – я ведь и с простыми совсем замаялась.

– Можно особую доску сделать, с ней и писать, и читать станет совсем просто.

Через полчаса с бабкиного двора выехали два возка. Один повез Мятного в Лефортовский дворец, а второй – Анастасию Ивановну на Ордынку, где жил купец Иконников. С ним следовало полюбовно договориться насчет того, что его писарь отныне переходит в императорское услужение. Потому как не оставлять же в чужом дому человека, знающего секрет царской переписки! Вообще-то, конечно, никуда бы купец не делся, явись к нему царский мажордом Афанасий Ершов при взводе семеновцев, – в такой малости майор Шепелев не отказал бы своей ненаглядной американской княгине. Но это означало раскрыть, что у скромной бабушки, живущей на краю Дорогомиловской слободы, возможности куда больше, чем это считают даже те, кто давно ее знает. Кроме того, при таком раскладе никаких добрых чувств к ней купец никак не затаил бы, скорее наоборот, что было совершенно без надобности. И наконец, бабка считала, что прибыль, которая сама так и просится в карман, упускать ни к чему, а здесь был именно такой случай.

Купец встретил Анастасию Ивановну уважительно, даже напоил ее кяхтинским чаем, после чего услышал, что его счетовод понадобился аж самому царю. Мол, он давно искал такого человека, бабка про это случайно узнала и решила послужить его императорскому величеству.

– Ох, – вздохнул купец, – вот просто так взять и отдать? Разорюсь ведь, если начну раздавать свое даже таким людям, как ты, уважаемая. Разве же даром такие дела делаются?

– Да кто же про даром-то говорит, Сергей Порфирьевич! У меня такого отродясь заведено не было. Но и разорять до нитки тебя не буду, мне много не надо, двухсот рубликов вполне хватит.

Купец даже не сразу сообразил – ему, оказывается, не то что не дают денег за Мятного, но предлагают еще и доплатить. Сообразив же, изумился:

– Ты, никак, совсем из ума выжила, старая?

– Вот только потому что растерялся ты от великой милости, я тебя и прощаю, – поджала губы бабка. – Писарь-то твой самому императору нужен! А его величество добро никогда не забывает, точно тебе говорю. Я ведь с ним, как с тобой, цельных два раза встречи удостоилась!

Надо сказать, что лгать без пользы Анастасия Ивановна не любила и сейчас говорила чистую правду. Так, как с купцом, то есть за столом, да чтобы на нем еще и чай был, она сидела с царем всего два раза.

– И, значит, ежели про тебя кто близкий царю вовремя доложит, то обязательно его величество тебя пригласит, дабы сказать спасибо. А уж коли ты в таком разе не сообразишь, что царю подарить да о чем с ним поговорить после этого, то зачем тебе тогда деньги, этакому дурню?

– Ты, что ли, про меня царю слово скажешь? – не поверил купец.

– Нет, я-то не настолько к нему вхожа, но в сродственниках у меня знаешь кто? Сам Афанасий Ершов! Большой человек, он теперь не просто главный камердинер при царской особе, а целый мажордом. Уж он-то сообразит, что и когда шепнуть.

Иконников задумался. Про бабку говорили многое, но то, что слово она держит всегда, сомнению вроде не подвергалось.

– Так, значит, за сто пятьдесят рублей ты…

– Сто восемьдесят, милостивец. Да и то сейчас ты дашь мне всего двадцать пять – не для наживы, а порядка ради. Остальное – сразу после того, как с его императорским величеством побеседуешь.

Вечером следующего дня Анастасия Ивановна посетила Лефортовский дворец – посмотреть, как там Ершов устроил ее подопечного. И поинтересоваться, придумал ли тот уже новую тайнопись с доской или пока нет. Кроме того, следовало поговорить с мажордомом по поводу того, что скоро наступит третье июля, когда постоялец поведет себя несколько необычно.