Игорь Денисенко - Завершение проекта Повелитель Страница 46

— Так, — произнес Моисей Хаймович, вытаскивая из-за пазухи сложенные в четверо карты, — Что тут у нас по схеме….

Я его понимал. На схеме было все, кроме того места, откуда мы вылезли…Да я не про то говорю, пошляки…А про выход на шестом уровне. В этом лабиринте было довольно тяжело сориентироваться, поскольку по своему плану он резко отличался от типовых этажей верхних уровней. Так перед нами не открывался обычный перекресток с коридорами, ведущими направо, налево и прямо. А было полное ощущение, что мы попали внутрь бублика. Коридор вел налево и направо, явно скругляя. Да и потолок округло переходил в стены. Хорошо хоть пол под ногами оставался полом.

— Чего гадать? — вставил свое веское слово Сивуч, которому гадание Хаймовича на картах надоело, — Пошли. Куда-нибудь выйдем… Думал я точно так, же, только вот сказанное Андреем показалось очередной глупостью. В чем тут глупость, не знаю. Но я как бы посмотрел на полковника мудрым глазом Хаймовича.

— Сюда, — молвил, наконец, дед, поворачивая направо.

И мы пошли вдоль коридора, мимо бесконечной череды дверей. Двери были сплошь как лифтовые, с двумя створками. Андрей шагнул к одной из них, и она открылась, словно приглашая нас войти. Меня аж оторопь взяла. Вот сейчас зайдем в комнату, а там Он…дух бестелесный витает над мониторами и нас смотрит и усмехается. Эдакое облако прозрачное с улыбкой Чеширского кота.

— Смотрите! — Сивуч потрясенно указывал на что-то пальцем. Мы зашли в комнату. Куча аппаратуры в виде непонятных ящиков, стол с неизменным монитором. А на столе на блюдце стоит чашечка кофе и надкусанная булочка. Андрей нажал на булку пальцем, и она смялась. Хаймович опустил палец в чашку.

— Теплое…

— Не понял? — сказал я, откусывая кусок булки. Булка была мягкая, душистая, испеченная не далее как вчера-позавчера, такой вкуснятины я давно не ел. Это года два назад Хаймович нашел мешок муки и баловал меня то, пышками, то лепешками, которые мы жарили на сковородке на собачьем жире. Но эта булка собачьим жиром не пахла.

— Тут, что? Кто-то есть?

— Тут кто-то ел?

— Не знаю, что и думать, — Хаймович опасливо оглянулся, словно ожидая, что сейчас зайдет этот кто-то и как рявкнет: 'Кто пил из моей чашки?! И съел мою булку!'. Ей, Богу, мне самому такое примерещилось.

— Или время в этом месте ИР удалось остановить настолько, что даже следы персонала не успели остыть в буквальном смысле. Но, где в таком случае персонал? Или они все еще здесь? В любом случае, нам нужно быть крайне осторожными…Очень жаль, что мы практически без оружия…

***

Сивуч шел по опустевшей улице, перешагивая через трупы и огибая редких мертвых жуков, даже мертвые, они внушали ему опасения. И хоть на его счету их было добрый десяток (он более-менее сносно научился убивать их, втыкая шашку в глаз), но каждый раз полковник поражался их звериной живучести. Пятеро бойцов сопровождали полковника, прикрывая, кто бока, а кто спины, самодельными щитами. Ведь только благодаря щитам они выжили. На оставшуюся горстку воинов никто не нападал. Мутанты попрятались, благо было где…Столько домов, столько дверей и комнат, что выискивать их всех, забившихся как тараканы в щели, извлекать и зачищать территорию у Сивуча не было никакого желания. Полковник победил, но его победа была похоже на поражение. Еще никогда победа не давалась ему такой ценой. Потерять практически весь личный состав подразделения. Что ж, дело было за малым…

Виктор Андреевич читал почерневшую надпись под разбитым стеклом большой таблички у входа дома с высоким крыльцом. ' Инс…т…тики…р. опр'. Институт генетики. Не соврал Толстый. Все так и есть. Теперь опустится в подпол этого дома, и довести дело до конца….Первым порывом Сивуча было отпустить своих бойцов назад к семьям. Одному погибнуть, дав команду на самоуничтожение. Но здравый смысл подсказывал ему, что пока он не держит палец на кнопке взрывателя, такое решение может быть ошибочным. Никто не знает, какие препятствия могут оказаться на пути.

— Ж-ж-ж! — зло запело где-то рядом.

— Ж-ж-ж-ж! — вторило ей. И звук приближался, нарастал и множился. Словно…

— Что, это? — спросил Барчан озираясь. Мало того, что на нем был панцирь мутанта, так он еще и щитом обзавелся. И попроси его сейчас доспех снять, или щит отдать, он вряд ли согласится. Все правильно. Береженого — Бог бережет. Трусливого, как оказывается, тоже…

— В дом! Быстро внутрь! — крикнул полковник. Но поздно. Опустившийся с неба рой гигантских, черно-желтых ос облепил людей. Сбил с ног, повалил на землю. Люди еще беспорядочно махали руками, в слепой попытке отбиться, пытались бежать, ползти, спрятаться. Кто-то схватился за верную шашку. Но поздно. Стоило осе воткнуть в человека жало и он, издавая ужасающий крик, бился в предсмертных судорогах. Все закончилось в течении нескольких секунд. Пять тел распростертых перед входом в здание. Шестой. Труп полковника Виктора Андреевича Сивуча лежал в фойе института, в десяти шагах от стеклянных дверей. Стекло было мутное, пыльное, грязное, и пуленепробиваемое. Из-за грязного стекла шестое тело было уже не видно в темном фойе. Солнце садилось. Но видим его закат, был только с противоположной стороны здания. И Сивуч в последний миг перед смертью вдруг отчаянно захотел увидеть солнце. Это было его последней мыслью. И он сам успел удивиться себе, что последним желанием оказалось не взорвать этот институт, как он планировал, не увидеть перед смертью сына, которого он уже никогда не увидит. А просто увидеть на миг заходящее солнце. Потому, что смерть в его представлении была вечная тьма. И луч света оказался желанней всего того, что он думал, мечтал, или сам себе навыдумывал в этой жизни. И в этом последнем желании света было сожаление обо всем, что было или случилось не так, как должно было быть и случится.

— Прости, — чуть слышно сорвалось с губ, и полковник затих. И затихла эта нестерпимая, жгущая огнем боль раздирающая его изнутри. Насекомые, поползав еще по неподвижным людям, облетели вокруг здание. Поднялись вверх, устремившись к крыше института генетики. Туда, откуда они вылетели. Там по темной шахте лифта они опустились назад в гнездо, чтобы уснуть до утра.

Прошло не так уж много времени, и солнце хоть и спряталось за горизонт, но в свете красного заката еще были видны следы прошедшего дня. Еще темнели то тут, то там человеческие останки, и трупы мутантов, еще доносились звуки плача и рыдания. Еще чадили сгоревшие дома. И внутри их что потрескивало и периодически стреляло. Это шифер с провалившейся крыши, создавал иллюзию того, что боевые действия все еще продолжаются. Столб дыма, поднимающийся над домами, из темного, почти черного, стал белым и жидким. Из дома напротив института, бывшей офисной фирмы, где размещались когда-то различные учреждения, вышел человек. Дошел до парадного входа института, стал на колени и низко поклонившись, почти стукаясь лбом о гранитные ступени, возвестил громким голосом:

— Радуйтесь правоверные! Наш Господь услышал наши молитвы и избавил нас от нечестивых! Радуйтесь! И еще раз поклонился низко, и опять закричал. И слова его в наступающей темноте и тишине ночи далеко разносились вокруг.

— Радуйтесь! Господь избавил нас от нечестивых! Радуйтесь!

Прокричал он опять, и опять поклонился. И так кричал он снова и снова, пока к нему не стал стекаться со всех сторон народ. Один, два, четыре, пять человек уже опустились на колени рядом с кричащим и тоже стали кланяться и возносить хвалу Богу. Другие же, пришли и молча стояли позади них. В темноте не было видно их лиц, и они не говорили, что думают. Но, наверное, тоже молились, как и те…только молча, про себя.

А там вдоль улицы шел пир. Первыми трупы заметили птицы, затем подошли осмелевшие крысы. Стая собак пришла на запах человеческой крови. А павших уже терзали торки, рвали клешнями плоть своих бывших хозяев и их врагов. Не видя между ними никакой разницы. Для них все это было просто пища.

***

Крадучись, почти нежно ступая по блестящему покрытию пола, на котором не было даже пылинки. По крайней мере, мне так казалось, чище, чем этот пол, я видел только тарелки у Хаймовича. И пройти бесшумно по этому полу было не трудно. Он не скрипел песком под подошвой и не прогибался. Идя по коридору, выгнувшемуся дугой, мы дошли до двери, у стены которой висела табличка 'Операторская '.

— Хм, видимо это и есть машинный зал, указанный на плане. Нам сюда, — произнес Хаймович, делая шаг по направлению к дверям. И двери открылись сами, словно кто-то невидимый их отворил. Створки практически бесшумно разъехались в стороны и мы, все еще не веря своим глазам, медленно вошли. В большом зале, уставленным разной непонятной аппаратурой, от которой исходил гул, было полно народу. Вернее мертвяков. Кто-то из них сидел за столом, уронив голову на стол, кто-то распростерся рядом, некоторые прямо между столов и шкафов. Андрей нагнулся к одному из них, лежащему прямо на проходе и прикоснулся пальцами к шее.