95-й. Сны о будущем прошлом - Ольга Войлошникова Страница 46

Вечером Вовка за компьютер сел на пару часиков, а я за швейную машинку, с пододеяльниками. Рубаху-то пришлось недошитую к бабушке в комнату быстренько спрятать. Сурприз, как-никак. Мужики сказали, завтра в садоводствах последний день, а в пятницу поедем изображать лоточников. Отпуск отпуском, а работать надо.

20 июля 1995, четверг.

На четверг у меня было два плана: доделать макеты и дошить рубаху. Даже не знаю, за что вперёд схватиться. Решила шить. Всё равно на печать у меня опять не хватит. Вот я экономист, бляха муха, то одно, то другое не учту.

Вчера вот вообще забыла, что у меня упаковки почти не осталось. На Выезде Василич напомнил — ну и… Опять сто тыщ в кошельке. Ладно, хоть не шесть.

Пока то да сё, поставила мозговую косточку вариться, в промежутках между шитьём набодяжила борща. Вовка борщ очень уважает, да и я тоже.

Блин, не могу я жить в безденежье. Отвыкла уже. Как вспомню те суповые наборы, которые мясокомбинат продавал. Были двух видов. Подешевле — почти голые кости. И подороже — с кусочками буро-чёрного мяса. За этими суповыми каждое утро очередь на рынке стояла, особенно после обрушения рубля в девяносто восьмом. И я в ней стояла регулярно. Расхватывали минут за пятнадцать! Потом вообще записываться стали. Боже мой, чтобы я такое ещё и по записи покупала — увольте.

Хочу нормальный доход. И нормальную сахарную косточку в супе. С мясом.

Рубаху я дошила к обеду. Есть без Вовки не хотелось, так, чая с печенькой попила. Я вообще на чае могу сутками функционировать.

Потом засела за макеты. И доделала! И даже умудрилась сохранить на эти странные дискеты, следуя подробнейшим инструкциям, записанным в специальную тетрадочку.

А потом приехал мой любимый. Накупил пакет вкусняшек, фруктов всяких. Слава Богу, кончились его халтуры. Хочу, чтоб в отпуске он побольше был со мной. Пусть сидит играет даже, я всегда могу подойти, обнять…

ДЕНЬ ОТКРЫТИЙ

21 июля 1995, пятница.

Утром Вовка проснулся неожиданно рано. Я почувствовала, как он вздрогнул и плечи напряглись. А перед этим было ощущение мелкой-мелкой дрожи, как будто тело отзывалось на поток времени, текущий с очень высокой скоростью. Очень знакомо. За окном серел ранний летний рассвет.

— Ты чего?

Он молча подскочил и побежал в кухню. Я пошла следом. Что происходит-то? Вовка пил холодную воду. Кружку. Вторую.

— Милый, что случилось?

Он посмотрел на меня непривычно тёмными глазами:

— Я видел очень странный сон.

Кажется, я знаю, что это за сон. Владимир Олегович, как и обещал, нашёл дорогу в эту реальность. Не просто подглянуть, а так, чтоб конкретно. Как он тогда сказал… «Неужели ты думаешь, что я дырку не найду, в которую ты прыгаешь…» Нашёл. И нашёл второго себя.

Я решительно усадила его на табуретку, забралась на колени.

— Рассказывай.

Это было очень, очень необычно, слушать с этого конца. А с другой стороны — привычно. Сколько снов о путешествиях по мирам я выслушала? Десятки? Нет, скорее, сотни. И даже был один сон из совсем дальней ветки реальности, где мы с Вовой не встретились, вот там он тоже с собой, взрослым уже, общался.

Вовка рассказывал и рассказывал. Вспоминал какие-то подробности. Взбудоражен он был, просто капец. Кажись, Владимир Олегович-старший перестарался. Аж согнуло парня.

— Я тебя видел тоже. Нам там уже по сорок с лишним лет. Только встретились мы поздно… — я начала гладить его по голове, перебирать волосы, и он прижался ко мне прямо с каким-то отчаянием, — Ты понимаешь, Олька, я за эту ночь целую жизнь прожил…

— Конечно, понимаю. Думаешь, мне легко? — он вскинулся и посмотрел на меня почти безумным взглядом, — Что? Думаешь, почему я тогда у вас в части в обморок упала? Увидела тебя и узнала. Вспомнила сны про другую себя. И про другого тебя. Другой поток реальности.

Я не знаю, насколько сейчас Вовка адекватно меня воспринимал.

— Ты знаешь, он мне столько всего рассказал. И показал…

Я погладила его по голове:

— Ч-ш-ш-ш… спокойно… У тебя сейчас каша в уме и всё вперемешку. Это пройдёт, всё устаканится. И Владимир Олегович ещё придёт. Он же ходок по мирам. Он и тебя научит, будь уверен. Увидишь множество вселенных.

Он с подозрением на меня посмотрел.

— Сотни, — подняла брови я, — Или даже тысячи. А теперь пошли спать, а то так и неврастению заработать недолго.

Мы улеглись, только не как обычно (я у него на плече), а наоборот, я повыше, а милый мой, всё ещё пребывающий в душевном смятении, устроил голову у меня на груди. Я перебирала его волосы, пока он не успокоился и не задышал ровно. А потом тоже уснула.

На этот раз мы проснулись часа через четыре.

— Вот ты ранний, а…

Вова, по-моему, умудрился за эти четыре часа как-то переварить ночную информацию, потому что был решителен и даже непреклонен.

— Пошли.

— Куда? — удивилась я.

— Заявление подавать. Ты должна быть моей во всех мирах.

Я засмеялась.

— Я и так твоя.

Он притянул меня к себе и с показной суровостью возгласил:

— Я не понял, ты против, что ли? — и в этой фразе так четко услышались интонации взрослого, знакомого мне Вовы, что аж мурашки по рукам побежали.

— Я, конечно, за. Но хотелось бы некоторого минимума романтики, — он уже вдохнул воздуха, чтоб выдать мне нечто феерическое, но я ткнула его пальцем в грудь, — Никаких цветов!!! Пронесись до остановки, там в киоске с мороженым торт был романтишный в виде сердечка. Хочу красивую мороженку! И красивое предложение. А то ваше, Владимир Олегович, больше похоже на команду. Я, в конце концов, первый раз замуж собираюсь. И надеюсь, что единственный, — ну, имеется в виду, здесь. Кхм…

И что бы вы думали? Пошёл, купил мороженку, как я и просила, сердечком. Нарядился в парадку. Я, глядя на это действо, тоже скорее переоделась. А то он в парадной форме, а я в майке и труселях!

А потом взял меня за руку и опустился на одно колено — Боже мой, чисто принц…

— Любимая, будь моей. В горе и в радости. Навсегда.

— Пока смерть не разлучит нас? — я снова расчувствовалась и заплакала, и полезла обниматься, и всю торжественность поломала. Вот такая я чувствительная и сентиментальная.

А мороженку запихали в морозилку, потому