Александр Прозоров - Воевода Страница 47

Двоих он успел рубануть саблей по затылкам, пока не поднялись, одного уколол Федька, остальные ринулись на них. Вожникову оставалось только закрыться щитом и наугад отмахиваться клинком. К счастью, во врага из окна ближнего дома прилетело несколько сулиц, вслед за ними выпрыгнул Тимофей с ватажниками:

– Держись, атаман!

Они быстро сомкнули щиты напротив такого же сомкнутого строя московских ратников, нажали, пытаясь развести щиты врага и нанести укол в щель. Но при этом – не дать раздвинуть свои. Натужное пыхтение длилось несколько минут: плотный строй практически неуязвим. Потом один из москвичей упал – скорее всего, просто поскользнулся – и тут же был добит. Вражий строй развалился на две группки по три и пять человек. Егор и Тимофей атаковали первую. Москвичи вскинули щиты – и тут Федька, бесеныш, упав на колени, начал отчаянно колоть их понизу в ноги…

Ватажники управились с этими врагами – а в пролом забора уже лезли свежие силы противника, тут же смыкаясь для атаки и выставляя рогатины. Похоже, только что спустились с седел и еще не успели поучаствовать в мясорубке…

– Федька, коли! – заорал Егор, напирая щитом на острия копий.

Паренек послушался, не раздумывая, ударив в лица врагов. Московские бородачи вскинули щиты, атаман – свою «капельку» вместе с упертыми в нее остриями, поднырнул под длинные ратовища и, пока враги сами себе закрыли обзор щитами, успел уколоть снизу под кольчужные подолы сразу троих. Дружинники начали падать. Остальные – так и не поняв, что случилось, – попятились.

– Атаман, дружина! – закричал Тимофей, указывая в сторону города.

– Свисти!!! – заорал Егор, пытаясь выжить под бойкими ударами сразу четырех копий. Он крутился, как уж, пятился, закрывался щитом и отводил наконечники саблей. На то, чтобы кольнуть самому, не было никакой передышки.

– Федька, лестницу к окну! – рявкнул Тимофей, заливисто просвистел еще раз, подобрал с земли чей-то щит, метнул в наседающих на Егора врагов, заставив их на миг отпрянуть, и заорал: – Атаман, бежим! Дружина!

Вожникова дважды уговаривать не пришлось. Отскочив на безопасное расстояние от наконечников рогатин, он кинулся к окну, перед которым, накрывшись грязным трофейным щитом, сидел Федька – с разбегу запрыгнул на него, толкнулся, рыбкой нырнул в окно, вскочил на ноги. Следом заскочил Тимофей, дернул за собой копье, ударил им в несущихся по пятам дружинников, заставив отпрянуть назад. Егор высунулся из окна, подал пареньку руку, задернул его наверх, прикрыл щитом от укола в спину. Ватажник попытался отомстить за этот подлый удар своим, куда более сильным – но москвич вовремя отскочил в сторону.

Мужчины замерли, тяжело дыша и глядя друг на друга через вырубленный в бревнах проем. Лезть наверх в узкое окно под копья и сабли ратникам не улыбалось. Они переглянулись, один скомандовал:

– Обходим, к двери! – и большая часть воинов помчалась за ним.

– Угловое окно! – метнулся в глубь комнаты Егор.

– Уйдут! – Оставшиеся внизу дружинники побежали вдоль дома, смотря на прорубленные в стене свежие проемы без рам, но никакого движения в них не заметили.

Вскоре оттуда выглянули их товарищи:

– Ну, где?

– А че, внутри нет? На угол бежали! Но выскочить вроде не успели…

– Вот проклятие, ушли! – сплюнули воины в доме. – Тут только тряпье и пиво.

– Бегут они! Драпают новгородцы! Испужались!

Яндыза в эти самые мгновения придавило к телеге с такой силой, что она стала поддаваться, боком поползла по улочке, как вдруг раздался крик:

– Дружина! Дружина московская! Васька дружину ведет! – И напор тут же ослаб.

Воспользовавшись удачным моментом, царевич вытянул клинок вверх, над щитами, сверху вниз уколол в шею прижатого к нему смуглого узкоглазого и безбородого разбойника, потом попытался достать новгородца, стоящего дальше, но дотянулся только до плеча и самым кончиком сабли. Ковырнул кольцо кольчуги, и все. Враг попытался ответить мечом, но тоже не достал, резко отпрянул, поймал щитом брошенную сулицу, отбежал, перехватил меч зубами, поднял сулицу, метнул в Яндыза. Татарин закрылся, а когда опустил содрогнувшийся щит – новгородцы бежали уже все, перепрыгивая через погибших и раненых, переваливаясь через телеги или подныривая под них…

Какой же все-таки беспорядок у этих разбойников в лагере! Возки, сани, стволы деревьев повсюду. В Орде за такое воеводу запороли бы насмерть и на родовитость не посмотрели!

– Х-ха! – Новгородцы, остановившись, дружно навалились на телегу, опрокидывая набок вместе с грузом, тут же перевернули соседнюю, совершенно загородив улицу, и драпанули дальше. Под ноги покатились какие-то чурбачки, миски, недоделанные корыта и деревянные колобки.

Дружинники, перескакивая через все это, вцепились в возки, оттащили, увернулись от брошенных копий, подобрали, метнули сами, удачно проткнув одного из разбойников.

– Вперед, вперед! – Яндыз бежал первым. – Не дайте им удрать! Я хочу развесить татей на городской стене!

Однако новгородцы уже запрыгивали в седла брошенных во дворах и вдоль улицы лошадей, истошными воплями посылали их в галоп, пытаясь уйти от меча возмездия. Дружинники тоже стали расхватывать скакунов, бросаясь в погоню.

– Коня мне!!! – крикнул царевич. – Да чтобы вас болотные ифриты сожрали, дайте мне коня!

Но в азарте погони никто не обращал на воеводу внимания. Чингисиду пришлось самому ловить отвязавшуюся от плетня пегую кобылу и подниматься в седло.

Он огляделся: разбойники, теснясь на дороге, темной массой удирали в сторону Твери. Со стороны Москвы на плотницкую слободу накатывала закованная в железо конница, многие сотни, охватывая вражеское убежище справа и слева, заливая улицы конским фырканьем и шелестом кольчужной стали. Кое-где мелькали опоздавшие с бегством новгородцы: с трудом ковыляющие раненые, оставшиеся без коней воины, оглушенные в схватке бойцы, еще не понимающие, что случилось. Но никакой опасности они уже не представляли. Слобода была вычищена, осталось настигнуть и покарать трусов, не способных на честную, открытую битву.

– Вперед! – послал кобылу с места в карьер Яндыз. – Гони их, руби, топчи!!! Ур-р-р-рагх!

Битва за осадные машины началась, когда великий князь Василий Дмитриевич, поддерживаемый слугами, поднялся на боевую площадку Боровицкой башни и с облегчением опустился в кресло. Вокруг, звякая железом, расположились бояре, готовые давать советы или исполнять приказы. Московский князь внимания на них старался не обращать. Самых лучших все равно увел Чингисид, шельмец татарский.

– Открывайте! – приказал он, откидываясь на матерчатую спинку и наблюдая через бойницу меж каменными зубцами за предпольем внизу.

Скрип моста спугнул бегающих с мешками новгородцев. Они бросились наутек так быстро, что кинули даже щиты, подставляя лучникам спины. Но разбойникам повезло: большинство московских ратников сейчас сидели в седлах, теснясь на ближних к воротам улицах. Готовые выйти из города либо для атаки, либо для поддержки товарищей. Так что стрелять по бегущим оказалось некому.

Доверенные Яндызу сотни собрались на восточном берегу Неглинной, дружно пошли на туры. Слева появились конные сотни, им навстречу отвернул Исмет с пятью сотнями конных и после стремительной жаркой сечи стоптал начисто, пошел дальше, минуя захваченную новгородцами слободу со стороны Москвы-реки. Упершись в заваленный мусором овраг, повернул направо и вошел в слободу. Там началась схватка, но как она идет, понять было трудно, ибо избы, заборы, крыши сараев закрывали обзор. Тут и там мелькали копья, вымпелы, сверкали клинки. Понятно было только то, что с парой сотен московских дружинников разбойники справляются не очень успешно.

Против уничтожающих пороки воинов они тоже предпочли использовать стрелы, нанося урон из безопасного удаления. Даже отсюда, с расстояния полета стрелы, великий князь осознавал, какой тяжелый урон несет его дружина. Боевой конь, сильный, выносливый, послушный, непугливый – большая ценность. Стрелы же калечили скакунов одного за другим. И пусть ватажникам удавалось убить всего считаных скакунов – но без ран, похоже, не останется ни один. А раненный в походе конь становится пугливым и для ратной службы негодным.

То ли Яндыз подумал о том же самом, то ли он устал стоять под стрелами, не имея возможности ответить, – но великокняжеские сотни стронулись, пошли вперед, разогнались и вскоре вломились на окраины слободы, выстлав свой путь окровавленными тушами упавших лошадей. Многие еще бились, кусали зубами засевшие в телах стрелы, жалобно ржали – но спасти их было уже невозможно.

Сотни втянулись на улицы слободы и завязли, словно булатный меч в липком тесте. Дружинники продвигались еле-еле, растекались в стороны. Все меньше и меньше ратников оставалось в седле – воины то и дело теряли лошадей. Возможно, новгородцы продолжали забрасывать их стрелами.