Евгений Таганов - Рыбья кровь Страница 47

Расставание с войском было слегка омрачено последней дележкой добычи. Пока раздавали дирхемы и другие невоенные ценности, все были довольны. Но как только остающиеся дарникцы стали изымать в свою пользу трофейное оружие, короякские ополченцы глухо зароптали. Подлил масла в огонь и Куньша, начав считать, сколько кому должно достаться повозок и лошадей, и даже покусился забрать четыре колесницы из шести, мол, их делали на посадские деньги.

– Берите, если хотите, только учтите, что арсы за своими мечами пойдут хоть на край света, – сообщил короякским десятским воевода.

Разумеется, желающих испытать такое удовольствие не нашлось.

– Но ты же не дашь им больше совершить набег на Корояк? – обеспокоенно вопрошал Куньша.

– Если вы меня наймете охранять Корояк, то не дам, если не наймете, то какое мне до вас будет дело, – насмешливо отвечал ему Маланкин сын.

Так говорили и поступали древние русы еще до прихода на их землю словен, и Дарник не видел причины, почему он не может точно так же торговать своей воинской доблестью. Бесплатная доблесть существует только в сказках, а если тебя кто-то ценит, то он должен выражать свою цену в золоте и серебре, тогда всем будет все казаться ясным и справедливым.

Когда повозочный стан развернулся в походную колонну, Дарник выстроил правильными прямоугольниками все полусотни и объявил о награждении двадцати лучших ратников. Поименно подзывал их к себе и вручал медные медали-фалеры, которые успел-таки заказать еще в Корояке. Десятским и полусотским кроме фалер давал еще и по нарядному боевому клевцу или булаве как символ их старшинства. Последним вызвал Куньшу, который уже стал волноваться, что до него очередь не дойдет. Каждого награжденного воины приветствовали радостными криками, выражая одобрение выбору Дарника. Три награды из двадцати достались конникам Жураня вместе с их вожаком, к крайнему восторгу и удовольствию всех липовцев. Если Дарник и хотел заслужить всеобщий почет и уважение, то ничего лучше этого он придумать не мог.

Напоследок он передал Куньше свою грамоту для князя, а Быстряну список того, что он должен привезти из Корояка в Липов.

Тридцать дарникцев во главе с воеводой долго махали на прощание последним повозкам уходящей колонны.

Правильное ли он принял решение или нет, оставаясь в Липове, Дарник не знал.

Часть третья

1

Едва скрылись последние повозки короякского ополчения, Дарник с Меченым, Бортем и старостой Карнашем еще раз обошли место, на котором предстояло возвести войсковое дворище, намечая, где ставить конюшни и двухъярусные дома-гридницы и где находиться двум воротам. Будущая крепость должна была лишь вполовину уступать площади всего городища. Старосте Дарник объяснил это тем, что внутри дворища нужно иметь ристалище для конных учений, на самом деле ему хотелось завести там собственный фруктовый сад. Напротив крепости на другом берегу Липы он приказал сложить два сруба с узкими бойницами, а кузнецам городища выковать цепь на сорок саженей, которая бы перегородила реку, не пропуская вверх ладьи арсов.

Вернувшись в свой сундук, Рыбья Кровь прилег на лежанку немного отдохнуть и провалился в глубокий беспробудный сон. Спал день, ночь, еще день и еще ночь. Возле него хлопотали Шуша, ватажники, липовские шептухи, а он все не просыпался. Наконец на третье утро открыл глаза, но встать не смог, тело размякло и перестало слушаться. Даже говорить не мог, лишь беспомощно открывал и закрывал рот, не издавая ни звука. Его принялись лечить: поили горячим отваром, растирали руки и ноги, подкладывали под спину завернутые в материю раскаленные камни – все напрасно.

Только на шестой день он в первый раз встал с лежанки и вышел наружу. Порыв осеннего ветра едва не свалил его с ног – так он был слаб. Однако запас жизненных сил в нем оказался все же неисчерпаем, и мало-помалу Дарник пошел на поправку.

Вскоре он уже выходил за ограду городища и мог тупо и безучастно наблюдать, как строится его войсковое дворище. Пока одна смена бойников в полном вооружении день и ночь несла сторожевую службу, другая копала ров и насыпала крепостной вал. Возведение домов и конюшен легло на плечи тридцати – сорока плотников-липовцев. Повезло, что в городище нашлось немало сухого леса и пеньки для заделывания щелей между бревнами, так что избы получались полностью готовыми к заселению. Выкована была заказанная цепь и сложены срубы с бойницами на левом берегу реки.

Меченый с Бортем и Журанем настолько успешно справлялись с охраной городища и со стройкой, что Дарник невольно задавался вопросом, а нужен ли он им здесь вообще. Да и липовцы разве не видят, что без него они сами со всем справляются. Умом понимал, что надо непременно доказать свое прежнее превосходство, но желания как-то особо сильно проявлять себя не было никакого. Но, видно, Маланка с Вербой истово молились за него в Бежети громовержцу Перуну, потому что вдруг прибежали взволнованные пастухи и рассказали о своей встрече с отрядом арсов. Те на пяти подводах преспокойно направлялись в Липов за своей осенней зерновой данью, но, узнав, что там на зимовку остался Дарник с ватагой, живо повернули назад, ничем не обидев пастухов, которым хватило ума не сболтнуть о недуге своего воеводы. Выходило, что одно имя Дарника понуждало бесстрашных арсов к предельной осторожности и осмотрительности. В этот день Рыбья Кровь почувствовал, что к нему вернулись прежняя любовь и уважение всей полутысячи окружающих его людей.

Вскоре воевода еще больше поразил липовцев, щедро расплатившись с кузнецами за цепь, а плотникам выдав задаток за строительство дворища. После этого все его поручения выполнялись с завидной быстротой и рвением. Открыв таким образом великую силу денег, Дарник разом определил для себя и главное направление своей деятельности: каждый день чуточку улучшать жизнь окружающих людей. Уже окрепнув, но специально притворяясь слабым, он обошел все дома городища, в каждом принимая предложенное угощение и с сочувствием вникая в чужие семейные трудности. Если была возможность хоть что-то похвалить, он не жалел самых ярких и выразительных слов. И одним таким своим отношением расположил к себе липовцев уже не как храбрый воин, а как рассудительный и внимательный человек.

Впрочем, кривить душой Дарнику почти не приходилось. Под тесовыми крышами домов с двумя-тремя печами, направленными к одному дымоходу (уловка против уменьшения дани арсам), он обнаружил немало свитков на словенском языке. Также выяснилось, что многие липовцы умеют играть в затрикий и каждый второй склонен к какому-либо ремеслу. Здесь были и свои бондари, седельщики, красильщики, резчики по камню и кости.

Староста Карнаш на вопрос, откуда все это, ответил просто и загадочно:

– Очень давно наши предки дали зарок, что никуда с этой земли не уйдут, а раз так, то приходилось всегда жить с запасом, чтобы никого не тянуло в дальние края. И арсы нам скорее помогли, чем навредили. Чем больше мы им отдавали, тем больше оставалось у нас. И считать, и писать научились через это. В неурожайные годы жили своими промыслами: строили ладьи, а то и готовые дома везли в степное безлесье. Построим дом, бревна разберем и как простые плоты пустим вниз по реке, а там в два дня соберем, и можно жить.

Дарник утвердительно кивал головой, но понимал с трудом. Как это так: чем больше отдавать – тем больше остается?

Со своими воинами он придумал поступать иначе. Каждый вечер выстраивал на дворище рабочую смену и лучшего работника награждал серебряным дирхемом. Невесть какая награда, но она сильно подействовала на весь гарнизон – каждый знал, что его все время видят и должным образом оценивают. Ну а кому же хочется быть совсем незаметным – и вот уже никого ни в чем подгонять не приходится – все стремятся получить заветную монету.

– А мы почему без награды? – ревниво спрашивали мастера метаний и единоборств.

– Свою награду вам пристойнее будет носить на груди, а не в кошеле, – отвечал воевода, заказывая одному из кузнецов изготовление особых медных знаков для победителей состязаний.

Иначе Дарник стал относиться и к старушке Шуше. Что бы теперь она ни делала, это только забавляло его. Весело хохотал он, слушая ее рассказ о том, как ватажники чуть не казнили ее, обвиняя, что это она выжала из их вожака все жизненные соки. Куражился он и над ее неожиданным признанием в беременности:

– У меня уже две такие подружки, ты будешь третьей. Пора всю липовскую землю заселить моими детьми.

Удивленная, что ее слова восприняты столь легкомысленно, она добавила, что отцом ее ребенка является сотский арсов Голован, что дало Дарнику повод еще сильней подшучивать над своей великовозрастной возлюбленной: мол, интересно, сколько заплатит Голован за возврат наложницы да еще с наследником. Ревность в те времена имела те же особенности, что и сегодня, но Дарника она пока мало касалась – все в его жизни менялось так стремительно и было наполнено столь разнообразными ощущениями, что он не мог надолго останавливаться ни на одном из них. К тому же ему трудно было представить, что кто-либо из окружающих рискнет покуситься на его наложниц или что сами наложницы предпочтут ему кого-то другого. В ромейских свитках, правда, приходилось читать, как жены царей и князей изменяли им с их придворными, но то были старые цари и князья, поэтому в ближайшие десять – пятнадцать лет он мог ни о чем таком не беспокоиться.