Борис Батыршин - Мартовские колокола [Litres] Страница 47

Приобретенный втайне от отца револьвер системы Галана хранился дома, на Гороховской; с собой Иван носил теперь компактный «дерринджер». Часть приобретений оседала в оружейном шкафу у Яши – таскать на Гороховскую стреляющие железки в таком количестве Иван не решался.

Денег на огнестрельные приобретения требовалась уйма, но Иван и тут вывернулся: после того как отец с головой ушел в велосипедные проекты, он подхватил его «антикварный бизнес», снабжая московских реконструкторов оружием и предметами старины от имени отца. Благо Яшины «сотрудники» могли найти на московских барахолках все что угодно, а старыми кремневыми и капсюльными ружьями удавалось затариться через Фанагорийские казармы.

– Что ж, позвольте еще раз поздравить вас… Яков Моисеевич, – повторил Гиляровский.

С некоторых пор он обращался к молодому человеку исключительно по имени-отчеству, причем делал это совершенно искренне – профессиональные качества Яши вызывали у репортера неподдельное восхищение.

– А я собирался поделиться одной задумкой, – продолжал репортер. – Хочу повторить прогулку по Неглинной. Случилось мне написать очерк о спуске в нашу московскую преисподнюю – так поверите ли, сумел раскачать городские власти! В этом году как раз закончили подземные работы по расчистке подземного русла речки: укрепили своды, пробили пробки из всякой грязи и ила. Вот, намереваюсь спуститься и самолично посмотреть на результаты этих трудов.

– Что ж, Владимир Алексеевич, вам и карты в руки – кому же еще писать об этом, как не вам? – любезно ответил Яша.

А сам тем временем прикидывал: с чего это репортер именно теперь упомянул о вылазке в подземелье? Да, работы по реконструкции подземного тоннеля, в который еще в начале века была заключена речка, велись; и как раз статья Гиляровского стала одной из причин того, что московские власти взялись за расчистку донельзя загаженного и закупоренного всяческой дрянью тоннеля. Но с чего это репортеру рассказывать об этом именно сейчас?

Когда Дрон с Виктором появлялись в городе, агенты Яши не спускали с них глаз. Раньше это было не так уж и сложно – кто-нибудь из Семкиных «кадров» все время торчал возле дома на Гороховской, и стоило «подследственным» возникнуть в поле зрения, как им немедленно садились на «хвост». Но теперь ситуация в корне изменилась – «гости» появлялись на Гороховской куда реже, используя этот портал лишь для переходов обратно в будущее. Яша знал, как они проникают сюда, – конечно, через подземный портал, путешествие к которому едва не стоило ему самому жизни.

Но установить слежку под землей Яша не мог. И дело было даже не в том, что Семкина братия отказалась бы лезть в вонючую подземную клоаку, – полезли бы как миленькие. Просто одно дело – слежка за довольно беспечными гостями на улицах чужого им города, и совсем другое – преследование под землей. Он и сам, скорее всего, не рискнул бы, и уж тем более не стал бы поручать такое опасное дело кому-то еще.

Тем более что и Корф, и Ромка, и доктор наперебой предостерегали Яшу от таких попыток. Примерно представляя себе уровень технического оснащения незваных гостей, Яша склонен был прислушаться к этим предостережениям – кто знает, какие пакостные сюрпризы ждали сыщиков под землей?

Оставалось установить наблюдение за всеми выходами на поверхность в районе Варварки, Ильинки и Хрустального переулка. Задача эта даже при первом рассмотрении оказалась невыполнима – таких лазов только из числа известных Яше и его агентам было не менее десятка; к тому же кто мог дать гарантию, что Дрон с Виктором станут пользоваться именно ближайшими? Яша помнил о хитром, светящемся в особых лучах составе, которым Ваня ставил пометки на стенах, – и наивно думать, что «бригадовцы» не запасутся чем-то подобным. К тому же Иван и Ромка рассказывали о «приборах ночного видения» – и даже показывали такое приспособление, превращающее кромешную тьму в зеленоватый полумрак.

Нет, под землей с пришельцами нечего и тягаться. Другое дело – заполучить кого-то, кто знает московскую клоаку как свои пять пальцев. Яша принялся искать подходящего человека среди водопроводчиков и поденных рабочих, обслуживающих тоннели. Народ этот был непростым – неграмотные, беспаспортные, сплошь горькие пьяницы, они заживо хоронили себя под землей, не имея дела ни с кем, кроме таких же отверженных, как и они сами. Были в их среде свои авторитеты, старшины – к таким людям Яша и пытался найти подход.

Может, Гиляровский как-то про это прознал? Яша помнил его статью в «Московских ведомостях» – год назад она наделала в городе немало шума. И если судить по ней, то у журналиста такие связи как раз имеются. Возможно, ему дали знать, что Яша ищет выходы на обитателей подземной Москвы, – и вот теперь он пришел в контору на Варварке, чтобы невзначай навести справки о новой затее своих знакомых? Возможно, ох как возможно… да, кстати, а статья-то вовремя припомнилась!

– Если вы, Владимир Алексеевич, надумаете повторить ваш спуск в Аид, – сказал молодой человек, – я был бы крайне признателен вам и, поверьте, не остался бы в долгу, если бы вы сочли возможным взять меня с собой. Припоминаю ту вашу статью в «Ведомостях» – помнится, после нее я сначала проглотил сочинение господина Гюго, где рассказывается о «чреве Парижа»[41], а потом все бредил тайнами московских подземелий. А тут – случай прикоснуться к ним, да еще с таким проводником, как вы!

Гиляровский удивленно поднял брови:

– Признаться, не ожидал, Яков Моисеевич. Да и зачем вам это? Со мной-то все понятно, мне очерк писать о переустройстве Неглинки, а вы там что позабыли? Там, конечно, и расчистили, и своды новые соорудили, но все равно – клоака, вонища, грязь неимоверная…

– Ничего, Владимир Алексеевич, – усмехнулся Яша. – Поверьте, пытаться смутить человека, выросшего в винницком местечке, грязью – все равно что пугать ежа… афедроном. Так я могу рассчитывать на вашу любезность?

…Террор есть, таким образом, столкновение правительства с интеллигенцией, у которой отнимается возможность мирного культурного воздействия на общественную жизнь. Правительство игнорирует потребности общественной мысли, но они вполне законны, и интеллигенцию, как реальную общественную силу, имеющую свое основание во всей истории своего народа, не может задавить никакой правительственный гнет. Реакция может усиливаться, а с нею и угнетенность большей части общества, но тем сильнее будет проявляться разлад правительства с лучшею и наиболее энергичною частью общества, все неизбежнее будут становиться террористические акты, а правительство будет оказываться в этой борьбе все более и более изолированным…

Геннадий отвел взгляд от молодого человека, стоящего у стола. Соседи не отрывали от него восхищенных взоров: невысокий, с бородкой на манер шкиперской, оставляющей открытыми щеки, верхнюю губу и подбородок; смотрит на оратора сверху вниз – много ли надо человеку в двадцать один год? Пахом Андреюшкин, сын кубанской крестьянки и богатого грека. Только что выступал, горячился, сбивался:

Исчислять достоинства и преимущества красного террора не буду, ибо не кончу до скончания века, так как он мой конек, а отсюда, вероятно, выходит и моя ненависть к социал-демократам… Каждая жертва полезна; если вредит, то не делу, а личности; между тем как личность ничтожна с торжеством великого дела…

«Красный террор, – усмехнулся про себя Геннадий. – Да знал бы этот щенок, что такое на самом деле красный террор!»

Второй – тот, что справа от докладчика. Коренастый, солидный – во всяком случае, посолидней предыдущего. Уроженец Томска, сын нижнего чина томской инвалидной команды. Василий Осипанов – это он:

…Я рассчитывал стрелять из пистолета с отравленными мелкими пулями (или дробью) или из револьвера. Для этого я считал необходимым иметь помощников, которые бы следили за выездами государя и дали мне возможность выбрать удобный для произведения покушения момент. С целью разыскать таких помощников я стал заводить знакомства…. наконец, уже в исходе осени я узнал, что два человека имеют намерение предпринять что-нибудь в террористическом роде…

«Да, – подумал Геннадий, – этот готов стрелять. Но организация решила положиться на бомбы с гремучим студнем; и первого марта Осипанов вышел – выйдет! – на улицу с бомбой в руке. В руке его, как и полагается студенту, будет книга – Вася Осипанов специально перевелся в Петербургский университет из Казани, чтобы совершить покушение на царя. Так что книга будет наполнена взрывчаткой…»