Мамба в СССР. Черный курсант - Алексей Птица Страница 47

— Я смотрю: форма на вас какая красивая. На офицера учитесь?

— Да.

— И хорошо учитесь?

— Нет. Но ничего, наверстаю в будущем году, пока тяжело очень учиться.

— Понятно. Ну, зато вы отлично выучились говорить по-русски.

— Что есть, то есть. С кем поведёшься, того и наберёшься.

— О! Вы и пословицы наши знаете!

— Да.

— А почему не хотите здесь остаться? Тут гораздо интереснее, чем в Эфиопии. Взять тех же девушек, они все белые, а не чёрные, да ещё и неглупые, и образованные. А вы хотите ехать в отпуск снова в Африку... Успеете там ещё навидаться всего. Оставайтесь.

— Нет, спасибо. Хочу повидать свою девушку, пока родители её замуж не выдали. Попытки уже были. У нас любовь на всю жизнь!

— А, ну тогда, конечно. А куда полетите?

— Нет, я поплыву, а не полечу. В Аддис-Абебу, там у меня дом.

— Хорошо. Счастливого вам пути тогда.

Я пожал плечами, что тут сказать? Только спасибо за добрые пожелания. И с чего бы такая заботливость? Поднявшись в свой номер, я всё обдумал и ещё раз проверил документы. Нужно тут затариться чёрной икрой, чтобы деньги какие отложить. Жаль, невозможно продать свои эликсиры, просто не через кого.

В Сумах мелковат уровень местных чиновников от коммунизма, тут тоже ни с кем напрямую не связаться. А без блата выход на партократию просто невозможен. Однако его нет, я только военных знаю, и всё. Не генералу же предлагать? «Ладно, в следующий раз», — подумал я и лёг спать.

* * *

Мне снился странный сон. Будто я снова оказался в военном училище, но уже почему-то среди советских парней. Группа курсантов в грязной подменке сидела вокруг огромной кастрюли, в которую они кидали очищенную картошку.

Серые стены давили своей унылостью, добавляя в настроение какой-то непроходимой безнадёги. Влажность, грязь и смрадный дым со стороны кухни, где варились не очень вкусные блюда, лишь усиливали тоску. Хотелось есть. И парни с голодухи перебрали со свежей капустой, которая теперь бурлила в их животах, отчаянно просясь наружу.

— Что ж так хреново-то? — задал риторический вопрос один из чистивших картошку.

— Так всегда, Миха, в большом наряде по столовой, — всё же ответил ему другой курсант. — Жаль, выпить нечего. Да, а сколько ещё осталось чистить, Серёга?

Старший по наряду заглянул в кастрюлю и изрёк:

— До хрена ещё.

— Блин, а почему мы чистим на иностранцев, пусть они тоже ходят в наряды и чистят картошку, — возмутился Миха.

— Так они же у нас гости, а не мы у них. И мы за дружбу народов. Это тебе не халам-балам. Социализм строим в Африке с человеческим лицом.

— Нормальное у него лицо получается: белые неграм картошку чистят, а те только жрут! Хорошо хоть туалет за ними не моем! То есть дружим мы вместе, а картошку чистим за них и за себя!

— Как-то так получается. А ты чего взъелся-то на них?

— Да мудаки все эти арабы и негры! Только и делают, что к нашим девкам пристают. Мы же к их девкам не пристаём?!

— Ну, найди, да и пристань.

— Я в Африку не могу поехать.

— Так чего говоришь тогда? Зря только воздух сотрясаешь.

— Да задолбала уже эта дружба народов! Видел, какие они сигареты курят? А у меня уже всё горло ободрано от этой гадской «Астры». Особенно Усманьской, вот это жесть вообще. Затянешься, словно листья дубовые или хвою куришь. Мне тут как-то удалось выпросить одну сигаретку у негра их главного, у Деда со шрамом. Так до чего приятно курить! Вот и почему, спрашивается, наши сигареты — дерьмо, а у них приятные?

— Не знаю, — пожал плечами старший, — капиталисты, как говорит наш замполит, что с них взять. Зато у нас танки лучше и САУ много. Мы их враз разобьём и всех победим.

— Да, победим, но почему мы жвачки эти клянчим у арабов и негров, а сами купить не можем?

— Слушай, хорош уже, Миха! И без тебя тошно, — прервал его другой курсант. — Мне тоже многое не понятно. Но что ты сделаешь? Выгонишь их из училища? Пойдёшь к начальнику и спросишь: почему так, а не этак? И в ответ услышишь: «Товарищ курсант, вы много себе позволяете! Ещё одно слово, и вы будете отчислены за дискредитацию высокого звания советского человека и настоящего интернационалиста. Вы же будущий офицер, чему вы будете учить своих солдат?!» — передразнил голосом генерала курсант. — Вот и всё, что он тебе скажет.

— Да, знаю я. Просто обидно: мы картошку чистим, а они дурака валяют. Мы в наряды ходим и в караулы, а они в потолок плюют. Мы картошку да капусту разгружаем, а эти сачки пальцем не пошевелят. Интернационализм, блин! Видал я его в ж... Насрать мне на них! Да я даже бананов никогда в жизни не пробовал! Что, трудно их привезти сюда? Мы всем помогаем, а почему они нам не помогают?

— Всё, хватит стонать! — обрезал старший. — Чисть картошку, к трём ночи успеем и спать пойдём.

Все замолчали и вернулись к прерванному занятию, обрезая плохо заточенными ножами кожуру с многострадальных прошлогодних овощей.

— Гля, — Серёга вынул из мешка очередную картофелину. Та оказалась с круглым наростом, что придавало ей некое сходство с человеческим лицом. — Прям старшина Загинайко!

— В натуре! — парни заулыбались, а один, отобрав овощ у старшего, вырезал маленькие, похожие на щели глазки и рот. — Вот так!

— У меня лучше, — Миха тоже улыбнулся и показал друзьям продолговатую, треснувшую вдоль ещё при росте розовую картошину, очищенную везде, кроме самой трещины. — На что похоже?

Не дожидаясь ответа, парень швырнул неочищенную до конца картошку в огромную кастрюлю:

— Пусть хоть такая кому достанется!

— Ой, удивил, — не остался в долгу Серёга. — Щас, я ей пару сделаю. Он схватил огромную продолговатую картофелину и, как опытный резчик по картофелю, живо снял с неё шкурку, а в конце нарезал два круглых объекта прямо переходящих в основную часть. Полюбовавшись мужским детородным органом, сделал финальный штрих, сковырнув ему дырочку на конце, и швырнул в кастрюлю.

— Вот повезёт кому-то! — выдал ещё один курсант. — Прямо вакханалия продуктов получается.

— Не вакханалия,