Валерий Елманов - Княжья доля Страница 48

О чем думал Николай, о чем просил Господа Бога, он и сам, пожалуй, толком не знал. В то время как губы его почти беззвучно шевелились, автоматически повторяя слова молитв, которые он прочно помнил не один десяток лет, мозг его лихорадочно метался в поисках ответов на многочисленные вопросы, включая главный – зачем он здесь? «Как хорошо молодым, – мыслилось ему. – Пушки, гранаты, ружья, пистолеты понаделаем... Вперед, разобьем татар! А дальше что?»

Он не знал сроков своего пребывания здесь так же, как и остальные, но почему-то был уверен в том, что исчисляются они далеко не одним десятилетием, а это, в свою очередь, означало, что не из-за одной Калки попали они сюда. Впрочем, он-то, да и все они, кроме Константина, влипли в эту историю случайно, хотя и это тоже сомнительно.

«В самом деле, – лихорадочно думал он. – Неужели посланец высшего космического разума был не в состоянии предусмотреть такую случайность и предпринять маленькие, можно сказать, совсем крошечные, даже микроскопические, с учетом его всемогущества, меры, чтобы надежно застраховать себя от таких случайностей. Следовательно, мы здесь не просто так, не в виде балласта к основному грузу. Значит, у каждого есть какая-то сверхзадача, поставленная...

Стоп. Но он же – как его там, Алексей Владимирович, кажется, по словам Константина, – никаких условий не ставил, ничего не просил, не требовал. Он и сам ничего толком не знал. А может, знал, но скрыл? Да нет, не стал бы он лгать. Это низко и недостойно для такого божественного уровня. Так получается, что он – Бог, ну, пусть посланец его. Так, что ли? А кто же тогда Высшая Сила – тот незримый и неведомый никому судья? Он же могущественнее? Стало быть, нет, ничего это не значит, кроме одного, что я совсем запутался и не ведаю, что мне делать и как жить дальше».

– Господи, вразуми раба своего, ибо туп безмерно и не знает он ничегошеньки. Ведь ежели ты мудрости от нас требуешь, то не в том она заключена, чтобы новое оружие творить для смертоубийства, а в ином совсем. Но в чем? – И он умоляюще посмотрел на сгорбленного под своей ношей и желтокожего как азиат – видать, перебрали с красками – Христа. Но тому было не до Николая. Своя собственная ноша прижимала его тщедушное коротконогое – не сумел неизвестный художник правильно соблюсти все пропорции – тело к земле.

«У каждого свой крест», – пришло ему на ум. Он встал с колен, перекрестился на прощанье, но едва повернулся, как увидел перед собой Епифана.

– Князь кличет, – коротко буркнул он и шагнул в сторону, освобождая для Николая дорогу к выходу.

«Да, у каждого свой крест», – вновь грустно подумалось ему, и он послушно зашагал по скрипучим некрашеным доскам на встречу с Константином.

А в наушники князю безбожному диавол бесов своих дал, кои к нему речами хитрыми да угодливыми, аки змии, в полную веру вошли, всем его затеям поганым и богопротивным потакая безропотно. А как они в силу вошли, учуяв, что Константин князь их бесовским колдовством накрепко опутан, так почали всякое непотребство, доселе неслыханное, учиняти.

А дабы и сомнений у князя не было вовсе, от диавола не только лик им пригожий даден бысть, но и тело младое. Особливо же опасен бысть смерд по прозвищу Мафусаил, кой хучь и младень летами, от роду и полутора десятка годков не имеюща, но сатане проклятому уже давно верно служащи, будучи десною руцею оного врага рода человечьего.

Ошую от диавола бысть смерд именем язычным рекомый Вячеслав. Оный и вовсе геенны огненной порожденье смрадное...

А нам остается лишь восхищаться проницательностью Константина, который в результате обширной реорганизации выдвинул на ключевые должности в своем аппарате простых ратников, как, например, будущий воевода Вячеслав – на его личности я остановлюсь позже и более подробнее. Возглавить науку Константин допустил обычного смерда Михаила, который в одной из летописей назван почему-то Минеем, с ссылкой, что от роду ему было не больше двенадцати-тринадцати лет. Такая неправдоподобная молодость вызывает недоверие и к другим фактам, приведенным в ней, включая и то, что именно этому Михаилу, причем только ему одному, что также невозможно, летопись приписывает все открытия в области вооружения, включая принципиально новые образцы невиданного доселе огнестрельного оружия.

Разумеется, на самом деле он только возглавлял своего рода отряд молодых изобретателей, имен которых в рукописях не приводится. По всей вероятности, у одного из тех самородков и имелся сын Миней, который, будучи очень талантливым мальчиком, с юных лет помогал отцу в его работе. Не исключено также, что он являлся сыном не кого иного, как легендарного Михаила, после смерти которого и возглавил дальнейшую работу. Впрочем, чрезмерно преувеличивать его заслуги, пожалуй, будет тоже не совсем верно.

Просто весь ход событий подталкивал тех же русских князей, например, к использованию давным-давно изобретенного в Китае пороха уже и в военных целях, а не только для начинки фейерверков. Нет сомнений, что, не будь этого Михаила, так кто-то другой через несколько лет все равно пришел бы к тем же самым выводам. А вот прозорливая проницательность Константина, умевшего не смотреть на сословную низость подбираемых людей, безоглядно доверять им в тех новшествах, что они внедряли в жизнь, несомненно заслуживает искреннее уважение, восторг и самую высокую оценку даже спустя много веков. Тут он, если так можно выразиться, причем без малейшего преувеличения, настоящий гений.

Глава 16

Семь раз отмерь

Без веры жить достойно невозможно.

Душа не делится на зло или добро.

На медь, на золото и серебро.

Она едина. Но она тревожна.

– Что-то ты даже заглянуть не соизволил. Пришлось даже гонцов за тобой посылать, – упрекнул Константин священника, когда тот появился в дверях, сопровождаемый Епифаном.

– Я слово молвить хочу, – нерешительно подавшись, наконец выдавил Николай.

– Говори. Я слушаю, – улыбнулся ободряюще Константин.

– При всех хочу. Вели Михаила позвать с Вячеславом, – голос его был тих, но настойчив.

– Вот как? – удивление нарастало, тем более что Костя совершенно не понимал, зачем именно Николай хочет собрать всех вместе. «Наверное, надумал что-то, – решил он. – Не зря же весь вечер и всю ночь молчал да слушал. Наконец-то прорвало. Если бы еще узнать, в какую сторону, совсем хорошо было бы».

Он коротко кивнул Епифану, утверждая просьбу, и расторопный стремянной спустя минут десять уже явился, сопровождая Миньку и Славку, после чего, отвесив поклон и убедившись, что дополнительно никаких ценных указаний не будет, тихо прикрыл за собой дверь, предварительно предупредив:

– Ежели что, я тут, поблизости буду. В случае, коль надобность какая, мигом появлюсь, только глас подай.

Заинтригованные загадочным вызовом – вроде бы пару часов назад успели обо всем и поговорить и договориться – и оттого непривычно молчаливые, оба приглашенных уселись рядышком на лавку, после чего Николай, перекрестившись, приступил, как умел, к изложению того, что наболело у него на душе. Он говорил о новой, неведомой пока опасности для всей планеты и ее жителей, которую, сами того не желая, могут вызвать эскалацией гонки вооружения путешественники во времени, о том, что надо бы вместо этого заниматься совсем другим, противоположным – мирным, гуманным, то есть воспитанием души человеческой, о том, что и те силы, которые все это устроили, вполне вероятно, ждут от них именно этого, что им самим в первую очередь надо бы сдать экзамен на гуманизм, о том, что...

Его не перебивали, слушали очень внимательно, но отец Николай чувствовал, что это была тишина непонимания. Хуже того – неприятия. К тому же он и сам для себя до конца толком еще не сформулировал, чего именно хочет, самому себе не ответил ни на один поставленный вопрос, отчего речь его была невнятной, язык путался, мысли свивались в невообразимый клубок, из которого выдергивать их приходилось вслепую.

Наконец отец Николай, окончательно запутавшись, затих. Константин первым прервал молчание, наступившее после окончания речи священника:

– Ну, основную мысль я в целом и общем уловил. Могу заверить, что принцип «не убий» вас никто нарушать не заставит, отче, – и мягко, но властно остановив движением руки протестующий против последнего слова порыв Николая, пояснил: – Именно отче, поскольку тебя я мыслю не только в министры просвещения, но и богословия. Надеюсь, что епископа нам удастся уболтать, чтобы сан на вас возложил.

– Рукоположил, – машинально поправил ошалевший от неожиданного начала ответной речи Николай. «Не поняли, – мелькнула в его голове догадка. – Они же ничего не поняли. Да и я виноват, путаник окаянный. Надо же не так объяснять. А может, еще раз попробовать? Или все равно не поймут?»