Ивакин Геннадьевич - Мы погибнем вчера Страница 48

Глава 13. Атака

На горе на горушке стоит колоколенка,

А с неё по полюшку лупит пулемёт,

И лежит на полюшке сапогами к солнышку

С растакой-то матерью наш геройский взвод.

Мы землицу хапаем скрючеными пальцами.

Пули как воробушки плещутся в пыли…

Митрия Горохова да сержанта Мохова

Эти вот воробушки взяли да нашли.

Оружие им вернули. Выдали новое обмундирование. Новое, конечно, относительно – застиранное до белизны и штопанное не раз. Но, все же, лучше, чем те обноски, в которых были партизаны. Выдали еще и каски, лопатки, котелки, фляжки. Причем, Ежу досталась стеклянная фляжка, которую дед тут же отобрал, мотивируя, что Еж непременно ее сломает и отрежет себе, как минимум, палец.

Когда дошли до позиций роты стало уже смеркаться – солнце тихонечко садилось в мутную дымку.

Еж заметил, что дождь ночью будет.

– Оно и к лучшему, – кивнул дед.

– Почему?

– Похоже ночью в атаку пойдем. Сердцем чую.

Добравшись до второй линии окопов, нашли свою роту, где им тут же набили щедрой рукой повара полные котелки гречневой каши с мясом. И по буханке хлеба в руки.

Еж удивился:

– Куда мне столько, я ж маленький, много не ем.

– Сунь в мешок, пригодится. Да заверни во что-нибудь.

– Эй, боец, где газету можно взять? – дернул за штаны проходящего мимо бойца в телогрейке.

Тот остановился, внимательно посмотрел на Ежа и спросил:

– Кому боец, а кому сержант Прощин. Кто такой?

Еж вытер рот рукавом, встал и заорал во всю дурь:

– Боец Ежов по Вашему приказанию прибыл!

– Господи, ты чего орешь? Куда прибыл? По чьему приказанию? Я тебе ничего не приказывал!

– Сюда прибыл. Во второй батальон определили, первая рота.

– Взвод какой?

– Не знаем мы еще, товарищ сержант. Ротного вот ждем. Куда определит, – подал голос Кирьян Васильевич.

– Ко мне и определит. У меня от всего взвода двенадцать бойцов осталось. Ладно, кушайте.

– Погодите, товарищ сержант, а может быть будет газетка, а?

– Приспичило, что ли?

– Не… Хлеб завернуть.

– В тряпку заверни.

– Нету тряпки!

Сержант вздохнул и вытащил откуда-то из-за пазухи газету.

– На, старая уже. Пользуй, – и ушел по своим делам

– Нам каждая газета сейчас свежая. Спасибо, товарищ сержант!

Еж снова уселся и, жуя кашу, принялся читать газету вслух:

– Девятое мая тысяча девятьсот сорок второго года… Сейчас посмотри, чего у нас тут новенького… В смысле старенького…

– Еж, прожуй сначала, а то подавишься. Я тебя спасать не буду! – сказал дед.

– Да ладно… – отмахнулся Андрей. – О! Макаки янкам наваляли! "Последний оплот американского сопротивления на Филиппинах – крепость Коррехидор капитулировала перед японцами. В плен попало 12 тысяч солдат". А бритты в Мадагаскаре высадились. Ну, блин. А чего им там надо?

– Там безопасно и не стреляют, – ответил Вини. – Про Киров есть что-нибудь?

– Неа. Список награжденных… Стихи… Сводка…

– Чего пишут?

– В течение восьмого мая на фронте ничего существенного не произошло. А почему восьмого? Газета же от девятого?

– Еж, тут технологии немного другие. Чего еще?

– Да ничего, сотни уничтоженных гитлеровцев, десятки танков, тридцать шесть немецких самолетов. Наши потери – шестнадцать самолетов. Вот это прикольно: "Пленный солдат второй роты одиннадцатого мотополка Гейнц Ветер сообщил: "Во Франции я служил в составе восемьдесят первой дивизии, которая сейчас находится на центральном участке советско-германского фронта. Незадолго до отправки в Россию в частях дивизии вспыхнули волнения. Солдаты потребовали, чтобы их отпустили домой. Командование жестоко расправилось с зачинщиками волнений и расстреляло сто двадцать пять человек. Среди расстрелянных – двадцать пять человек из моей роты". Правда, что ли?

– Вряд ли, – подал голос дед. – Это тебе не семнадцатый год, когда братания были.

– И я не слышал, чтобы в вермахте бунты были. – сказал Вини.

– Прибыли? – внезапно раздался голос сверху. Вини поднял голову:

Наверху стоял лейтенант Костяев:

– Богатырев! За мной. Вы оба – в расположение первого взвода. Там вас уже знакомец дожидается…

– Какой еще знакомец? – удивились в один голос Еж и Вини.

– Скоро узнаете…

Знакомцем оказался… младший политрук Долгих.

– Эй, Долгих! Чего такой унылый? – крикнул ему Еж.

– Под трибунал отдали, – мрачно сказал тот.

– О как… За что?

– За то, что без документов и знаков различия.

– А тут тогда, что делаешь?

– Полковник выпустил. Сказал, что ему каждый штык нужен. После боя, мол, разберемся.

– Ну… Повезло тебе, брат, – похлопал его по плечу Вини.

– Эй, махновцы! – раздался голос взводного. – Ну-ка, геть в землянку. Посмотрю, оружие в каком состоянии…

А дед скромненько сидел у самого выхода из блиндажа комбата. Лейтенант Костяев объяснял командирам рот боевую задачу:

– Итак… Задача батальона – с наступлением темноты обойти высоту с левого фланга. Там, где в наше расположение вышел партизанский отряд – пятьсот метров по полю до леса. Там по краю нужно выйти за высотку. Дождаться атаки полка в лоб. Через пять минут после начала атаки полком – бьем их с тыла. Партизаны утверждают, что немцы лес не прикрыли. А вот разведка утверждала, что немцы там есть. Разведка, так?

– Лейтенант, да пробовали мы там ползать! – воскликнул здоровый как медведь старлей с медалью "За отвагу" и орденом "Боевого красного знамени" на широченной груди. – Немец на немце – дозоры сплошные.

– Не горячись, Семен. Сейчас мы у командира партизанского и спросим как там дела. Кирьян… эээ… Васильевич?

Дед кивнул.

– Расскажите товарищу Гырдымову и нам, в том числе, – как вы там прошли и почему на немцев не наткнулись?

– Так это, товарищи командиры. Мы же перед этим у них шорох в тылу не маленький устроили. Командира ихнего в плен взяли. Правда, шлепнуло его…

– А мины, заграждения?

– Специально не искали, но вроде как нету.

– Вроде как… Вы десятком человек прошли, а у нас тут двести пятьдесят душ. Если лес заминирован – хана батальону. Гырдымов, что скажешь? Ты – разведка, хитромудрым должен быть.

– На мины тоже не натыкались. Завалов тоже нет. Лес, конечно, исковеркан – то там, то тут деревья побиты. Но пройти по-тихому можно. Правда, малыми группами. Если весь батальон пойдет – шум обязательно будет.

– Думаем, мужики, думаем…

– Чего тут думать… Надо приказ выполнять! – воскликнул комиссар батальона Рафаевич.

– Оно понятно, товарищ комиссар. Как?

– Как сказано в уставе, товарищ лейтенант. А в уставе сказано, что никаких сложных маневров в ночной атаке оборонительной полосы не допускается. Войска наступают прямо перед собой.

– Я устав хорошо знаю, товарищ батальонный комиссар, – ответил Костяев. Только в нашем случае такая атака приведет к неоправданным потерям и невыполнению боевого задания.

– Войны без потерь не бывает! – воскликнул Рафаевич. – Пора бы это осознать за год. Если бы мы это понимали сразу, то не отступили бы до Москвы.

– Кхм… – кашлянул кто-то. За спиной комиссара разведчик Гырдымов выразительно постучал себе по лбу пальцем.

– Товарищ комиссар, может быть, перейдем к делу? – попытался успокоить Рафаевича Костяев.

– А выполнение приказа – это и есть самое главное дело!

– Это… – пробасил Коган. – Может, мы разведкой вперед пойдем? С партизаном?

– Боец Богатырев уже не партизан. С сегодняшнего дня зачислен бойцом.

Кирьян Васильевич смущенно кашлянул.

А комиссар побагровел:

– Это что такое? Что за бирюльки неуставные? – почти взвизгнул он, разглядев, наконец, на груди Богатырева кресты. – Немедленно снять!

Дед набычился, но снимать кресты не стал.

Комиссар подскочил и потянулся было сорвать "Георгиев", но дед ударил его по руке и тихо сказал:

– Не тобой дадено, не тебе и снимать!

Побелевший лицом Рафаевич схватился за кобуру:

– Арестовать! Под трибунал! Расстрелять мерзавца!

– Товарищ комиссар… – облапил его Гырдымов. – Успокойся…

Рафаевич бурно задышал, а потом заорал на молоденького связиста:

– Эй, Якшин, быстро соедини меня с полком! Я доложу об этой белогвардейщине! Я не потерплю!

– Есть связь, товарищ батальонный комиссар!

Тот подскочил к аппарату:

– Товарищ полковник на меня совершено нападение белогвардейским выкормышем бойцом Богатыревым! Что? Я требую немедленного ареста!

В ответ полковник сказал что-то такое, от чего комиссар сдулся как воздушный шарик и стал похож посеревшим лицом на серую тряпку.

А потом положил трубку, потоптался растерянно на месте, а потом, надев фуражку, выскочил из блиндажа, крикнув напоследок: