Джон Холм - Император и молот Страница 48

– Понимаешь, это просто смешно, – твердил он. – Начнешь расспрашивать, и навроде каждый знает, что стоит развести костер на земле, взятой из конюшни, из пещеры или еще откуда-то, и огонь вспыхнет очень ярко. Тогда я стал спрашивать, а что еще так горит, и мне чего только не назвали. Соломон сказал, что у арабов есть жидкость, похожая на греческую naphta, но грек сказал, что это совсем другое вещество. Соломон сказал, что арабы делают из своей жидкости факелы вроде наших, только кидают их руками, а не выстреливают из катапульты. Хотел бы я достать немножко такой naphta, а пока мы попробовали рыбий жир, селитру, воск… А потом один парень напомнил мне о гнилушках, они светятся в темноте, хотя и не горят. Соломон сказал, это называется phosphor, и если его взять очищенный, он так горит, что водой не потушишь, и его приходится соскребать с кожи. А грек сказал, они о таком слышали и пробовали смешивать со своим горючим, но ничего хорошего не вышло, то и дело получалась какая-то густая смола.

– Они смолу и в вино добавляют, – сказал Шеф.

– Просто они вино держат в смоленых бочках. Но такая смола горит, и еще янтарь горит, мне один парень сказал.

– На янтарные факелы нам денег не хватит, – сказал Шеф.

В ответ на шутку Стеффи нахмурился:

– Не хватит. Но у меня есть еще одна идея. Помнишь зимний эль и зимнее вино, которые делают у нас в Стамфорде, делают из собранного при кипении пара? Так вот, у одного парня оставалось немножко, и я у него купил. Зимнее вино тоже горит, и горит очень хорошо. А Соломон подошел и сказал, что арабы тоже делают такую штуку, они называют ее al-kuhl.

– Его послушать, так арабы все делают. И летают, и линзы изготавливают, алгоритмы изобрели, факелы мастерят, открыли al-kuhl, al-jabr, al-kimi, al-gili. Беда в том, что они все это никак не используют. – Шеф тоже наслушался Соломона и порядком устал.

– Ну вот, я хотел бы смешать все эти вещества, нефть, фосфор, «алкохуль», селитру и все прочее. Посмотреть, что получится. И древесный уголь тоже, мы все его знаем, а почему он горит лучше, чем дерево? Но больше всего я хочу посмотреть на здешние чудеса. Про эту огнедышащую гору много рассказывают. Там сгоревшие камни. И запах. Все говорят, что от горы идет странный запах. Это называется сера. Но знаешь, в болотах, откуда я родом…

– Я тоже, – вставил Шеф.

– …там встречаются такие «свечки Вилли». Блуждающие огоньки, которые заманивают тебя в трясину. Говорят, что они исходят от трупов. И запах тоже идет. Я подумал, раз дома у нас в конюшнях, в хлевах есть селитра, почему там не может быть и серы? Я хочу посмотреть. Попробовать их смешать.

Отблеск огня на вершине ночью и клубы дыма днем. Вот о чем Шеф старался поразмыслить. Это связано с каким-то из рассказов отца Андреаса о Священном Писании. Исход сынов Израиля из египетского плена? Отец Андреас говорил, что это образ христианской души, взыскующей небеса обетованные. Шеф, впрочем, не думал, что столб дыма, к которому приближался флот, был землей обетованной. Но Стеффи думал именно так. Возможно, с его мнением стоит считаться.

На некоторое время флот повернул в сторону рыбацкой лодки, быстро бегущей под косым латинским парусом. Лодка не пыталась скрыться, должно быть, уже разнеслась молва, что чужеземцы не грабят бедных, даже платят за полученные сведения. Действительно, лодка направилась навстречу флоту, развернулась и легла в дрейф с подветренной стороны. Скальдфинн и Соломон стали перекрикиваться с рыбаками, пригласили одного из них подняться на борт. Шеф терпеливо дожидался перевода.

Кажется, рыбак сообщил кое-что важное. У Скальдфинна появилось на лице странное выражение.

– Он говорит, что в Риме новый папа, хотя старый еще не умер. И более того, он утверждает, что новый папа – чужак, иноземец. Рыбак сказал, что он из страны anglus. Ты видел, он при этом сплюнул, а Ордлав его ударил.

– Новый папа из англичан? – Весть разнеслась по палубе, вызвав шквал хохота и насмешек.

– Маленький человечек, даже не священник. Рыбак говорит, новый папа объявил в Империи священную войну против всех язычников, еретиков и неверующих. Говорят, скоро придет император с флотом кораблей с огнем и с армией железных людей, уничтожит всех, кто не преклонит колена перед святым Петром. И тогда Рим будет править всем миром.

«Корабли с огнем, – подумал Шеф. – Может быть, сейчас они не так уж далеко от нас. Как и сам Рим». Он невольно вспомнил карту, которую несколько месяцев назад ему показывал его небесный покровитель: в центре этой карты находился Рим. Риг тогда сказал Шефу, что в Риме он обретет покой. Но Шефу не хочется туда отправляться. Как и Гудмунд, он думает только о возвращении домой.

– Мой дедушка Рагнар однажды пошел грабить Рим, – сказала Свандис. – Он по ошибке ограбил не тот город, но все равно думал, что это Рим, уж очень богатой была добыча.

– Если Эркенберт в Риме объявил священную войну и новый крестовый поход, это направлено прежде всего против нас, – медленно проговорил Торвин. – Тогда лучше воевать на чужой земле, чем на своей.

«У нас весь флот не насчитывает и трех тысяч человек, – подумал Шеф, – у императора людей намного больше. Но у меня отборные воины, есть арбалеты, катапульты, факелы и даже греческий огонь. Все хотят, чтобы я снова сражался. Но я заключил с Локи мир, так я думал. Я хочу предотвратить Рагнарок, а не начать его».

– Надо послушать, что скажет Бранд, – дипломатично сказал Скальдфинн.

– Ладно, – ответил Шеф. – Но продолжаем идти на огнедышащую гору, на остров Вулькано. На ночь встанем там на якорь.

Этой ночью Шеф лежал в гамаке в своем закутке на мягко покачивающемся «Победителе Фафнира». Сейчас он ощущал, как и в тот раз, когда было принято решение отправиться в эту экспедицию в центр обитаемого мира, что общее мнение не совпадает с его мнением, что на него давят. Им пытаются манипулировать. Они хотят, чтобы он вступил в войну с Империей. Он не хочет этого делать. Он хочет отправиться домой, привести свои земли в порядок, ждать, когда судьба и смерть придут к нему в свой срок. Лежащая в соседнем гамаке Свандис вынашивает его ребенка, он это знал наверняка. Ее сияющее лицо и сверканье глаз нельзя было объяснить просто влиянием солнца и свежего морского воздуха, это был свет новой жизни. Много лет назад он видел, как такой свет исходит от Годивы. На этот раз он увидит рождение ребенка, своего ребенка.

Он знал, что его попытаются убедить другим способом. Не только люди, но и боги. Ему снова приснится сон, и неважно, появится ли видение по воле богов, из-за расстроенного воображения или из-за ржаной спорыньи. Ночь была его врагом, и враг пришел.

Сон навалился без предупреждения, сразу. В темноте по городским улицам спешит человек. Он испытывает страх, невыносимый страх, и в то же самое время стыд. Испуган он тем, с чем уже сталкивался раньше. А стыдится не просто потому, что испугался, а потому, что раньше это уже было с ним – он испугался, поддался страху и поклялся никогда больше не бояться; но, увы, вот он снова пробирается по темным улицам, чтобы сбежать из города, затеряться, сменить имя. Его имя – Петр. Петр, который раньше был Симоном.

Он подходит к городской стене, и его тревога возрастает. В стене ворота, в воротах есть маленькая калитка, в которую можно проскользнуть без обременительной возни с огромными засовами и массивными створами. Калитка слегка приоткрыта. Но где стражник? Спит, откинув голову. Его копье, оружие римской пехоты, в точности подобное найденному Шефом Святому Копью, зажато у стражника между колен. Кругом ни одного человека, караульное помещение закрыто и погружено в темноту. Прокравшись словно тень, Петр, который был Симоном и хочет стать Симоном опять, дотрагивается до калитки и потихоньку тянет ее, с замиранием сердца ожидая предательского скрипа. Ни звука. Он выходит, город остался позади, впереди у него свобода и безопасность. «Совсем как у меня», – отмечает разум Шефа.

Перед Петром появляется фигура. Он знал, что так будет. Фигура человеческая, но на голове у нее терновый венец. Фигура приближается, отбрасывая кругом бледный мертвенный свет. Взгляд опускается на съежившегося апостола.

– Petre, quo vadis? Петр, куда идешь?

«Скажи ему, Петр, – умоляло сознание Шефа. – Скажи ему, что хочешь сбежать! Скажи ему, что он ведь даже не мертв, все оказалось ошибкой, он жив и здоров и живет с Марией Магдалиной в горах! Пишет свою книгу!»

Фигура Петра отступила, с поникшими плечами вернулась к калитке. Назад в город, в Рим, навстречу аресту и смерти на кресте. Петр попросит, чтобы его распяли вверх ногами, вспомнил Шеф, как недостойного принять ту же смерть, что и Спаситель, от которого Петр трижды отрекся. «Со мной это не сработает, – подумал Шеф. – Мне вы можете говорить „quo vadis?“ сколько угодно».