Митральезы Белого генерала (СИ) - Оченков Иван Валерьевич Страница 48

— Похмелиться хочешь? — с готовностью предложил Федька и даже взялся за штоф.

— Нет, — помотал головой Дмитрий. — Избыточный опохмел ведет к запою, а у нас дел много.

— За пивком сбегать? — не унимался приятель, хорошо изучивший его вкусы, но на сей раз, юнкер остался непоколебим.

— Изыди, сатана! — вяло отмахнулся он от заботливого друга. — Дайте лучше, что-нибудь холодного и мокрого.

— Я сейчас рассольчику раздобуду, — подхватилась внимательно слушавшая их девушка и буквально через минуту доставила страждущему полный ковш капустного рассола.

— Умничка! — похвалил её Будищев, закончив утолять жажду. — Не дала помереть, не то что этот аспид.

— На здоровье, — так искренне улыбнулась она, что Дмитрий на секунду усомнился в её профессии.

— Как звать-то тебя, красавица?

— Запамятовали? — с явным ярославским выговором спросила она. — Виолетта я, а та что дрыхнет — Клементина!

— Ишь ты, — уважительно отозвался юнкер. — Не хухры-мухры!

— А то, — задорно рассмеялась служительница Эроса.

— Господа, — прервал их дрожащий голос только что проснувшегося музыканта. — Не откажите в любезности, поднесите чарку страждущему…

Скрипач оказался худым человеком в потертом сюртуке и с длинными немного спутанными грязными волосами. Помятое заискивающее лицо и дивный отливающий перламутром синяк не давали точно определить его возраст, но старым он не выглядел.

— Федя, налей человеку, видишь, мучается, — велел приятелю юнкер.

Шматов не заставил себя просить дважды и протянул стакан, приготовленный им для Будищева. Тот с неожиданной резвостью схватил его и залпом опрокинул в рот, после чего несколько раз судорожно сглотнул, будто сдерживая позывы рвоты, но все-таки справился, и даже немного посветлел лицом.

— Покорнейше благодарю, — вежливо поклонившись, сказал он и даже шаркнул ножкой, как выпускник благородного пансиона.

— Ты закуси, братан, не стесняйся — показал ему на стол Дмитрий. — А то впрок не пойдет.

— Разве что немножко, — с робкой улыбкой отвечал скрипач, после чего взяв с тарелки кусочек ветчины и зачерствевшую краюху ситного, жадно вцепился в получившийся бутерброд зубами.

— Где это тебя так угораздило? — сочувственно поинтересовался Будищев, указывая на синяк.

В глазах спившегося интеллигента на мгновение плеснулся ужас, но он тут же справился с паникой и все с той же пришибленной вежливостью отвечал:

— Маменька меня часто роняла. В детстве.

— И водкой от тебя с тех же лет пахнет? — не без юмора в голосе поинтересовался юнкер.

— Именно так.

Дальнейшие подробности о юности музыканта выяснить не удалось, поскольку проснулась ещё одна участница вчерашнего банкета. Томно потянувшись, она приподняла голову, и, обнаружив, что все остальные не только не спят, но активно поправляют здоровье, натурально возмутилась:

— Куда в одну харю трескаете?

— Вставай и присоединяйся, — хмыкнул Дмитрий, которого она сразу не заметила.

— Благодарю, — жеманно отозвалась она и, не тратя времени на одевание и тому подобные глупости, тут же присела к столу.

— Похмелишься? — поставил перед ней стакан Фёдор.

— Ах, мой друг, — сморщила носик Клементина. — Я не могу с утра употреблять этот ужасный напиток. Соблаговолите послать за марсалой для нас с Виолеттой.

— Моя покойная бабушка, между прочим, графиня, — ухмыльнулся от подобной наглости Будищев, — в таких случаях говорила одну очень умную вещь.

— И какую же? — кокетливо стрельнула глазками фемина.

— Жрите что дают!

— Хам! — констатировала проститутка, после чего подхватила чарку и вполне профессионально опрокинула её в рот.

— И побыстрее, у нас дела. Всех касается!

Все присутствующие, мгновенно оценили твердый тон и решительность хозяина и номера, а потому тут же кинулись собираться, и только Клеменитина, судя по всему бывшая неформальным лидером этой группы, ничуть не смутилась.

— А деньги?

— Гусары денег не берут, мадам! — отозвался Дмитрий, достав из саквояжа портмоне и на всякий случай пересчитывая деньги.

— Шутить изволите? — ядовито ощерилась жрица любви. — Я сейчас в полицию…

— Я может и выпил вчера лишнего, — пересек нездоровые поползновения Будищев. — Но точно помню, что расплатился вперед.

— Так то за первый час было, — ничуть не смутилась дама легкого поведения. — А вы нас на всю ночь задержали! Мы, может быть, ещё бы…

— Полно тебе, — прервала поток её красноречия Виолетта. — Господа чин-чином расплатились, накормили, никакой обиды нам не сделали, так что шум поднимать? Пойдем уже.

— Дура ты, Дунька! — окрысилась та на подругу, но спорить больше не стала и, поспешно одевшись, удалилась.

Скрипач, успевший, пока они скандалили, схомячить ещё несколько бутербродов, последовал за ними. Похоже, он тоже был членом этой импровизированной бригады, занимавшейся устройством досуга небогатых путешественников.

— Видал? — усмехнулся им вслед Будищев. — Только что была Виолеттой, и сразу в Дуньки разжаловали!

— Ладно тебе, — хмуро отозвался Шматов, отчего-то проникшийся сочувствием к этой девушке легкого поведения. — Дуня, так Дуня.

— Не понял?!

— Что тут непонятного? Хорошая она девка, несчастная только. Землячка наша, опять же, из Рыбинска.

— Федя, я тебя умоляю! Она — проститутка и у любой из них таких жалобных историй, вагон и маленькая тележка. Специально для таких ло… сердобольных, как ты.

— Злой ты, Граф! — насупился приятель.

— Есть маленько, — не стал спорить с ним приятель.

— Думаешь, соврала?

— Да откуда же мне знать, что она тебе наплела?

— Ну… — нерешительно протянул Шматов. — Говорила, что служила в хорошем доме. Что согрешила по молодости с барчуком, а тот на войну ушел, да и сгинул там. Господа, как увидали живот, так её и выгнали. Помыкалась, а куда деваться? Вот и живет в блуде, чтобы дитя кормить.

— Может и не врет, — пожал плечами Будищев. — А как у господ фамилия не говорила?

— Говорила… Батавские, кажись, или Будовские… как-то так.

— Может, Батовские?

— Может. А ты их знаешь?

— Эх, братка, да мало ли всякой сволочи в Рыбинске? Не бери в голову, Федя. Всех не пережалеешь.

Глава 16

Так уж случилось, что Елизавета Дмитриевна Милютина, будучи тридцати шести лет от роду, так и не вышла замуж. Люди, близко знавшие графиню, говорили, что умом она удалась в своего знаменитого отца, а характером пошла в мать, добавляя при этом, что сердце у неё пылкое, но едва ли доброе. Это довольно странно слышать о женщине, посвятившей свою жизнь благотворительности, но определенная доля правды в этих словах имелась. Её было трудно разжалобить какой-то мелкой драмой, на какие богата светская жизнь, но вместе с тем она умела сострадать настоящему горю. Вот и теперь, пережив ужасную трагедию на железной дороге, Елизавета Дмитриевна предприняла все возможные усилия, чтобы помочь несчастным и их семьям, оставаясь при этом внешне невозмутимой и даже холодной.

Со стороны даже казалось, что единственным предметом её заботы, является юная спутница графини — баронесса Люсия фон Штиглиц. Во всяком случае, после приезда в Москву они почти не расставались. Приют они нашли у дальнего родственника Милютиной — отставного генерала Киселева, окружившего барышень настоящей заботой. Старик даже хотел, чтобы они задержались у него на некоторое время, но узнав о непременном желании как можно скорее продолжить путь, причем, вместе с попутчиками, нашел их резоны более чем основательными.

Но прежде чем отпустить их в далекое путешествие, его превосходительство пожелал познакомиться с предполагаемыми попутчиками поближе, для чего устроил званный ужин. Найти капитана Недоманского и доктора Щербака особого труда не составило, а вот разыскать юнкера Будищева оказалось совсем не простой задачей. Впрочем, многоопытный лакей справился.

— Прошу господа! — радушно приветствовал гостей престарелый генерал. — И не тянитесь так, ради бога. Я вполне осведомлен о ваших обстоятельствах и потому прошу вести себя без излишних церемоний. У нас все попросту.