Воздушные фрегаты-4. Гросс - Иван Оченков Страница 48

— Слышь, Иваныч, Таньку сватать пришли. Сели за стол. Чаем не угощают. Танька бледная стоит, глаза в пол уперла. Отца боится… А Кузьмич в отказную идет, руками машет, горячится. Недоволен. Еще бы, кореец в женихах у него будет, вот смеху… Это у первого в поселке ихнего супротивника…

И вот пока подростки весело, со смешками, это все обсуждали, старики, вслед за внучатами выбравшиеся на весеннее солнышко, благочинно расселись по лавкам и завалинкам, уперев батожки в сырую весеннюю землю. И вроде не при делах, спокойно, с достоинством переговариваясь между собой и смоля табак, деды слушали уличные сплетни и без спешки высказывали свои умудренные годами мнения.

— Кузьмич — мужик правильный. По закону сразу соглашаться нельзя. Надо для виду поупираться. Отказать раз-другой. Нонеча времена уже не те. Все спешат, нет прежнего вежества и порядка. Мы раньше-то как? Без малого неделю сватались, а после еще неделю на свадьбе гуляли. Большое дело было — женитьба! А теперь что? Тьфу.

— А Татьяна как была пигалицей, так и осталась.

— Зато ишь какая. На машинах разъезжат. С большими господами ручкается… Слыхал я, медаль ей дали. И лично царь в ахфицеры произвел.

— Да чтоб лично император? Не может такого быть!

— Вот те крест! С унучком газету читали. У меня глаза совсем испортились, так Ванюшка-постреленыш мне пересказывает, чего там пропечатывают.

Событие оказалось для Осиповки и в самом деле нерядовым, а если бы местные жители хотя бы догадывались, кто пожаловал в их поселок в тот день, и вовсе устроили бы истинное светопреставление.

Между тем в доме шел непростой, а временами и громкий разговор. Дмитрий Кузьмич, изрядно выбитый из колеи внезапностью появления сватов и жениха, сердился и не находил себе места, не зная, как лучше вести дело, и от того раздражаясь все больше. Гости же напирали, недвусмысленно требуя получения для молодых родительского благословения.

— И какой же это вам, люди добрые, товар надобен? — продолжил прерванный разговор Калашников-старший.

— Дочку вашу просватать желаем!

— Это которую, — нарочито удивился тот. — Старшие девки у меня давно замужем, уж и внучат нарожали. А младшая еще в возраст не вошла, чтобы невеститься.

— Ее, то есть Татьяну Дмитриевну, — покивал головой сват.

— Таньшу? — деланно рассмеялся отец. — Ты, должно, шутишь, любезный. Молодешенька она еще, да и ума невеликого. Еще опозорит родителей… — нет, не отдам!

— Что он такое говорит? — дернулся было Ким, но Колычев с Ларкиным его удержали.

— Обычай такой!

— Так мы на то и позарились, — ничуть не смутился первым отказом Вахрамеев. — Бабе-то, если подумать, ум и вовсе без надобности. Главное, чтобы мужа чтила, да детишек рожала.

— Это верно, — не смог не согласиться Калашников.

— Раз так — по рукам?

— Погоди, соколик! Чай не корову торгуешь. Скажи хоть, за кого сватаешь? Хозяин он или голь перекатная? Невесту в свой дом заберет, али сам в примаки пойдет?

— За этим дело не станет! Жених у нас хоть куда.

— Дом-то хоть есть?

— Коли сговоримся, я подарю! — вышел вперед Март.

— А ты кто таков?

— Я капитан «Ночной Птицы» Колычев. А Виктор мне все равно, что брат!

— Тю, — впервые подал голос старший брат Татьяны. — А я думал: ты жених!

— Увы.

— Стал быть этот, молоденький, — хмыкнул, глядя на цесаревича, Василий.

— Нет, — даже вздрогнул от одной мысли о браке Николай.

— А кто же тогда?

— А вот, — подтолкнул вперед Кима дядька Игнат. — Чем не молодец?

— Чосонец, значит, — нехорошо прищурился Калашников, и в воздухе ощутимо запахло грозой.

Все дело было в том, что по соседству с их затоном стояла деревня, в которой частенько селились переселенцы из Кореи, и отношения у местных жителей с ними были, прямо скажем, напряженными. Случалось, и до ножей доходило.

— А не пойти ли вам, гости незваные, со двора?! — едва не взвизгнул Васька, и даже хорошо относящийся к сестре Михаил промолчал.

— Слышь, купчина, — построжел голос Вахрамеева. — Ты, прежде чем лаяться и гнать, сначала башкой своей поразмысли, на кого хвост поднимаешь? Перед тобой не просто капитан рейдерский со своими людьми стоит, но сенатор и гросс. А с ним ни кто-нибудь, а наследник престола Российского цесаревич Николай! И за таковые слова я тебе не просто морду набить могу, но лабаз подпалить!

— Как цесаревич? — изумился Калашников-старший.

— Да, — решительно заявил Март, указывая на стажера. — Перед вами великий князь Николай Александрович Романов.

Калашников-старший, потрясенный до глубины души, совсем растерялся. Верить словам рослого синеглазого молодца он не мог, но и не верить тоже не выходило, слишком уж явственно от того несло властью и силой. Тут жена пихнула мужа в бок и подсунула календарь, на котором была опубликована прошлогодняя фотография августейшего семейства.

Переводя попеременно взгляд то на скромно молчавшего цесаревича, то на изображение императора с женой и детьми, купец постепенно проникался невозможной и невероятной реальностью происходящего.

Наконец он понял, что дальше так сидеть и пялиться на цесаревича и сенатора не годится. Встал и отвесил поясной поклон молодому Романову.

Тот в ответ подскочил со стула, немного растерявшись.

— Великая честь оказана моему дому. Что ж, дочка. Высоко ты залетела. В самое поднебесье, коли такие люди с тобой знаются… Смотри, как бы крылья не опалило…

— Ты пойми, Дмитрий Кузьмич, — продолжил Вахрамеев, стараясь ковать железо, пока горячо, — у Виктора только мать корейского звания, а отец из русских чиновников. Опять же, он, даром что молодой, а уж и повоевать успел с японцами, и награды царские имеет. Но и это еще не все!

— Чего еще-то?

— Он одаренный!

— Врешь!

— Это правда, — подтвердил его слова Март.

— А ты, то есть вы, ваше бла… тьфу, превосходительство, цельный гросс?

— Есть такое дело.

— Вот же, прости господи, черт нагадал! — вздохнул глава семьи.

— Да что не так-то?

— Да как вам объяснить. Что Таньша сбежала с каким-то рейдером, я слыхал. Срам, конечно, но я хорошего от этой затеи с учебой и не ждал. А вот то, что за корейца замуж собралась…, тут ведь и впрямь соседи подпалить могут.

— Сказано вам, русский он!