Вера Камша - Млава Красная Страница 49

Урсула. Играет, открыв все двери… Значит, ждёт, надеется, что он оставит свои «отвратительные депеши» и выйдет, но сил хватает только сидеть и слушать. «Венские грёзы». Память молодости, свадебного путешествия, ещё не ставшей любовью влюблённости… Музыка звучит. Правая рука ведёт мелодию – красивую, радостную, юную, левая, на басах, отвечает неизменными аккордами; так судьба сопровождает наши чаяния и надежды. Раз-два-три… Раз-два-три… Старый добрый венский вальс. Качаются ветви каштанов, качается на рессорах элегантная коляска, граф и графиня фон Шуленберг едут зеленеющим Пратером. Молодые, счастливые, принадлежащие друг другу и пронизывающему мир вальсу… Это было, было, было…

Пруссак и берлинец до мозга костей, легкомысленность Вены граф Александер одобрял не всегда. Но теперь, весенним днём, ясным и уже по-летнему тёплым, в открытой коляске по широкой аллее, когда можно послать к воронам все дипломатические выверты и ухищрения, – до чего ж хорошо!

Однако знаменитый и хорошо знакомый парк казался сейчас совершенно иным. Нет, и музыка играет в отдалении, и хватает прогуливающейся публики – вот только почему так много смуглых османов? И откуда здесь, на Пратере, завелись бесчисленные лавки и лавчонки тех же османов, торгующих зеленью и ещё какой-то ерундой? Разве им здесь место?

И причём возле каждого лотка османы просто роились. Безо всякого дела, просто стояли, болтали о чём-то своём, поминутно с презрением сплёвывая. Одетые по большей части бедно, глядели они тем не менее презрительно и гордо.

И все они носили ножи. Небольшие, недлинные – но ножи.

Что такое? Что тут случилось?

А гуляющие венцы нервно отводили глаза и – не иначе как с испугом! – обходили по дуге тесно стоящие османские группки.

И тут граф вспомнил – ведь именно так, как австрияки сейчас, глядели на своих победителей французы в покорённом Париже: униженно-заискивающе. А победителем сейчас был каждый из этих османов. Пусть бедно одетых, пусть стоящих за жалкими лотками – но в глазах у них была настоящая гордость. Гордость победившего войска.

И висели ножи на османских поясах.

Поражённый непонятным и неприятным зрелищем, Шуленберг не сразу понял, что коляска катится сама по себе! Пустота меж оглобель, никого в хомутах, и кучер тоже куда-то канул. А коляска мчит, набирает скорость, без лошадей, без паровой трубы! Граф резко обернулся. Урсула исчезла, но в сошедшей с ума коляске он сидел не один. Своего соседа Александер узнал сразу, хотя не видел его лица ни раньше, ни теперь. Это он в тёмном мундире непонятно какой страны бродил под пленёнными знамёнами в зале русских побед.

Осторожный, знакомый стук. Откуда? Не с неба же! А к османам прибавились ещё и арапы… Один, как две капли воды похожий на того, что отворяет двери в Бережном дворце, но одетый как лорд Грили, заступил дорогу и знакомо скрестил руки на груди. Буонапарте! Так вот кто захватил Вену, вернулся с новым воинством своим и захватил!..

Вместо положенной дипломату шпаги на боку висит гусарская сабля с непонятным вензелем. Чьим?! Неважно, главное – у тебя есть оружие, и ты знаешь, что с ним делать!

– Ваша милость… Господин граф!

Фон Шуленберг рывком выпрямился в кресле, утирая взмокший лоб.

– Я занят! – раздражённо крикнул он в закрытую дверь. Тьфу, приснится же такое! Вот ведь чушь какая… доктора точно нашли бы нервическое утомление, прописав длительное морское путешествие или, по крайней мере, воды в Киршбадене.

Воды, воды… какие уж тут воды.

– Ваша милость, господин граф!

Это Мартин. Старый верный Мартин, ещё отцовский лакей, объехавший с «молодым графом Александером» все европейские столицы, куда забрасывала дипломатическая служба.

– Что такое? – Недовольство ещё не прошло, но обрушивать его на преданного слугу не стоило. Посол поднялся, отпер дверь.

– Срочная депеша, – поклонился старик. – Депеша вашей милости.

«Депеша?» – про себя удивился Шуленберг. Сейчас вечер. Почтовое судно приходит днём и уходит обратно в Ревель ранним утром, сегодняшняя корреспонденция уже прибыла. Ничему новому было просто неоткуда появиться!

– Откуда?

– Курьер из Ревеля, – причмокивая бледными старческими губами, пояснил Мартин. – Особым кораблём прибыл.

– Ко мне, немедленно!

Сердце господина посла забилось непозволительно быстро. Сверхспешное послание могло означать только одно – войну. Очевидно, русские перешли-таки Млаву и Герберт, этот бравый и к тому же озлобленный идиот, не нашёл ничего лучшего, как атаковать их.

Фон Шуленберг положил зловещий конверт на столешницу. Да, всё правильно. Все опознавательные знаки сверхсрочной дипломатической депеши. Семь сургучных печатей, прошитый клапан конверта из особого тонкого сукна. Не столько из педантизма, сколько из недостойного бывшего гусара желания оттянуть неизбежное посол вооружился сильной лупой, принявшись осматривать шитьё и печати. Нет, не похоже, чтобы письмо вскрывали. Дипломатическая почта свободна от всех досмотров, курьер лишь обязан предъявить письмо особому почтовому чиновнику, каковой и регистрирует «отправление». Вскрыть здесь, в Анассеополе, не смогли бы и умельцы Тауберта. Вот по пути…

Явился курьер, дюжий малый с сильнейшим померанским выговором. Нет, он ничего не знает. Он просто получил от ревельского консула – а по совместительству резидента прусской разведки – приказ немедля доставить сие в Анассеополь. Консульство оплатило место на отходящем паруснике, благо ветер дул сильный и попутный.

– Штормило, – пояснил словоохотливый парень.

Отпустив курьера и поручив его заботам Мартина, посол вновь запер дверь. Проверил и запоры на окнах. Это было ни к чему, однако позволяло оттянуть неизбежный момент, когда проклятый конверт придётся-таки вскрывать.

Он ещё поворошил дрова в каминах, подбросил пару поленьев. Позвонил Мартину, велел принести кофе и горячего молока. Тщательно спрятал в папку «незаконченное» и убрал в бюро прерванное вальсом – или судьбой? – послание. И наконец, тяжело вздохнув, взялся за острый ножичек, с преувеличенной аккуратностью подрезая стежки прошивки.

Достал из сейфа шифровальную книгу и принялся за работу.

Но едва лишь первые строчки шифра сложились в осмысленные фразы, как его высокопревосходительство чрезвычайный и полномочный посол схватился за голову и застонал.

Нет, русские не перешли Млаву и не атаковали защищающих ливонские пределы «волонтёров» фон Пламмета. Отставной генерал-майор сам перешёл реку, нанеся первый удар.

Сам. Перешёл реку. Нанеся первый удар. Без объявления войны и предъявления каких бы то ни было претензий напасть на вторую после чёртовой Англии империю мира, с восьмьюдесятью миллионами населения, с миллионной армией!

Это было безумие. Чистое и незамутнённое безумие, всеобщее помешательство, отравление, чума сознания.

Посол едва смог взять себя в руки и дочитать послание до конца.

Да, ему предстояло потребовать немедленной аудиенции у русского императора – «василевса» – или, по крайней мере, у канцлера фон Натшкопфа. На каковой аудиенции объявить, что его величество Иоганн, повинуясь взятому на себя долгу опекуна и хранителя Ливонского герцогства, озабоченный ничем не мотивированным сосредоточением русских войск на пограничной реке Млаве и сознавая, что, как показали валашские события, его венценосный брат, император Державы Российской, может избрать, увы, путь военных действий для расширения пределов своих владений, не воспрепятствовал поступлению добровольческих войск отставного генерал-майора Герберта фон Пламмета на ливонскую службу. Во имя сохранения жизней мирных обывателей, ни в чём не повинных перед русским престолом, означенный фон Пламмет принял необходимые меры к сохранению неприкосновенности рубежей Ливонского герцогства.

Следовало также упомянуть, что добровольческие войска и ливонская милиция первыми были атакованы русскими. Регулярные воинские части Российской Державы учинили поиск на ливонской стороне пограничной реки Млавы, пытаясь захватить пленных. Лейтенант Адольф Шнепфе подвергся нападению, однако сумел дать отпор, застрелив одного из нападавших, после чего остальные ретировались. Надлежало отметить и переход пограничной реки до истечения срока ультиматума, во всеуслышание указав, что императору столь великой державы следовало бы лучше держать собственное слово.

Тем не менее его величество Иоганн, озабоченный делом сохранения мира и действуя как верховный арбитр во внешних делах Ливонии, предлагал немедленно прекратить всяческие враждебные действия и назначить согласительную комиссию, каковая комиссия…

Граф Александер больше не мог читать. Бумага выпала из руки, голову сжало, точно пыточной верёвкой.

Это война, стучало в висках. Это война. Девяносто три года назад русские уже брали Берлин. Его королевское величество желает повторения? Что выиграет Пруссия от этой схватки – а драться придётся насмерть, василевсы не прощают обид и не соглашаются на мирные переговоры, покуда враг не будет окончательно раздавлен. Буонапарте пришлось испытать весьма неприятное удивление, когда все его «проникнутые миролюбием» послания так и остались без ответа…