Александр Мазин - Варвары Страница 49

Размеры бург имел весьма скромные, ограниченные площадью мыса, поэтому большая часть построек оказалась вне городских валов. Постройки эти возводились по тому же «типовому» проекту, что и избы в поселке. Отличались они друг от друга только величиной и «степенью износа».

Примерно в полукилометре от города на берегу располагался «порт». Он состоял из обширной поляны, поросшей дикой травой, пяти длинных черных одноэтажных строений и трех деревянных причалов. У одного из них отдыхал кораблик со свернутым парусом, размерами с рыболовный баркас; на других пирсах местное население занималось стиркой. На речном песке сохло около двух дюжин больших и малых лодок.

Отряд заметили. Работавшие на полях прекратили трудовую деятельность. Кто-то выкрикнул приветствие.

Коршунов соскочил с телеги, но на коня не сел, пошел пешком. Не из скромности, а потому что на своих двоих чувствовал себя увереннее, чем в седле.

Копыта коней простучали по настилу. Потом по нему прогрохотали колеса телег. Отряд въехал в ворота. Коршунов с интересом осмотрелся. Вдоль стен, изнутри, плотно, один к одному, теснились дома. Между бревенчатых стен оставался узкий, двум телегам не разъехаться, проход. Улочка длиной не больше ста метров трижды изогнулась, прежде чем вывела на открытое место, центральную площадь, одной из сторон которой был здоровенный двухэтажный домина, самое крупное строение из виденных здесь Коршуновым. На другой стороне имелось нечто вроде небольшого рынка. Остальную часть «обрамления» площади составляли высокие заборы, за которыми маячили весьма респектабельные (опять-таки по здешним меркам) здания.

Прибывших встречали. Зеваки, разумеется, как же без них. И официальные лица, которые четко делились на две группы. Одна выстроилась у двухэтажного дома, вторая — вдоль очень солидного забора, за которым тоже имелось весьма респектабельное здание. У первой группы явного лидера не было, зато второй предводительствовал бородатый мужичина шириной и толщиной с небольшой платяной шкаф. Одет сей образец интенсивного питания был роскошно и совершенно не по погоде: в костюм отличной кожи с тиснением, щедро изукрашенный бляшками и висюльками из драгметаллов. С необъятных плеч ниспадал тяжелый плащ из черного бархата, явно нездешнего происхождения, в мочках ушей имелись золотые серьги, а на голове — бархатная же шапочка с серебряным шитьем, частично прикрывавшая обширную лысину.

Свита «бархатного плаща» состояла из двух категорий лиц: солидных мужчин среднего и пожилого возраста в «цивильной» одежде (хотя большинство — при оружии) и мужчин помоложе и покрепче, облаченных примерно так же, как парни Одохара. Очевидно, личная охрана толстяка.

Дружинники рикса спешились, Коршунов протиснулся вперед в тот момент, когда толстяк зычно провозгласил:

— Рад вновь видеть тебя, Одохар!

— И я рад, Стайна! — Особой радости в голосе рикса не чувствовалось.

Коршунов покосился на Агилмунда. Старший сын Фретилы, подбоченившись, надменно взирал на «охранников» Стайны. С неприкрытым вызовом. И он был не одинок. Подбородок Ахвизры был задран еще выше, чем у Агилмунда. Во взглядах «охранников» особой приязни тоже не читалось.

Тем бо́льшим было удивление Коршунова, когда широкое лицо Стайны вдруг озарилось искренней радостью. И именно в тот момент, когда маленькие, заплывшие жиром глазки остановились на Алексее.

— О! Как я рад! — воскликнул толстяк, устремляясь вперед и заключая опешившего Коршунова в могучие объятия и прижимаясь к его лицу влажной от пота щекой. Объятия разжались, толстяк слегка отстранил Алексея, оглядел его так, словно они были старыми друзьями, не видевшимися лет десять. — Какая честь! Аласейа! Герой, пришедший с неба! Как мы рады! — Он оглянулся, махнул рукой, и хор басов и баритонов «свиты» нестройно загудел: «Рады, рады…»

Цепкий взгляд зажатых между щеками и надбровными дугами глазок остановился на хронометре, в острых, как иголки, зрачках что-то блеснуло… Коршунов даже испугался, что толстяк сейчас сорвет у него с шеи игрушку и быстренько засунет в карман. Но вместо этого Стайна дружески хлопнул Алексея по плечу.

— Добро пожаловать, Аласейа! — провозгласил он, источая радость. — Будь моим гостем, небесный герой! Окажи мне великую честь!

Коршунов слегка растерялся. Имя Стайны он уже слышал раньше и знал, что тот — тоже вождь. И не меньшего уровня, чем Одохар. Но откуда Стайна знает имя Алексея и все прочее? И чему так бурно обрадовался?

— М-м-м… Я не один, — пробормотал он.

— Знаю-знаю! — воскликнул Стайна. — Герой слетел к нам и оказал всем нам великую честь, породнившись с родом моего друга Фретилы. Но до́лжно герою жить в наилучшем доме бурга. А наилучший дом бурга принадлежит мне. Вели родичам своим везти на мой двор твои сокровища, дабы не затерялись они, а сам будь моим гостем, Аласейа! — Цепкие пальцы сжали локоть Коршунова. — В моем скромном жилище тебе будет хорошо! Раздели со мной трапезу, Аласейа! Лучшее в моем доме — твое!

Хм-м… «Скромное жилище» как-то не вязалось с понятием «лучшего дома в бурге». Но Коршунов не рискнул сказать «нет». Кто знает, может таковы здешние обычаи?

Алексей покосился на Одохара. Лицо рикса было каменным… Зато на физиономии Рагнасвинты, слезшей с телеги и протиснувшейся в первые ряды, читалось неприкрытое удовольствие… И Коршунов принял решение.

— Благодарю тебя! — произнес он торжественно. — Я счастлив разделить с тобой трапезу, Стайна! Только позволь мне сказать слово моим родичам… — Он деликатно освободил локоть, подозвал Книву.

— Вам есть где поселиться в бурге? — спросил Коршунов вполголоса.

Сын Фретилы кивнул:

— Ты хочешь жить у Стайны?

— Пока только пообедать.

— Не вези твое добро в его двор, — совсем тихо проговорил Книва. — Стайна хитрый, а ты щедрый. Твое добро станет его добром.

— Уговорил, — так же шепотом ответил Коршунов. — Забирай Рагнасвинту (Коршунов решил не брать ее к Стайне. Интуиция?) и устраивайтесь. Справитесь?

— Если что — Агилмунд поможет. Подружись со Стайной, Аласейа. Стайна — большой человек. С ним не дружить плохо. Его голос в бурге везде слышен.

— Постараюсь. Езжайте.

Тем временем стоявшие у длинного дома смешались с дружинниками, сопровождавшими Одохара, а нагруженные фургоны тронулись, разъезжаясь в разные стороны.

Коршунов улыбнулся Рагнасвинте, кивнув на Книву. И направился к Стайне.

— Я готов следовать за тобой, — сказал он жизнерадостно.

— Это честь для меня! — расплылся в улыбке «большой человек» Стайна. — А где же твое добро?

— Что есть добро? — философски отозвался Коршунов. — Доброта людская — вот ценность!

Данная сентенция поразила Стайну. Он даже не нашелся, что ответить. Только проводил взглядом фургоны.

— Аласейа! — Коршунов обернулся. — Добра тебе, Аласейа! — Рикс Одохар кивнул ему и двинулся к большому дому. Его конь пошел за хозяином, как вышколенная собака.

В следующий миг Коршунова плотно окружила Стайнова свита. Его подхватили под руки и повлекли во двор. Совершенно незнакомые люди выражали необычайную радость от встречи с таким выдающимся человеком, как Коршунов. Любимый родич, возвратившийся после долгих лет отсутствия, не мог бы претендовать на большее. Чем-то эта ситуация была Алексею знакома…

Когда его, чуть ли не на руках, подняли на высокое крыльцо, Алексей вспомнил… Точно! Один к одному.

Дело было в ТОЙ жизни. Как-то подружка затащила Коршунова к одному гуру. А может и не гуру, а проповеднику. Их, сектантов, столько в Питере развелось — хрен разберешься. Пришли Алексей с подругой на это самое сборище… Войти не успели, как на Коршунова целая толпа налетела. И все целуют-обнимают, радуются безмерно. Просто свадьба с цыганами: «К нам приехал, к нам приехал Лексей Викт-рыч да-раго-ой!» Под белы ручки берут, за стол сажают, кушинькать прямо в ротик кладут…

Коршунов сначала опешил, потом расслабился. Так тепло ему стало, приятно… Все тебя любят, понимаешь, и ты всех любишь тоже. Даже непонятно, как ты без них жил… Ну вроде как в хорошей компании — после второго стакана водки. Но без водки, что характерно. Короче, зацепило Коршунова. И стал он эти сборища посещать регулярно и с удовольствием. Приятно все же, когда тебя так уважают. Еще приятнее, когда полузнакомые, но симпатичные женщины мягкой грудкой к тебе прижимаются, в глаза заглядывают, слова заботливые говорят… А уж гуру этот, прочих «учеников» забросив, часами с Алексеем о жизни толковал. С большим пониманием. И книжку свою Коршунову подарил. С цветными картинками.

И пропал бы будущий космонавт Коршунов ни за грош, если бы не Генка Черепанов, который как раз тогда в гости в Питер приехал. Послушал Генка восторженные дифирамбы Алексея в адрес «замечательных духовных людей», хмыкнул и сказал: